— Вернусь через минуту.

Ну, хорошо, он не такой уж жадный, но все равно он придурок, а я попалась. Не могу же я исчезнуть просто так, прикарманив его деньги. Мысленно придушив мою так называемую подругу, я пробиваюсь к бару сквозь шумную толпу и поднимаю себе настроение, потребовав у нервного бармена «большую, дорогуша» в нарочито мужской панибратской манере.

С течением вечера Мейсон становится все привлекательнее.

К сожалению, мне кажется, что его привлекательность растет вместе с концентрацией алкоголя в моей крови. Я просто сижу, слушаю и чертовски много пью. Чем больше я пью, тем меньше слушаю, но к половине десятого мне все равно удается узнать, что его любимый цвет — синий, девичье имя матери — Ланг, он носит только «Армани», сейчас водит «сааб», но собирается купить «мерседес», как только выйдет новая модель. Он — единственный ребенок в семье, говорит на трех языках, зарабатывает восемьдесят кусков в год, у него квартира в Челси, аллергия на сыр, дядя мужа сестры лучшего друга его мамы — лорд Сноудон, он ненавидит политику, его идеал женщины — пятнадцатилетняя французская модель, о которой я никогда не слышала, за последние двенадцать лет он переспал с тридцатью двумя женщинами, и он по-прежнему думает, что меня зовут Элис.

В очередной раз отправившись в бар, я плюнула на деньги, забыла о бокалах и купила, себе бутылку «Якобс Крик» [5], которую и выпила до дна в течение следующего получаса.

Теперь, когда мои уши оплетены алкогольным коконом, Мейсон превратился в движущиеся губы, не издающие ни звука.

Ква, ква, ква. Его рот все еще двигается, как будто он работает на батарейках, но я больше не слушаю его. Похоже на школу, где единственный предмет, в котором я преуспела, было умение прикинуться, что я слушаю учителя, в то время как сама была на другой планете. Его рот шевелится. А я веду себя как глухая собака, при этом страдающая алкоголизмом.

Чтобы как-то скоротать время, я предалась одному из своих любимых занятий — стала придумывать истории окружающих меня людей, основываясь только на внешнем впечатлении, что было не совсем справедливо, но очень смешно.

К половине десятого я решила, что девушка с золотисто-каштановыми волосами до талии, в лосинах с цветочками и кожаной байкерской куртке — по всей видимости, дитя любви Сэнди Шоу и Метлоф, начинающая певица, идущая по стопам своих родителей, которые отказались от нее из-за ее любви к гранджу и того, что лучшим способом оторваться для нее было отсосать у своего менеджера на заднем сиденье его длинного лимузина, а от такого количества минетов ее губы превратились в подобие огромной розовой фуксии.

Коротко стриженный парень в костюме от Мосс Броз ведет двойную жизнь. Скромный бухгалтер днем, после полуночи он отшвыривает свои нарукавники, натягивает что-то эластичное и отправляется в Сохо, где танцует на дискотеке в одной из клеток, из тех, что устраивают над танцполом в крутых клубах.

Маленький лысоватый китаец за столиком в углу, который пьет эспрессо и читает «Телеграф», пародирует Элвиса, и больше всего на свете любит напялить парик с коком, белый пиджак со стойкой и выплясывать под «Тюремный рок», тряся коленями.

Дама в костюме «Шанель» с бэйджем на лацкане пиджака на самом деле не адвокат, а агент по продаже эротических игрушек, и ее объемистый портфель, скорее всего, скрывает разнообразный ассортимент резиновых изделий, которые она втюхивает скучающим домохозяйкам в Клэпхеме.

Когда все это мне надоело, я вызвала к жизни старую любимую фантазию и стала представлять себе все позы из «Камасутры» с Томом Крузом в качестве партнера. Когда наконец Том превратился в измученную, запыхавшуюся, пресыщенную бесформенную груду в углу моей спальни и моим фантазиям пришел конец, я посмотрела на часы, поняла, что пришло время смываться, остановила Мейсона на середине очередного рассказа о его светских похождениях, отодвинула свой стул и сообщила о намерении покинуть это заведение.

К моему удивлению, Мейсон предложил подбросить меня до дома.

К моему удивлению, я согласилась. Скорее всего, это было связано с тем, что, когда я встала, комната принялась крутиться быстрее, чем затянутый в лайкру танцор диско. Думаю, даже попытка поймать такси нарушила бы мое равновесие. Интересно, сколько я выпила за последние два часа? Когда мне скучно, я обычно налегаю на еду, но оказывается, эта привычка распространилась и на алкоголь. Слава богу, машина Мейсона за углом.

Я повисла у него на руке, как старушка, которую нужно перевести через дорогу. Думаю, Мейсон решил, что ему повезло, — последние два часа я выглядела возбужденной и сексуальной (фантазии с Томом не прошли даром), а теперь и вовсе вцепилась в него мертвой хваткой. Он и не подозревает, что если я выпушу его руку, то скорее всего рухну на землю.

Первый раз за вечер он замолчал. Мы катили в Челси в полной тишине, прерываемой только моими редкими замечаниями типа «здесь налево» и «на следующем повороте направо», — за весь вечер я столько не говорила. Когда мы подъезжали к дому, я внезапно поняла, что не хочу говорить Мейсону, где живу, и отправила его на соседнюю улицу.

Припарковав машину. Мейсон неожиданно накинулся на меня, даже не дождавшись, пока я сквозь алкогольный туман расстегну ремень безопасности. Да, роли поменялись, подумала я, в то время как он пытался как можно плотнее прильнуть ко мне губами и всем телом. Мейсон делал то, что должна была бы делать я.

Отодрать присосавшуюся пиявку было бы не намного сложнее, но мне все же удалось выйти из клинча.

Не обратив особого внимания на то, что я выворачиваюсь как кошка, которая не хочет, чтобы ее гладили, Мейсон радостно уставился на меня, словно увидевший лакомство сенбернар. По всей видимости, недвусмысленно высказанное намерение поцеловать меня не позволяло ему предположить, что мне не нравится, когда мне облизывают гланды.

Мейсон явно заводится с пол-оборота.

К сожалению, этого нельзя сказать обо мне.

Удобный случай постучал в дверь, но я не открыла.

Ларри выбыл из игры, после того как стало ясно, что я не хочу — фу, и еще раз фу! — спать с ним. Первый удар.

На мой взгляд, Мейсон даже не вступил в игру.

Удар два.

Почему? Он не урод. У него накачанная фигура. Он не женат платежеспособен. Тридцать две женщины сочли его достаточно привлекательным, чтобы переспать с ним, чего же мне не хватает?

Да какого черта? За девочек и за пополнение моего счета.

Я сделала глубокий вдох, вдавила открывшего от удивления рот Мейсона в сиденье и поцеловала его так, будто от этого зависела моя жизнь.

Он был настолько потрясен этой сменой тактики, что поначалу даже не отреагировал. Просто лежал, как дохлая рыба, с приоткрытым ртом и выпученными глазами.

Простите, но целовать палтуса с явными признаками трупного окоченения я не могу. Возможно, это была не такая уж хорошая идея.

Я закрыла глаза, сдавшись, и была вознаграждена слабым движением где-то там внизу, вялым шевелением губ, поначалу неуверенным, но быстро набирающим силу, и вот он уже целует меня так же крепко, как до этого я его.

Нужно отдать должное, целуется он хорошо. К собственному удивлению, я почувствовала слабые проблески возбуждения. Наконец-то! Я открыла глаза.

Глаза Мейсона были прикрыты. Знаете, какое выражение появляется на морде у пса, когда вы чешете правильную точку на его животе? Проблески приказали долго жить. Я закрыла глаза и сосредоточилась на поцелуе, постаравшись отвлечься от объекта. Мои старания были вознаграждены, и приятное пламя опять стало разгораться. Но стоило мне снова взглянуть на него, как чувство гасло так же быстро, как и в первый раз.

И тут я поняла, в чем дело. Физически он может меня возбуждать, но мой мозг упорно отказывается принимать участие в играх.

У него были умелые руки, легко пробегавшие по моей спине, и мое тело с удовольствием реагировало на прикосновения, как двигатель, который отладил хороший механик. Но то, что он разбирается в двигателях, вовсе не значит, что он может сесть за руль и отвезти тебя в сказочную страну.