– И не мечтай, что я буду жить вместе с тобой и твоим дантистом! – кричу я ей сверху.

– Уже не мечтаю. Я перестала мечтать десяти лет от роду.

Я надеваю рекламную майку «Аполлона», в которой сплю, и ложусь в постель с Библией в руках. Сознание того, что я читаю Священное писание, в котором не все понимаю, привносит в мою душу великий покой.

Вчера вечером я нарушил призрачный покой матери, а в видеоклубе – свой собственный. Гармония существует только на другой стороне, в конце автострады, в квартире, точнее, в раю. Но из рая нас, надо думать, скоро изгонят. Настанет время, когда придется закрыть дверь, отойти от нее и окунуться с головой в то, что этот рай окружает. А то, что его окружает, не настолько чисто и ясно, чтобы его можно было бы представить себе хотя бы мысленно, ибо оно покрыто теми самыми тенями, которые делают неясным даже самый ясный солнечный день.

Самых постоянных клиентов я предупреждаю, что видеоклуб в скором времени закроется, в чем тут же раскаиваюсь, так как они настойчиво требуют объяснить, почему принято такое решение. Я им отвечаю, что это зависит от моего шефа и нет смысла ломать над этим голову. Среди клиентов прошел слух о закрытии, и они выражают мне свое соболезнование, что мне совсем не нравится. Поскорее бы уж наступал конец месяца, получить бы то, что мне положено, и поспешить в родные пенаты. Пришел и Эйлиен, чтобы сказать мне, что в спортивном комплексе нужен человек вроде меня. И странная вещь, прежде чем Эйлиен открыл дверь, я ожидал увидеть большую тень, покрывающую горы, которые вырисовываются на горизонте, и деревья, которые окружают «Аполлон», а также машины, оставленные на парковке у главного входа. Тень миротворящую и гармоничную, как страница Библии.

Я говорю ему, хотя он меня об этом не спрашивал, что об Эдуардо ничего не известно, и он отрицательно качает головой.

– И не будет ничего известно, – отвечает он.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я его.

– Это чистая интуиция, – говорит он.

Он подходит к окну, смотрит вдаль, на горы, которые сейчас закрывают небо, а потом исчезнут в пустоте, и говорит:

– Нет никаких признаков жизни. Он не хочет существовать.

Попросить бы его объяснить мне смысл сказанного, но я не хочу быть таким же надоедливым, как мои клиенты, которые просят рассказать подробно о закрытии лавки, когда и так ясно, что я не хочу об этом разговаривать. И уж конечно, Эйлиену тоже надоело объяснять все, что он думает, в словах, понятных простым смертным.

– Не беспокойся о нем, – говорит он мне. – Ты уже ничего сделать не можешь.

– На пляже в районе Коста-Брава нашли труп, который мог бы быть трупом Эду, как говорят полицейские.

– Все равно. Кто бы там ни был, к нам он уже не вернется.

– Последний раз, когда я с ним встречался, у него был вид преуспевающего человека. Думаю, в тот раз он только что подстриг волосы и побрился. Он беспокоился о своей матери и просил меня время от времени навещать ее в его отсутствие. А еще дал мне ключ на хранение и обещал за эту услугу пятнадцать тысяч песет. Он выглядел хозяином положения и вполне удовлетворенным.

– Прощание по всем правилам, – прокомментировал это Эйлиен.

– Возможно, – говорю я, сам удивившись тому, что он от меня только что услышал. – Но для него было настолько привычным играть с текущими жизненными ситуациями и делать загадочным то, что таковым на самом деле не является.

– Загадочность – результат нашей неспособности оценивать ситуацию, – говорит Эйлиен.

– Так что мне уже больше не придется увидеть Эдуардо.

Он подтверждает сказанное кивком. Сквозь окно проникает серебристый свет, который падает на северо-восточную стену «Аполлона» из ледяной бесконечности.

– Тебе на самом деле хочется вновь увидеть его?

Я пожимаю плечами и восхищаюсь способностью Эйлиена схватывать любые, даже самые незначительные движения души.

– Хоть это и звучит банально, трудно спасти человека от самого себя.

Я вижу широкую спину Эйлиена с ниспадающим на нее конским хвостиком, направляющегося к стеклянной двери, а сам иду в подсобку, где меня ожидают горы видеокассет, которые нужно возвратить и занести в список. Больше делать практически нечего. Я не запрашиваю новый материал, а сосредотачиваю свое внимание на выдаче того, что есть, и на возвращении того, что не удалось продать.

Вечером приходит шеф, которому я пунктуально докладываю все счета по всем операциям, потому что решил общаться с ним сугубо официально до самого конца. Он, в свою очередь, напустил на себя недоверчивый вид, а я делаю вид, что не замечаю этого. Сегодня он явился не один. Как я и ожидал, произошло то, чего я опасался, – в этой части света появилась и Соня. Она идет позади моего шефа и смотрит на меня своими прекрасными глазами, цвет которых продолжает оставаться чем-то средним между зеленым и голубым. Я храню молчание. Начинаю вынимать из кассового аппарата то немногое, что в нем оказалось, и список видеокассет. Говорю шефу, что, может быть, есть возможность ликвидировать по сниженной цене то, что нельзя ни продать, ни возвратить. Я замечаю все, что делает Соня, хотя и не смотрю на нее. Мой взгляд направлен прямо на шефа, но я вижу, как она кладет на стол портсигар, зажигалку и мобильник. Она прикуривает сигарету и выдыхает первую порцию дыма прямо мне в лицо. Я подавляю желание кашлянуть, ибо это было бы все равно что заговорить с ней. Шеф перелистывает список кассет, но я уверен, что на самом деле он уставился на меня.

– Соня на тебя не обижается, я тоже. Если бы не она, вот это, – говорит он, показывая солитер на пальце сжатой в кулак руки, – врезалось бы сейчас в твою рожу.

Теперь я на самом деле бросаю на нее мимолетный взгляд и пугаюсь, потому что ее глаза полны слез, глаза, которые, несмотря ни на что, остаются прекрасными. Она вот-вот упадет в обморок и, несомненно, усугубит положение. Поэтому я решаюсь сказать хоть что-нибудь.

– Ну что ж, бизнес вроде этого рано или поздно должен закончиться.

– Но не так, парень, не так, – говорит мой шеф, листая список.

И тут же слышится тонкий, чтобы не сказать детский, голосок Сони, заполняющий промежутки между звоном стеклянных палочек.

– Я тебе никогда не нравилась, правда? – спрашивает она.

Я молю Бога, чтобы мой шеф был достаточно туг на ухо, чтобы не понять, почему я с малых лет ни с кем не дрался. Молю также, чтобы все это было кошмарным сном, который для меня сейчас кончится. Просто удивительно, как быстро возникают эти мольбы. На просьбы и желания отводятся буквально тысячные доли секунды. Мир просто не может крутиться с такой скоростью. Я не просыпаюсь, а шеф не оказывается глухим. Он рассеянно смотрит на нас и запускает в волосы руку с кольцом.

– Что происходит, ты не хочешь мне объяснить?

– Ничего не происходит, – говорю я.

– А ты что скажешь? – спрашивает он Соню, которая смотрит только на меня, полностью игнорируя шефа. – Я доверился тебе, не прося ничего взамен.

– Я тоже ничего у тебя не просил, – говорю я недовольным и усталым голосом.

Я понимаю, что нахожусь в реальном мире. В реальном мире для тела пути отхода нет. Оно не может прыгнуть на пятьдесят метров, как во сне, ни спастись в самый последний момент. Вот в чем разница. Все настолько реально, что вызывает отвращение. Трусом я себя не считаю, но понимаю, что реальность чудовищно неотвратима и порой человек устает от постоянного пребывания в ней. Это, наверное, объясняется тем, что все, чем мы живем, хотя мы сами и не выбираем своих путей, на нас не похоже и приговаривает нас к тому, чтобы мы это прожили.

– Ты знал, что я тебя любила. Есть вещи, которые сами собой разумеются. Тому, кто тебя любит, ты не можешь просто так дать пинка под зад, и все.

– Пожалуйста, Соня, не путай понятия, – говорю я ей, чтобы не быть грубым по отношению к человеку, который тебя любит.

– Бог мой! – восклицает шеф. – Каким же слепцом я был! Так вы тут трахались. Когда я тебя спрашивал, с кем она приходит, вы уже совокуплялись. – Он хлопает себя по лбу. – Это все равно что взять и убить меня.