Дракон снова понял молчание девушки по-своему. И низко склонил голову:
– Не бойся. Крыльями клянусь, я не причиню тебе вреда.
– Я не боюсь, – Латка соврала чуть ли не первый раз в жизни. И тут же размазала по щекам некстати покатившиеся слезы. – А братики…
– Им лучше пока быть отдельно.
– А… а мои семена… – начала девушка… и махнула рукой. Какие уж там семена.
Дракон снова шевельнул крыльями.
– Ты можешь взять свои вещи. Еще примерно столько, сколько весят две тебя.
Ага! Сразу успокоенная, Латка быстро подобрала ноги и прикинула, что взять в первую очередь. Еду, одежку, нитки, иголочку, кресало, растопку, котелок, ложку…
И тут на глаза попалось еще кое-что. Точней, кое-кто.
– А кот?
Аранция. Крепость Лицита. Прибежище Ордена Опоры.
Клоду казалось, что маска дурака вот-вот растает. Как воск лечебный…
День, который он обещал Тиру, превратился в два. Потом в три. Клод боялся думать, кем его сейчас считает Тир. Обманщиком? Самое мягкое. Пособником укротителей, подсунувшим фальшивую надежду.
У него сейчас не было сил об этом думать. Не было даже энергии на бесплодные пожелания. Чтоб укротителей поразила болезнь бессилия или птичья пляска, отнимающая разум. Он словно закаменел, проживая один и тот же день.
День… когда сидишь у нагретого солнцем камня и стараешься ничего не видеть и не слышать. День, когда каждые полсвечки должен встать и подойти к раненому. Хитришь сам с собой, называешь его раненым, не думая про имя… не думая про причины ран. Ты лекарь, он раненый, и надо помочь, не обращая внимания ни на что. На глаза Тира. Сначала они смотрят терпеливо. Потом – с недоумением. Потом с ненавистью. А ты молчишь…
А потом приходит вечер. И тебя снова зовет отче Лисий…
Клод зажмурился.
Отче Лисий. Невысокий, благообразный, чуть полноватый… улыбчивый такой. Угощает конфетами, с милой улыбкой подносит печенье… а потом с той же улыбкой достает нож. И втыкает себе в живот. А ты должен его лечить – наблюдают. Потом он пьет яд – а ты должен его лечить.
Отче Лисию нравится играть со смертью.
Крепость Сабри. Аранция.
Ох! Син закусил губу и прижал обожженную руку к груди. Злишевы козни! Одеяло… одеяло осталось цело. Хвала Судьбине. Совсем маленький кусочек опален. Син дрожащими руками сложил мягкий войлок и поспешил наверх, в отведенную комнату.
Остывшая крепость дышала холодом…
Говорят, вот такой холод будет в Ледяной Пустоши, засмертном мире для нерадивых рабов. И каждый вечер ты замерзаешь насмерть. А утром снова оживаешь, и снова бредешь по холодным барханам…
Юноша зябко передернул плечами. Холодно было не только снаружи, но и внутри. Если свободный из сна сказал правду…
Если он сказал правду, если его купили как мага, то рабство будет вечным, что бы ни обещал купивший. И худшим, много худшим. Рабам дозволяется иметь хоть что-то свое, у раба могут быть семья, дети… А у магов даже имен нет, говорят. Юноша почувствовал, что задыхается. Он поспешно свернул в первый попавшийся закоулок, в какой-то тупичок, заставленный почему-то бревнами и досками. Вжался в стену, закрыл лицо руками… Что же делать?
– Его зовут Син, – послышался чей-то негромкий голос, и зарханец превратился в изваяние. – Пока.
Кто здесь?!
Никого. Пустой коридор с низким каменным потолком. Совсем пустой. Откуда голос? Голоса. На слова говорившего тут же отозвался второй:
– Зеленец? Огневик?
– Погодник. Вроде как.
– А-а…
– И поверьте, мне стоило немало сил и денег его заполучить.
– Верим. Кстати, пора подбавить горячей воды…
– Пора. Соскучился я по купаньям в этом Зартхэ…
Послышался плеск.
Плеск помог сообразить, в чем дело. По стене от кухни внизу до чердака тянулась труба, укутанная в какие-то толстые циновки из сухой травы. Вчера он спросил у готовящих еду, что это такое. А ему сказали, что жар от печей не только еду варит, но и греет воду для купален и стирки. И вот тут такая труба уходила в стену. И между травяной обмоткой и серым камнем стены как раз виднелась трещина. Оттуда и слышались голоса… и плеск воды. Там купальня?
– Кстати, почему ваш маг до сих пор без оков?
Смешок, от которого Сину хочется ощетиниться.
– Нет, вам не стать высоко, собрате Титру. Будь вы землевиком, наверное, ели бы недозрелые фрукты и маленьких цыплят.
– Ваши намеки, собрате Лево…
– Не стоит обижаться. Просто вы всегда хватаете сиюминутное, забывая, что стоит проявить немного терпения – и в ваши руки свалится куда более зрелая и аппетитная добыча. Взять хотя бы нашего мага. Вы на моем месте сразу бы нацепили на мальчишку ошейник и принялись за укрощение. И?
– И?
– И бродили бы с ним потом по селищам до конца жизни, продавая дождик скуповатым землевикам!
– Можно подумать, вы б не бродили!
– Смею надеяться, нет. В отличие от неких собратьев, чересчур ленивых, я изучил все работы о магах. И знаю, что в шестнадцать лет у них проявляется лишь первая способность. А следом прорезается еще один дар… и еще один. И если надеть ошейник сразу, то они так и не проявятся, ибо развитие мага на сем и прекращается. А ведь среди этих упущенных даров может быть талант исцеления… продления жизни… превращения меди в злато… перемещения на дальние расстояния… да мало ли. Нет уж, я подожду, пока мой не оформится.
Син прилип к стене, впитывая каждое слово. Из трещины веяло сыростью, холодноватым паром, и он постоянно боялся закашляться…
– Дар заповедовал в проповеди своей, что священен каждый подарок, и если порицаем будет нетерпеливый, то вдвойне порицаем отвергший малый дар во имя большего, ибо это жадность и неверие в промысел божий… – влился в разговор новый голос. Снисходительный такой.
– То есть?
– Допрыгаетесь вы со своим опекаемым, – уже без благости изрекает третий. – Удерет он у вас, и останетесь объясняться с Вышним кругом.
Син даже через стенку почувствовал, что кого-кого, а третьего такой расклад бы вполне устроил. Кажется, сотоварищи не любили купившего.
– Не удерет. Знаете, почему? Там в Зартхэ оказывается, неплохо устроился один наш собрат. При одной обители. Маг у него слабенький, но наш умник смог придумать кое-что крайне интересное. Если все так, как он говорит, то… впрочем, об этом потом. А пока коротко: мой раб не удерет. И подчинится любому моему слову. Даже если я велю ему пойти и прыгнуть в речку, а речек он боится. И еще будет мне за это благодарен. Так-то.
Он знает про начарованных… Син сжал кулаки – больную руку тут же ошпарило болью. Купивший знает, что Син не сможет ослушаться…
Третий замолк, зато оживился первый.
– То есть он очень послушный? А… а ты с ним уже пробовал? Ну, это?
– Не понимаю, о чем ты.
– Брось, тут все свои. Ты ведь не мог не попробовать. А?
– Нет. Я хвала богам, еще достаточно молод, чтобы не заниматься такими пробами. Более того, я считаю, что как раз из-за этих "проб" Орден и оказался в таком тяжелом положении!
– Орден ослабел из-за выходки бывшего провозвестника Михела! Это все знают.
– А мне вот кажется, что не столько из-за него. А из-за кое-чьей жадности! Почему у нас осталось так мало магов? "Падальщики" съели. Мой дядя тоже, кстати, так думает.
– Можно подумать, ваш дядя никогда никого не пил… Для него и бережете?
– Поосторожней, Титру.
– Я ничего такого не имел в виду, – торопливо извинился первый. Лживый голос…
Все они лживые…
Син послушал еще, но дальше разговор закрутился вокруг привычного и бесполезного – девушек. Все мужчины говорят о девушках, если не хотят говорить о важном. И Син ушел. Чем дальше он тут стоит, тем больше шансов, что проснется стерегущий. А ему надо подумать…
