– Так где ты была, дорогая? – спросила меня мать без особого интереса. Мои занятия в свободное время ей были, вообще говоря, так же скучны, как и моя работа. – В кино?

– Нет, мы с подругами ходили в суши-бар. А потом пошли ещё выпить, – ответила я.

– Звучит прекрасно, – отозвался мой отчим, и в его голосе прозвучала нотка зависти. – А твоя мама и я ходили на прогулку в городской парк. Потому что полнолуние.

– Это было чудесно, – с восторгом пропела мама. – Кругом не было ни души. Луна отражалась в пруду, и я босиком танцевала на лугу. Я бы ещё искупалась голышом, но один обыватель из моей свиты этого не захотел.

– Ещё пару дней назад там было можно кататься на коньках, – заметил Йост.

– Брюзга, – откликнулась мать. – В Финляндии даже купаются в проруби. Ты уже познакомилась с новой подругой Филиппа, Ханна? Он привёл её сегодня на обед. Представь себе, я с ней знакома. Она работает в эзотерическом магазине на Хандкештрассе.

– Спрашивается только, когда, – сказала я.

– Она поругалась с родителями, бедняжка. Наверное, они ужасные мещане. В любом случае, я ей предложила пожить у вас с Филиппом, пока там всё не наладится.

Что?

– Не может быть и речи, – сказала я сердито.

– Я тоже не считаю это хорошей идеей, – добавил Йост.

– Тебя никто не спрашивает, – отмахнулась мать. – Ханна, я этого не понимаю! У вас же в пристройке куча места. Что сделалось с миром, если в нём даже молодёжь не поддерживает друг друга! Я вас не воспитывала такими асоциальными!

– Мама, через четыре недели у Филиппа первый выпускной экзамен. Мы все знаем, что он получит аттестат только в том случае, если будет интенсивно заниматься. А он этого не сможет, если кто-нибудь типа Хелены будет постоянно отвлекать его, – сказала я спокойно и веско.

– И я так считаю, – поддержал меня Йост. – Она выглядит так, будто питается исключительно наркотой.

– Ты и твои предрассудки! – напустилась на него мать. – Тебе просто не нравится, что Хелена не подчиняется диктату шаблонной моды и имеет мужество быть не такой, как все.

– Мне не нравится в первую очередь то, что от неё воняет, – ответил Йост.

– От тебя бы тоже воняло, если бы тебя вышвырнули из дома, – воскликнула мать. – Она кантовалась последние ночи у друзей, которые живут в старом фабричном корпусе. Там только холодная вода – если есть вообще. И никакого отопления. Это просто скандал какой-то. Я со своей стороны рада, что мы можем предложить Хелене тёплую постель и наше гостеприимство.

– А я снова вышвырну её после выходных, – отозвалась я. – В противном случае твой сын тоже окажется в фабричном корпусе, поскольку без аттестата он не сможет никуда поступить.

– Ханна, я полностью тебя поддерживаю, – сказал Йост. Нечасто случалось, чтобы он так решительно выступал против своей обожаемой Кейлашь. Но если дело касалось образования его детей, он очень энергично высказывал своё мнение, хотя мы не были его родными детьми. Для моей матери, которая сама бросила художественный институт, как только родилась Верена, понятия «профессиональное становление», «пенсионное страхование», «солидное образование» были просто неприличными выражениями, от которых у неё, как она уверяла, по телу шли мурашки. Если бы это зависело только от неё, мы бы и в школу не ходили. Но Йосту было очень важно, чтобы мы получили среднее образование и стали учиться профессии, и он никогда не экономил на репетиторах.

Он очень гордился Вереной, Тони и мной, когда мы получили аттестаты зрелости – особенно мной, так как я по отметкам была второй в выпуске. Верена, старшая из нас, после окончания школы и успешной победы над анорексией отправилась в Мадрид, чтобы за стол и еду поработать в семье для изучения языка. До запланированных языковых курсов дело не дошло, поскольку в одном мадридском кафе на неё наткнулся скаут модельного агентства, и агентство подписало с ней контракт. Несколько лет она прекрасно зарабатывала, облетела весь мир и познакомилась с кучей интересных людей. Но когда ей стукнуло тридцать, приглашения стали поступать реже. По последним данным, она была сейчас музой одного не слишком успешного фотографа и проживала с ним на двадцати восьми квадратных метрах в старой части Мадрида.

Только мама видела в этом поэзию и романтику.

– Именно этому я и пытался воспрепятствовать, – жаловался Йост. – Что с ней будет? Она не получила нормальной профессии и ничего не отложила.

– Но зато она жила! – отвечала мать. – В конце концов, это единственная стоящая забота о будущем! Главное, что девочка счастлива.

Ну да, как раз в этом и состоял вопрос. Была ли Верена счастлива на своих двадцати восьми метрах, и если нет, то стала ли бы она счастливее, получив законченное высшее образование?

Тони, моя вторая сестра, почти доучилась до диплома по экономике предприятия, когда она неожиданно забеременела – несмотря на противозачаточные пилюли альтернативной медицины, которые горячо рекомендовала наша мать: совершенно без гормонов, по рецептуре того времени, когда женщины были едины со вселенной. Не считая этого обстоятельства, у Тони вполне хватило способности мыслить разумно. Когда на восьмом месяце она вышла замуж за своего Юстуса, она была исполнена железной решимости вернуться к учёбе через несколько недель. Но вплоть до сего дня из этого ничего не вышло, поскольку вслед за Генриэттой довольно быстро появился Финн, а затем, на рождество прошлого года, и малыш Леандер. Нельзя сказать, что Тони не училась на своих ошибках: после первого ребёнка она больше ни разу не принимала те пилюли. Но и никакие другие средства предохранения тоже, так как мама клялась и божилась, что во время грудного вскармливания забеременеть невозможно.

Йост настаивал на том, чтобы Тони была по крайней мере защищена финансово, на тот случай, если брак распадётся. У Юстуса были состоятельные родители, ещё до бракосочетания подарившие ему дом по случаю образования семьи. Нашему отчиму было мало закона о совместно нажитом имуществе, он лично настоял на брачном контракте, который мог подписать только идиот или очень влюблённый человек. Тот факт, что Юстус Кноблох третий, отпрыск семьи с поколениями именитых юристов, судей, адвокатов и советников (отсюда и имя), такой контракт подписал, показывало, насколько серьёзно он относился к Тони.

Для нашей матери всё это, включая свадьбу в белом, было ужасно неприятно. Неделями она бросалась исключительно фразами типа «Любви не нужны никакие контракты», но Йост оставался твёрд. Надежда на законченное образование сконцентрировалась теперь на мне и Филиппе. Он был бесконечно рад, когда я получила магистра в германистике, причём за рекордное время – восемь семестров. То, что мой испытательный срок в издательстве Фредеманна не только начался, но и успешно завершился, ввергло его почти в эйфорию. И то, что я была самой молодой, но не самой плохо оплачиваемой редакторшей в «Аннике», наполняло его ужасной гордостью. Со мной все его усилия, включая приличные налоги, принесли, наконец, свои плоды.

Моя мать, напротив, находила мои честолюбивые устремления скорее сомнительными – как и то обстоятельство, что двадцать шесть лет моей жизни прошли без наркотических эксцессов, нежелательных беременностей, мелких криминальных шалостей, пирсинга языка, анорексии и религиозного фанатизма.

– Ну да, – говорила она иногда, разглядывая меня. – Кто-то один всегда выпадает из общего ряда.

У Верены, Тони и меня был один отец – старый хиппи, который с начала восьмидесятых годов пропадал в Индии вместе со своим Харли Дэвидсоном. В последний раз я видела его в возрасте пяти лет, и единственное, что я могу вспомнить – это косички, которые нам, девчонкам, разрешалось плести в его длинной рыжей бороде. Он появлялся редко, у нас не было общего дома. Тогда мы с мамой жили попеременно то у бабушки с дедушкой, то в коммунах, преимущественно в самовольно занятых пустующих домах, и наш отец не давал ни пфеннига на наше с мамой содержание.

– Но тем не менее у него была глубокая духовная связь с вами, девочки, – охотно утверждала мать. – Он вытатуировал ваши имена на своей груди.