Миска чечевицы и по ломтю рассыпчатого, с хорошей добавкой отрубей, хлеба. Отец семейства ласково мне улыбнулся, и отрезал кусок от половинки каравая. Матушка подала деревянную ложку и показала место рядом с собой.

Одним словом, тут я и поужинала. Просто, но уж что дали, то и съела. Хоть и черпали мы из одной миски. Не место и не время показывать свою приверженность этикету, тем более что я при исполнении секретной миссии.

А вот когда хозяин зевнул, я ускоренными темпами распрощалась. Если в этом доме после ужина укладываются спать, то почему в других должно быть иначе? Скорее, к цирюльнику. Пока там ещё не легли. Может быть.

— Уленька! Как хорошо, что ты вернулась! А я уже помощника своего за тобой собирался посылать! — вот какими словами встретили меня на пороге, над которым висели подсвеченные из окна деревянные ножницы — символ профессии живущего здесь человека. — Матвейке вдруг стало худо. Жар к нему вернулся, и лихорадка его трясёт, — с меня уже сняли плащ и ведут, освещая дорогу масляной лампой.

У постели над тазиком полили на руки и подали полотенце. Тут даже жарко от шандала, в котором пылает целый рядок свечных огарков — стараются сделать так, чтобы мне было хорошо видно. Да еще и аптечку подают Улину — так она называет свой саквояж, с которым крайне неохотно расстаётся.

Я растерянно переводила взгляд с отца на сына. Накатилась паника. Что я тут смогу сделать? Я же ничего не умею! Тетрадка? А что тетрадка? Там ничего подобного не описано!

Так, спокойно. Дыши глубже, Нел. Все в порядке. Давай, ты можешь! А в тетради и не такое было!

Немного успокоилась. Взглянула на покрытого капельками пота парня, и прикрыла глаза. Итак, здесь поработала Ульяна. Недавно. Ведь сказал же Степан: «Вернулась». Стало быть — только что ушла. И не могла она покинуть раненого в угрожающем состоянии. То есть повышенная температура в его состоянии должна быть. Значит, рана инфицирована, и гнойный процесс в ней не прекратился.

Моё дело — успокоить родителей и брата, тоже замотанного в повязки и хромающего. Как? Явно источником беспокойства у старшего Матвея является что-то на спине, вернее — правее правой лопатки. Не помню, как эта мышца называется, но она двигает руку, и если раненый ею шевелил, то, мог и нарушить что-то.

— Что Вы ему давали после моего ухода? — спросила я и посмотрела на матушку.

— Покормила его. Очень он яичницу любит. Вот я и сделала.

— Прямо на сковородке подали, и он потом хлебушком вымакал? — миллион раз видела, как простолюдины едят это блюдо.

Да что тут говорить, живя в избушке, я тоже так делала, поэтому живо представила себе эту сцену. И, если Матвей придерживал правой рукой сковородку, а она выскользнула, вполне мог рефлекторно её подхватить и сделать резкое движение, разбередив начавшую успокаиваться рану.

Прямо об этом спросила, и присутствующие во всём сознались. Да, так всё и произошло.

И что мне теперь с этим делать? Конечно, после чтения Улькиных тетрадок, я кое-что могу, но не так много, как нужно, и… мне страшно. Вдруг я с удивлением поняла, что сейчас у постели больного находятся два главных действующих лица. Я, и Костлявая. Потому, что парню действительно плохо.

Размотала бинты и чуть не упала в обморок, когда мне навстречу открылся беззубый рот зияющей раны. И я сразу поняла, в чём дело. От резкого движения выпала турунда — жгутик, вложенный сюда для дренажа. Это, чтобы рана могла очищаться от всякой гадости, которая в ней образуется, пока не завершился воспалительный процесс. Гной скопился, и поднялась температура. Уж о лечении ран я читала внимательно. Также, поняла и причину выпадения этого льняного фитилька. Его вытащила повязка, сместившаяся от резкого движения.

Покопалась в саквояже, нашла инструменты и другие нужные для перевязки причиндалы, и восстановила все, припоминая, как это начертано Улькиной рукой на её страшненьких картинках. Матвею явно стало легче. Жар сделался меньше, и я успокоилась, поняв, что не напортачила.

Сказать по правде, приступать к расспросам о папеньке мне после этого показалось неудобным. Приметила уже шрамы от старых неважно заросших ран, следы кандалов на ногах и рубцы от плети на спине. И несколько значительно более свежих следов опасностей, подстерегавших братьев на пути к отчему дому. Зайду в другой раз, только бы с сестрой здесь не встретиться.

Распрощалась.

Город пустынен после полуночи. Тёмные окна не освещают его грязных выщербленных мостовых, но привыкшие к темноте глаза позволяют мне не спотыкаться на каждом шагу, каким-то чудом находя место, куда можно безопасно поставить ногу. Не пропустили они и тёмную фигуру, надвинувшуюся справа. Учат принцесс драться, так что рефлексы сработали. Я увернулась и со словами: «Попалась, цыпочка!», — огромный человек проскочил мимо, успев чем-то заехать мне в ухо.

Кузнец. Что-то подсказало мне это. Уже развернулся, и крепкие руки сейчас сомкнутся на моей шее.

В качестве врачевательницы я не слишком хорошо знаю анатомию, но как тренированный боец превосходно помню и болевые точки, и зоны отключки, и места, которые нетрудно «осушить». И кинжал уже в руке. И его рукоятка попадает под бицепс левой руки злодея как раз туда, куда надо. Конечность мгновенно опадает, словно плеть, но ещё до этого носком башмачка я угодила этому болвану спереди по ноге ниже колена. Этот удар называется «подлом». Очень больно. Почти до потери сознания. Вот этот подлом и валит злоумышленника набок. Правда в неповреждённой правой его грабле остался зажат чепец, капюшон и хороший клок моих волос.

Больно! Но я холодна и расчетлива. Поднимаю с мостовой удачно подвернувшийся под руку кирпич и наношу четко рассчитанный удар по голове, пока этот злыдень корчится от болевого шока. Затих. Уфф! Забрать свои тряпки и бежать! Четко слышен топот приближающейся стражи и свет факела уже пляшет на стене дома. Встречаться с кем бы то ни было мне сегодня ни к чему.

После ночных блужданий спать утром хотелось страшно. Но, ничего не поделаешь, жизнь во дворце — это нескончаемая череда ритуалов. Сначала — завтрак в постель, а потом надо бежать к маменьке. Она выглядит уже совсем хорошо, и ей безумно надоело питаться творогом и сыром. Вот об этом и пришлось с ней поговорить. Ведь она уверена, что это я придумала такую диету. И осталось нам, а вместе с ней и всем придворным, ещё три недели есть только молочное.

А тут и сонливость прошла. И я сообразила: надо дать знать Ульяне о моих подвигах у постели больного. Отправила Софью к дверям цирюлника с письмом к сестре. Простушка Софья действительно знакома со знахаркой Ульяной и легко её узнает. Она сама мне так сказала.

Необходимость сменить повязки сыновьям Степана заставила меня идти в город, хотя делать это с таким лицом… ну, Вы меня понимаете. Платок я пристроила так, что походила скорее на старушку, чем на юную девушку. Каково же было моё удивление, когда у дверей цирюльни, откуда я выходила, меня окликнула благородная дама, причём по имени.

Софья, внучка старой Марты, моей постоянной клиентки, протянула конверт и шепнула: «От Её Высочества. Подождать ответа?»

— Да, подожди, — я развернула послание. Вот это номер! Ай да сестрица! А я понять не могла, о каком моём возвращении токовала матушка пациентов!

Мы с Софьей прошли в харчевню, что находилась в этом же квартале, и я с огромным облегчением, отписала Нел благодарный ответ и попросила её перевязывать юношей раз в сутки. Ну и на инструкции не поступилась. Бинты, конечно, приготовят родные раненых, а снадобья я передала вместе с посланницей. В роли медицинской сестры Её Высочество оказалась вполне состоятельной — переделанная ею повязка оказалась вполне добротной. А, главное, ей действительно нужно потолковать с пациентами доверительно. Ну, просто — одно к одному. То есть это действительно удачное стечение обстоятельств, упускать которые ни кому не рекомендуется.