От толпы отделился молодой парень в голубой рубашке, которая была ему на размер мала, и подошел к ним:

— Не одолжишь табачку, приятель?

Гэри молча протянул ему кисет. Парень взял щепотку табака и, нагло улыбаясь, вернул кисет Гэри:

— По какому делу?

— Оскорбление действием.

— Вооо каак, — нараспев протянул парень. — Я тоже… — Он подмигнул Гэри: — Мы конечно же ни в чем не виноваты, да?

Ухмыляясь, он вернулся в толпу и встал рядом с пожилой измотанной женщиной. Рози улыбнулась ей, и та в ответ скривила свое скорбное, усталое, испуганное лицо.

Скорбные, усталые, испуганные. Такими здесь были почти все лица. Она быстро глянула на своего мужа. У него было другое выражение. Такое можно было видеть на лицах некоторых мужчин в толпе. Напряженное, непроницаемое, дерзкое. Словно они бросали вызов испытанию, что приготовил им нынешний день. Как и ее муж, эти мужчины отвечали хмурыми взглядами всем, кто на них смотрел. Некоторые из них пришли не в костюмах и дешевых сорочках с галстуками, а в тренировочных штанах, толстовках с капюшонами и кожаных куртках. Рози знала, что Гэри восхищается ими, испытывает к ним уважение за то, что они отказываются участвовать в глупом фарсе. Она с легкостью читала его мысли. Рози прикусила губу. Но ведь речь идет не о нем и не о ней. Они защищают Хьюго.

Двери распахнулись, и толпа повалила в здание суда. Гэри успел выкурить еще одну сигарету до того, как наконец-то появилась запыхавшаяся Маргарет. Она извинилась за опоздание, жалуясь на пробки на дорогах. Гэри впился в нее злобным взглядом, и она умолкла на полуслове. Игнорируя Гэри, адвокат повернулась к Рози. Та представила ей Шамиру.

— Ну что, пойдем?

— Да, — недовольно буркнул Гэри. — Давно пора.

Здание суда построили всего несколько лет назад. Серый стальной памятник экономическому буму нового столетия, который уже начал приобретать унылый, запущенный вид, свойственный любому государственному учреждению. Рози казалось, что здесь пахнет моющими средствами и несбывшимися надеждами. В самом здании царила бесцветность, и даже краски висевших на стенах невзрачных пейзажей и натюрмортов, казалось, тускнели, будто подстраиваясь под черно-белое будущее. Маргарет повела их по коридору к огромному залу ожидания, где под самым потолком висел небольшой телевизионный экран, на котором телеповар беззвучно рассказывал, как готовить карри по-тайски. Это выглядело довольно смешно. Они нашли места, и Маргарет, оставив их, пошла посмотреть расписание, висевшее на двери зала заседания.

— Сегодня рассматривается много дел, — сообщила она по возвращении, водя взглядом по толпе. На них она не смотрела. — Но мы не очень далеко. Дай бог все удачно сложится, нас, возможно, вызовут еще до полудня.

Гэри воззрился на нее:

— Кто судья?

— Эмметт. Она нормальная. — Маргарет по-прежнему не смотрела на него.

— Что значит «нормальная»?

Рози предостерегающе положила руку на колено мужа. Не зли ее. Она на нашей стороне.

— Хороший судья. — Маргарет хотела еще что-то добавить и вдруг внезапно умолкла. Они все разом обернулись.

Она не видела Гарри с того ужасного дня, когда он пришел к ним домой, чтобы извиниться. Хотя ведь он не раскаивался. Это было очевидно. Она никогда не забудет его презрительную усмешку. Он не сожалел о своем поступке. Он пришел поглумиться над ними. Усмешка ни на мгновение не сходила с его лица. Сейчас он тоже едва заметно усмехался, оглядывая зал. Их он еще не заметил. Зато ихзаметили все. У Рози тревожно сжалось сердце. Гарри и его жена выделялись из толпы, стояли высоко над толпой. Не потому что они были более элегантны, утонченны, изысканны. Ничего такого и не просматривалось в новом костюме, в новом платье, в новых туфлях, в новой сумочке, в новых стрижках. Но все в них кричало, вопило о деньгах. О грязных, мерзких деньгах. И этого было достаточно, чтобы вознести их над всеми, кто был в помещении. Рози смотрела, как их адвокат, неестественно высокий, будто гигантское насекомое, втиснутое в костюм, ведет их к свободным местам. Тогда-то она и перехватила его взгляд. Усмешка, самодовольная усмешка опять играла на его губах. Но не это заставило ее охнуть, не от этого она оцепенела, ослепленная острой яростью, пронзившей все ее существо, будто электрический разряд. За ними шел следом, сопровождал их Манолис, отец Гектора.

Она стремительно направилась к нему. Гэри вскочил с места, пытаясь остановить ее, но она стряхнула с себя его руку. Урод, обидевший ее сына, хотел что-то сказать ей, но она даже не глянула на него, проигнорировала и его самого, и его красотку жену. Она подошла к отцу Гектора, и, когда заговорила, голос ее полнился гневом, но не дрожал. Вас не должно быть здесь. Как вам не стыдно? Вас не должно быть здесь. Брызги ее слюны летели на его рубашку. Ну и плевать. Их адвокат попытался вмешаться, но она уже развернулась на каблуках и зашагала к мужу и подруге. Села рядом с ними. Ее била дрожь, зато она добилась того, чего хотела. Он был пристыжен; она видела это по его глазам. Она его унизила. Вот и хорошо. Ничего другого он не заслужил. Это Айша должна быть здесь, рядом с ней, но у ее подруги хватило такта отдать должное своей семье. А ведь семья — это не только кровные узы. Они с Айшей как сестры, и Манолис это знает. Он и его жена Коула присутствовали на крестинах Хьюго. А сколько раз вместе с Манолисом и Коулой они отмечали рождество, пасху, именины, дни рождения? Сколько раз бывали гостями в их доме? Не счесть. Она была рада, что ей не хочется плакать. Это он поступил не по совести. Она никогда его не простит.

Когда они наконец-то вошли в зал суда, ей пришлось скрыть свое разочарование, так все здесь было обыденно. Над креслом судьи одиноко висел австралийский герб, в одном углу зала уже начинало расплываться желтоватое пятно сырости. Они заняли места в первом ряду и стали ждать начала слушания по их делу.

Безысходность людского существования, мирская печаль преступлений и проступков, совершенных в основном из-за денег, порой из любви или от скуки, но главным образом из-за отчаянной нужды в деньгах, — это то, что Рози вынесла из того дня. Молодые парни — по сути, мальчики, но уже с большим багажом судимостей за плечами, монотонно перечисляемых такими же молодыми скучающими полицейскими, — отвечали перед судом за кражу игрушек, радиоприемников, проигрывателей, телевизоров, дамских сумочек, рабочих инструментов, продуктов, спиртных напитков. Здесь были молодые матери, привлеченные к ответственности за махинации с пособиями по безработице, молодые женщины, укравшие в магазинах безделушки, косметику, DVD- и CD-диски и куклы для своих детей. Здесь были кающиеся мужчины, в пьяном угаре избившие незнакомых им людей возле паба просто за то, что те косо на них посмотрели. Полиция зачитывала обвинения, адвокаты — все молодые, суетливые, нетерпеливые, должно быть, бесплатно предоставленные государством — выступали с речами в пользу своих подзащитных, а потом судья в немногословных выражениях выносила решение. Казалось, работа ее тяготит, ей надоело назначать штрафы и условные наказания, приговаривать к тюремному заключению на короткий срок какого-нибудь парня, виновного в совершении четвертой ночной кражи со взломом.

Через некоторое время Рози перестала слушать. Гэри то и дело поднимался и выходил из зала, чтобы выкурить очередную сигарету. Она на него не смотрела. Она знала, о чем он думает, потому что сама начинала думать то же самое. Что мы здесь делаем? Нет, она не должна так думать. Их случай не пустяковый. В битком набитом зале, лишенном окон и декора, было слишком жарко, душно, атмосфера была гнетущая. Рози знала, что это и был тот мир, в котором вырос Гэри, мир, из которого он хотел сбежать. До нее вдруг дошло, что потерять деньги и никогда не иметь денег — это не одно и то же. Вот почему Гэри так боялся идти на суд, вот почему он так сопротивлялся, так злился. Он не хотел, чтобы она сталкивалась с этим миром.