— Ты меня слышишь?
— Слышу.
— Он тебе нравится?
— Нормальный парень.
Ник Серсик был славный парень. Славный, только немного вонючий и немного осел. А так нормальный.
— А для него, по-моему, ты больше, чем нормальная девчонка.
Ричи ждал ответа. Он вновь повернулся к стене.
— Твои родители были панки?
— Пожалуй.
— Это клево.
— У тебя мама клевая.
— У моей мамы классная задница, но она не клевая. Она обыкновенная. И знает это.
— Вот и Ник Серсик такой же.
— Почему?
— Таким уродился.
— А я обыкновенный?
Обыкновенный. Ричи носил спортивные рубашки, дешевые джинсы и нефирменные кроссовки, купленные в народных магазинах. Она не хотела, чтобы он менялся. Не хотела, чтобы он начал душиться одеколоном и носить обтягивающие футболки. Не хотела, чтобы он превратился в законченного гея. Ей нравился обыкновенный Ричи.
— Ты обыкновенный в хорошем смысле.
— А Ник Серсик?
Она решала алгебраические уравнения, но цифры и символы вдруг стали расплываться перед глазами. Ее внимание рассеялось. Она вздохнула, захлопнула учебник, перебралась за стол и загрузила «Мессенджер». Ричи скатился с кровати и опустился на колени подле нее. Перегнувшись, включил стереопроигрыватель. Комнату заполонили визгливые звуки гитары и отрывистый бой ударных.
— Потише.
Ричи чуть повернул ручку громкости.
Конни оттолкнула его и резко убавила звук. Она ввела пароль на компьютере. Ричи, усевшись на полу, копался в ее компакт-дисках. Она отправила «смайлик» Дженне, сидевшей в сети. Ее подруга тут же ответила: «Спасибо за вчерашнее». «Проехали», — напечатала в ответ Конни. Про домашнее задание она уже забыла, и следующие полчаса вела активную переписку с друзьями. Ричи сидел рядом на полу, скрестив ноги, и ставил один диск за другим, не дослушивая до конца ни одну песню. Одна стопка компакт-дисков принадлежала Таше. Среди них, Конни знала, были диски ее отца. Первый альбом Мадонны, некий певец по имени Джексон Браун, исполнявший три песни из альбома «Niño Rojo».
Не дожидаясь приглашения от Конни или Таши, не спрашивая у них разрешения, Ричи уселся с ними ужинать. После Таша поставила на застекленной террасе раскладушку и бросила на нее пуховое одеяло:
— Звони Трейси.
Ричи и Конни, лежа на полу в гостиной, смотрели телевизор. Ричи лениво вытащил свой мобильный телефон и позвонил матери:
— Мам, я сегодня останусь у Конни. Ты не против?
Он убрал телефон в карман и улыбнулся Конни — широко, во весь рот. Вид у него был взволнованный, счастливый, как у ребенка. Глаза огромные, ясные, сияют, блестят. Конни, лежа рядом с ним, ощущала затхлый запах его носков. Она улыбнулась ему в ответ, он коснулся ее пальца. Вместе они досмотрели до конца очередную серию фильма «Закон и порядок».
— Не хочешь в субботу пойти на вечеринку вместо кино?
— Кто устраивает?
— Джордан Атанасиу.
— Меня не приглашали.
Ричи ел йогурт с фруктами — ел неряшливо, чавкая, быстро. Вся нижняя часть его лица была в молочных пятнах.
— Я тебя приглашаю.
— Он не захочет, чтобы я приходил.
В голосе ее друга не слышалось ни огорчения, ни обиды. Ее изумляло, что Ричи со спокойным пониманием и смирением реагирует на то, что к нему относятся как к изгою. Верно, Джордан вряд ли захочет видеть его у себя дома. Она не была уверена, что и сама хочет видеть Ричи на этой вечеринке. У нее не было желания весь вечер сидеть подле него, присматривать за ним. Она — никудышный друг.
— Я правда хочу, чтоб ты пошел.
Ричи энергично вытер подбородок:
— Ладно.
Он не принял душ и не почистил зубы, у него не было с собой зубной щетки. Она предложила ему свою и очень обрадовалась, когда он отказался. Она знала, что в какой-то момент днем кто-нибудь из ребят зло пошутит по поводу его запаха. Они учились в выпускном классе, были почти взрослыми, но до сих пор ребяческое «Фу, ну ты и вонючка» ранило сильнее, чем любое другое оскорбление.
На уроке английского она яростно спорила с мистером Томпсоном о романе «Тихий американец» [70], отстаивала свою точку зрения. Ее возмущала пассивность героини, она хотела, чтобы та несла ответственность за свою судьбу. Она не ответила мистеру Томпсону, когда тот, перебив ее, спросил, неужели она оправдывает политику колониальной эксплуатации Вьетнама, проводившуюся европейцами и североамериканцами. Обвинения учителя привели ее в ярость. Она вовсе не это имела в виду. Она хотела, чтобы героиня не бездействовала, не безмолвствовала, была личностью. Ей не нравилось, что та принимала наркотики.
Во время обеденного перерыва она вместе с Дженной и Тиной смотрела, как мальчики играют в футбол — в соккер,напомнила она себе — на ближайшем к ручью овальном поле. Один из мальчиков пнул мяч в их сторону, и они все трое подпрыгнули. Ник Серсик подбежал к ним и извинился. Это же не ты сделал, думала Конни, зачем извиняешься? Он тяжело дышал, обливался потом. Она прищурилась, глядя на него, — лишь темный силуэт на фоне солнца. Она знала, что он хочет ее поцеловать. При этой мысли ее затошнило. Он — рослый, здоровый, но юнец; он не умеет целоваться. Вот взрослые мужчины умеют. Гектор умеет. Она со всей силы ударила по мячу, и тот, пролетев высоко над головой Ника, приземлился в центре поля под изумленные вопли парней.
— Ник сказал, сегодня ты залепила прямо как Бекхэм.
Ричи, стоя на коленях на полу, неспешно собирал железную дорогу для Хьюго. Тот с предельным вниманием наблюдал за его действиями, время от времени отчаянно вскрикивая: «Нет, не туда. Сюда вставляй».
Конни не ответила. Она не играла с мальчиками, игра ей наскучила, а вот Ричи, казалось, был готов сколько угодно играть с Хьюго. В комнате пахло табаком и марихуаной. Рози пыталась заглушить запахи благовониями, но нежный аромат сандалового дерева не помогал. Пока мальчики развлекались, Конни обменивалась с подругами SMS-сообщениями. «Почему мальчишкам нравятся поезда?» — написала она, и через минуту получила ответ от Тины: «Это связано с сексом».
Ричи неожиданно вскочил на ноги, резким движением напугав и Кони, и Хьюго.
— Я в туалет, — объявил он, почти с мольбой глядя на Конни, будто спрашивал у нее разрешения.
Хьюго тоже поднялся с пола:
— Я с тобой.
Конни с Ричи в смятении посмотрели друг на друга. Хьюго повернул голову в ее сторону, словно он тоже чувствовал, что все решения принимает она. Черт, она не знает, что сказать. У мальчиков это в порядке вещей? Все маленькие мальчики помешаны на пенисах, любят смотреть, как происходит опорожнение мочевого пузыря? Странно, хотя откуда ей знать. Она ведь девочка, братьев у нее нет. Черт. Конни не знала, как быть. Она сердито глянула на Ричи, вскинула брови, одними губами сказала: «Идиот. Придумай что-нибудь».
— Приятель, я только пописаю, и все. Туда и обратно.
— Я хочу посмотреть. — Малыш был непреклонен. Последнее слово он произнес с завыванием. Меньше всего ей хотелось, чтобы он расплакался. Рози с Гэри следовало ждать не раньше чем через час. Если Хьюго раскапризничается, слезы, вопли, вытье будут длиться долго.
— Нельзя. В туалет парами не ходят.
Хьюго насупился, с вызовом смотрел на нее. Ричи шагнул к двери. Хьюго кинулся за ним, обхватил его за ноги:
— Я с тобой. Я с тобой. — В любой момент он мог забиться в истерике. Ричи, взявшись за дверную ручку, застыл на месте. Напуганный Ричи выглядел довольно забавно. Конни рассмеялась. Маленький чертенок обвел их вокруг пальца.
— Ну хорошо. Если хочешь, иди.
На мгновение ей показалось, что Ричи сейчас тоже заплачет, но он лишь пожал плечами и подтолкнул Хьюго вперед.
Качая головой, Конни подошла к книжному шкафу. В отличие от книжного шкафа у них дома, этот был набит книгами. Те, что не уместились, валялись в куче на ковре. Она тронула мореное темное дерево — и увидела налет пыли на своем пальце. Шкаф был высокий, почти до потолка, с глубокими полками. Чтобы добраться до верхней, нужно было встать на стул. Подборка книг ее заинтриговала. Здесь были работы по искусству, биографии писателей и живописцев, замызганные, с загнутыми страницами труды по философии и восточной религии. Одну полку занимали DVD-диски, еще одну — старые видеокассеты, в основном с европейскими и азиатскими фильмами. Рядом Гэри, вводя в соблазн, положил четыре видеокассеты с порно. Они лежали под толстой биографией немецкого драматурга Бертольда Брехта. Ей хотелось почитать Брехта. Ее отец любил этого писателя и однажды повел ее на необычный спектакль под названием «Мамаша Кураж». Она помнила, что на нее огромное впечатление произвела игра актеров, хотя сюжет пьесы не отложился у нее в голове. Она взяла в руки биографию Брехта. Драматурга она представляла старым и бородатым, но на обложке он был молодой, чисто выбритый, не очень симпатичный, с острым, пронизывающим взглядом. Интересно, когда-нибудь она познакомится с драматургами, с живописцами? Конечно, одного художника она уже знает. Это Гэри. Но познакомится ли она когда-нибудь с кем-то из знаменитых? На нижней полке, под романом Ирвина Уэлша «На игле», лежали два фотоальбома. Она взяла один из них, поставив биографию Брехта на место. Села на диван — тоже пропахший табаком — и открыла альбом.
