— Звонил?

— Завтра позвоню.

Он настороженно наблюдал за женой. Сэнди редко с ним спорила. Она давно усвоила — еще с тех пор, когда они только начали встречаться, — что на прямую конфронтацию со стороны женщины он реагирует однозначно — становится упрям, как бык, никакими доводами не проймешь. Она кивнула — без улыбки.

— Позвоню.

Черт бы тебя побрал.

Она по-прежнему сомневалась, вид у нее был недовольный.

— Обещаю.

Ее лицо просветлело. Она тепло улыбнулась и, наклонившись к нему, поцеловала его в губы.

— Спасибо, детка.

Он провел пальцами по ее шее, по плечам. Она все еще была в его рубашке. Он стянул рубашку с ее плеч. Но вопрос жены выбил его из колеи, напомнил, что впереди его ждет трудовая неделя, нарушил настроение умиротворенности воскресного вечера.

— Прости, милая, притомился я что-то.

Сэнди высвободилась из его объятий, опять надела рубашку.

Он поцеловал ее в лоб. Она включила звук и снова положила голову ему на колени. Но он был слишком возбужден, чтобы сидеть спокойно. Он осторожно поднялся, подложил ей под голову подушку, подошел к бару и взял из холодильника банку пива. Побродив по дому, он остановился у спальни Рокко. Мальчик тихо посапывал, свернувшись на кровати клубочком; белая простыня скрутилась вокруг его тела. Все еще было жарко, дувший с моря слабый ветерок не приносил прохлады. Гарри глянул на икону Богородицы с Младенцем, висевшей над кроватью сына, и быстро перекрестился. Спасибо, Панагия [45], прошептал он. Одно время они с Сэнди думали, что у них никогда не будет детей. Сначала ей никак не удавалось забеременеть, потом первые три беременности окончились выкидышами. Вспомнив про страдания жены, Гарри поморщился и повторил обещание, данное Богу. Что он всегда будет оберегать и любить ее. Глядя на спящего сына, он благодарил судьбу за то, что они вместе с ней создали семью, свой домашний очаг.

И теперь вот та мразь намерена все это разрушить. Он не мог решить, кого он больше ненавидит: истеричку-жену, что шипела на него с нескрываемым презрением, пропойцу тряпку-мужа или писклявого щенка, которому он дал пощечину. Чтоб они все трое сдохли. К черту адвоката. Если у него не тонка кишка, он возьмет ружье и каждому из них всадит пулю в башку. Он знал, что эти люди — нахлебники, нытики, жалобщики. Жертвы. Из той породы, кто постоянно юлит и умоляет, чтоб им скостили цену, а когда приходит время платить, оказывается, что у них нет денег на счетах. Все средства потрачены на наркоту, курево, выпивку и прочую дрянь, которой они заполняют свое никчемное мерзкое существование. Эти люди — мусор, их следовало выбросить на помойку сразу, при рождении. Ему нужно было не пощечину дать этому гаденышу; нужно было выхватить у него биту и сломать ее об башку этого сосунка, дубасить его по башке до тех пор, пока она не превратится в кровавое месиво. Представив изуродованное лицо мальчика, почти ощущая запах крови, Гарри почувствовал себя спокойным впервые с тех пор, как Сэнди подняла вопрос об адвокате. Он глотнул пива и вернулся в гостиную. Сэнди дремала на диване. Он выключил телевизор и поднял жену на руки.

— Пора спать, — прошептал он.

Они с Сэнди проснулись в шесть, и он сразу же пошел на пляж. Он старался плавать каждое утро, даже зимой, но, если вода была нестерпимо холодной, ограничивался долгой прогулкой по берегу бухты. Сегодня утреннее небо было чистым, залив спокойным, и хотя, когда он первый раз окунулся, у него было такое ощущение, будто он получил удар под дых, уже через минуту, несколькими яростными гребками перенеся свое тело на глубину, он позабыл про холод. Когда он вернулся в дом, Рокко еще спал. Сэнди под какую-то дерьмовую музыку хиппи занималась йогой. Он принял душ, быстро проглотил на завтрак тост с кофе и прошел в комнату сына. Рокко во сне спихнул простыни на край кровати; его тело блестело от пота. Хорошо он пахнет, подумал Гарри. Пахнет невинностью и чистотой.

— Разбуди его. — Сэнди, остановившись у него за спиной, обвила его руками, положив ладони ему на грудь.

Гарри глянул на часы. Еще только семь. Мальчик вполне может поспать еще с полчаса. Гарри покачал головой:

— Рано. Пусть еще поспит.

Он поцеловал жену и спустился в гараж. В это время он быстро домчит до моста Уэстгейт.

Алекс уже открыл мастерскую и возился под капотом «Мицубиси Верада» выпуска 1990-х. Гарри остановил свой полноприводной автомобиль рядом с бензонасосом и посигналил. Алекс обернулся, увидел Гарри, кивнул и продолжал работать. Его грязные синие тренировочные штаны едва держались на его толстой заднице. Из штанов выглядывали черные завитки густой колючей поросли, исчезавшей в расщелине между его ягодицами. Гарри смял бумажный пакет с эмблемой «Макдоналдса», который Рокко запихнул под пассажирское кресло, и, выйдя из машины, прицелился и кинул его в задницу Алекса.

— Что?

Точное попадание.

— Что? — передразнил его Гарри и расхохотался. — Подтяни штаны, осел, — сказал он по-гречески. — Кому приятно смотреть на твою жирную волосатую задницу?

— Они мне велики. — Алекс был не способен составлять сложные предложения. Он продолжал увлеченно копаться в двигателе.

— Ты толстеешь, приятель.

После развода Алекс набрал как минимум двадцать килограммов. В основном по вине его матери. Он переехал в дом родителей, и миссис Кирьяку готовила ему три раза в день. И это не считая жирных обедов во время рабочего дня, которые он брал на вынос в каком-нибудь кафе. А также не считая чипсов и шоколадных батончиков, которыми он перекусывал в перерывах между работой. Не только мама его была виновата. Алексу всегда не хватало честолюбия, а после того, как Ева ушла от него, он перестал следить за собой и постарел. Они с Гарри были ровесники — родились с разницей всего в одну неделю, — но Алекс выглядел лет на десять старше. В нем все еще можно было разглядеть симпатичного юношу, с которым Гарри учился в школе, который был его лучшим другом вот уже более двадцати лет и выступал шафером на его свадьбе, но женщины на него больше не заглядывались.

Задумав купить автомастерскую в Алтоне [46], Гарри предложил Алексу стать его компаньоном. Тот взял его руку, с гордостью пожал ее; в глазах его друга стояли слезы. Я ведь не бизнесмен, приятель, ответил он, плохой из меня компаньон. Он был прав. Будь Алекс его компаньоном, он давно прибил бы его. Алекс обожал возиться с автомобилями и грузовиками; он был превосходным, добросовестным механиком, но бумажную работу ненавидел и не любил общаться с клиентами. Он терпеть не мог заниматься финансовыми отчетами, сразу зажимался, умолкал, уходил в себя. На Гарри он работал вот уже двадцать лет, и каждый год Гарри давал ему премию и регулярно повышал зарплату. Алекс был благодарен ему, но Гарри был уверен, что, будь он менее справедлив к своему другу, тот все равно не стал бы жаловаться. Из-за этой его малахольности Ева и ушла от мужа. Когда Алекс получил специальность и начал зарабатывать, его родители внесли первый взнос за небольшой домик в Ричмонде [47], и он регулярно, из года в год, выплачивал кредит. Но даже после рождения ребенка Алекс не задумался о том, чтобы переселиться с семьей в более просторный дом. Гарри полагал, что Алекс спокойно обошелся бы и без женитьбы, если б его родители не боялись остаться без внуков. Он женился из чувства долга — так же, как делал все остальное. Развод друга Гарри ничуть не удивил, и он не винил Еву за то, что она бросила мужа. Алекс никогда не изменится. Его вполне устраивало то, что он имел: у него была своя комната, ему нравилось пить с друзьями, которых он знал тридцать лет, каждые две недели и на православную Пасху он виделся со своими детьми, у него была полноценная работа в мастерской Гарри. Алекс наверняка считал, что жизнь удалась. Возможно, и удалась, думал Гарри, он был избавлен от стрессов. Только это была какая-то завершенная жизнь, которая, казалось, больше ничего не могла предложить его другу.