— Не буду я сейчас заниматься, — капризно отмахнулся Лайам.

Ох, боже, подумала Салли. Отчего у него дурное настроение? Должно быть, оттого, что не поехал на норвичские научные посиделки. Она постаралась сохранить максимально бодрый тон:

— Здесь положить? Рядом с термосом?

— Нет! — Лайам резко развернулся в кресле. — Унеси! Я сказал, не буду сейчас заниматься! По-моему, козла слышал. Он опять его выпустил?

— Ну… да, — призналась Салли. — Только одного козла. — И нерешительно продолжала: — Думаю, мистер Бодикот вправе выпускать его в собственный двор.

— Но не в мой сад! — прошипел муж сквозь зубы.

Возможно, надо было бы поправить. Фактически это ее сад. Она коттедж купила. Вместо этого Салли напомнила:

— Он починил изгородь.

— Да… На сей раз заткнул дыру железной спинкой от старой кровати. Жуткий вид, хуже рифленого железа, а козы прорвутся где-нибудь в другом месте.

— Налить тебе кофе? — спросила она умиротворяющим тоном.

— Нет! Оставь. Сам налью, когда захочу.

— Какие-то проблемы? — Салли постаралась проявить сочувствие.

Лайам хрюкнул.

— Завтра надо ехать в Оксфорд, в лабораторию. Может, даже сегодня попозже. Придется пересмотреть все сроки, связанные с приездом русских. — Он покосился на термос. — Поставь тут. Почту унеси. Сама посмотри.

— Здесь видео. — Она взвесила на ладони пакет. — Для кассеты тяжеловато, хотя так указано на бланке. Ты заказывал?

— Нет! Какой-нибудь идиотский рождественский подарок. Не собираюсь бросать сейчас работу и смотреть видео. Убери!

Она смирилась — самое легкое, когда муж в таком настроении.

— Хорошо. Сейчас выпью горячего чая и поеду на работу. Вернусь поздно. Сегодня предварительный показ перед завтрашними торгами. Хочу поговорить с Остином насчет вещей тети Эмили. Он обещал на неделе приехать, заняться оценкой, но наверняка слишком занят в связи с распродажей.

Лайам что-то буркнул и сгорбился перед компьютером.

— Да, и Мередит обещала подъехать. Хочет посмотреть. Я сообщила, что у нас есть очень милые викторианские винные бокалы. Потом мы с ней, может быть, пообедаем.

Лайам схватился за голову:

— Ради бога! Иди занимайся своими делами, оставь меня в покое!

Салли вернулась на кухню, включила чайник, чтобы налить собственный термос и взять на работу. На круглом курносом личике появилось нетипично унылое выражение. В остальном она здоровая привлекательная женщина со светлыми распущенными волосами, перехваченными широкой лентой, в удобной одежде — свитере поверх плиссированной юбки, теплых зимних колготках и туфлях без каблуков. Ей идет деревенский стиль. Именно она убедила мужа, что деревенский коттедж — идеальный вариант. Он сможет сосредоточиться на книге, часть недели работая в лаборатории, а остальное время — дома. Она будет в свободное время копаться в саду.

На самом деле ничего не вышло. Лайам не выносит деревню. Все его раздражает. Яркий пример — козы. Салли против них ничего не имеет, хотя старик Бодикот действительно не старается предотвратить набеги животных в их сад. Есть подозрение, что это входит в план систематического давления с целью выжить новых соседей. Одно время казалось, что сама она старику даже нравится. Потом грянул скандал из-за репы.

Слава богу, что надо ехать на работу, подумала Салли и сразу почувствовала себя виноватой. Она любит мужа, но бывают дни, когда он буквально невыносим. Коттедж ему ненавистен, надежды не оправдались — нечего удивляться, что она страдает от стресса. Поездки в Бамфорд на службу помогают сохранить рассудок.

Когда Лайам уезжает в Норвич, она время от времени берет отгул. Занимаясь книгой, он по-прежнему руководит программой обмена студентами, которую проводит его оксфордская исследовательская лаборатория и лаборатория в Норфолке. Возможно, у него испортилось настроение из-за отмены последней поездки, в результате чего и она лишилась возможности отдохнуть от Лайама. Уже почти можно сказать, что она без него отдыхает.

Салли пошла к столешнице, на которой выстроились в ряд глазурованные керамические горшочки с тщательно выписанными наклейками. Она не пьет ни кофе, ни чай, предпочитая заваривать травы. В деревне их можно выращивать самостоятельно. Летом срываются свежие листья и цветы в саду, заливаются кипятком и настаиваются. Наконец, она добавляет полную столовую ложку меда и наслаждается напитком. Летом же сушит сбор в воздушном шкафу, создает запас на зиму, хотя вкус и запах отличаются от свежих трав. Разумеется, надо знать, что делаешь, и тщательно отбирать только то, что годится для чая.

Лайам домашние чаи не одобряет. Впрочем, он не одобряет почти все, что делает жена.

Иногда ворчит: «Сама не знаешь, что пьешь!»

А она отвечает: «Нет, знаю. Знаю гораздо лучше, чем ты!»

Уезжая в Бамфорд на повременную работу, Салли берет с собой чай в термосе, оставляя Лайаму кофе. Вот и теперь она собралась приготовить напиток, когда вскипит чайник, а пока села за стол, вскрыла оба конверта. Как и ожидалось, в них оказались ранние рождественские поздравления. Она подумала, что надо не забыть купить сегодня открытки в Бамфорде. Потом занялась пакетом.

Обычная мягкая упаковка, на бланке написано печатными буквами «Касвелл». Слово «видео» тоже написано от руки. От кого, непонятно. Никаких намеков, кроме штемпеля центрального Лондона. Салли взяла пакет в руки, встряхнула на пробу. Оглянулась на засвистевший чайник, на мгновение застыла в нерешительности. Свист усилился. Она положила нераспечатанный пакет, встала, направилась к чайнику.

Бум!.. Позади ухнул взрыв вроде тех, что помнятся с детства, когда в непрочищенной топке камина вспыхивают угли. Первоначальное гортанное рычание сменилось триумфальным воем, словно какое-то животное вырвалось из загона на волю. Уши заложило. В спину ударил крепко сжатый кулак, швырнул вперед, головой на столешницу. В темной зимней кухне сверкнула яркая вспышка. Все это произошло одновременно, но каждая стадия воспринималась отдельно. С полки посыпались тарелки, в воздух полетели мелкие осколки, один попал в окно, зазвенело разбитое стекло, вываливаясь внутрь и наружу. Поднявшийся над столом дым застлал глаза, наполнил кухню вместе с едким запахом горящего пластика и мебельного лака.

Ошеломленная, на время полностью сбитая с толку, Салли лежала на столешнице, по-прежнему сжимая ручку электрического чайника. Он чудом устоял, она не обварилась кипятком. Запах гари усилился. Дым попал в легкие, Салли закашлялась, срыгнула, бросила чайник, зажала нос и рот обеими руками. Почему-то больше всего расстроилась, видя высыпавшиеся из горшочков сушеные травы. Один горшок скатился у нее на глазах, упал на пол, разбился на десятки черепков. Среди всего этого послышался голос мужа за кухонной дверью:

— Что ты там вытворяешь, черт побери? Меня когда-нибудь оставят в покое?

Салли выпрямилась, оглянулась, ухватившись за край столешницы. Струйка крови потекла по лбу, по носу, алые капли испачкали свитер. Сквозь дым она разглядела силуэт в дверях и машинально ответила на обвинение:

— Ничего не вытворяю.

— Что случилось? — Лайам направился к столу, вытянув перед собой руки.

Салли вернулась к жизни, оторвалась от столешницы и метнулась вперед:

— Нет! Не трогай!

Панический крик остановил его, он озадаченно уставился на сосновый стол.

— Пакет… — прохрипела она. — Пакет…

— Какой пакет?

В этом весь Лайам. Когда работает, вообще ничего больше не замечает. Впрочем, пожалуй, его можно простить, ибо от пакета мало что осталось. Вместо него на столе только жуткий зловещий опаленный круг.

В страхе и злости Салли утратила выдержку.

— Тот, в котором якобы было видео! Который я тебе показывала десять минут назад! Там никакое не видео, там бомба, понял? Экстремисты из движения в защиту животных прислали тебе бомбу! Те, которые в прошлом году вломились в лабораторию! Наверняка они…

Он открыл рот, собираясь, по ее твердому убеждению, сказать: «Чепуха!» — но не мог отрицать черный круг посреди стола, обрывки дымящейся бумаги, обломки пластика и провода, валявшиеся рядом.