Самое важное, чему научился Блейк в гламурном бизнесе, — это простому приему: сравнивая кого- либо с голливудскими знаменитостями, можно легко снискать его благосклонность. Все хотят быть красивыми и знаменитыми. А если эти два пункта уже выполнены, то богатство — лишь приятное дополнение к жизни. Например, если Блейк пишет о том, как муж бросил пятидесятилетнюю жену ради двадцати-с-чем-то-там-летней секретарши, и описывает покинутую женщину «просто копией Лорен Хаттон», то благодарная светская дама может даже стать источником информации о жизни высшего общества и начать подкармливать Блейка занятными историями уже только затем, чтобы опозорить своего бывшего. Уж коль человек попадает в прессу, то он хочет выглядеть, по меньшей мере, красивым.

Колонка — пожалуй, единственное, что в этой жизни Блейк создал самостоятельно, единственная территория, на которой его отец — воротила с Уолл-стрит, полагающий, что его семья, его имя и имена его друзей должны появляться в прессе только по факту рождения, свадьбы или в некрологе, — не имеет над ним власти. Пока родители были еще женаты, мать водила знакомство с множеством знаменитых людей, но сейчас, после развода, она только заседает на собраниях учредительных комитетов различных фондов. Его отец оказался мастером развода и насладился свободой на всю катушку. Мать тоже, в свою очередь, не сдавалась: «Ничего, одинокие неженатые мужчины болеют чаще». Несмотря на неплохой кус, доставшийся ей при разводе (в том числе квартира в хорошем доме на Пятой авеню), стоило признать, что женщине за пятьдесят сложно привлечь мужчину, если он не погряз в долгах или не гомосексуалист, ищущий партнершу, чтобы повысить свой социальный статус.

Кроме уроков этикета, Блейк хорошо усвоил только искусство слухов, и это показалось бы смешным сочетанием — известно, что слухи и корректное поведение несовместимы. Может, ему помогло воспитание, а может, книжка по этикету Эмили Пост, стоявшая на книжной полке его спальни, — но интуиция, а не знания всегда подсказывали Блейку, что хозяйке приема цветы надо посылать на следующий день после приема (чтобы ей не приходилось бегать в поисках вазы во время мероприятия) и что записки с благодарностью следует писать на плотной бумаге хорошего качества.

Кроме прочего, Блейк, обладатель чуткого уха и острого зрения (еще два пункта из длинного перечня недостатков, которыми, по мнению отца, обладает его сын) — светский хроникер и успешный журналист, хотя пристальное внимание к деталям, скрупулезность в проверке фактов и редкие ошибки в работе делали его колонку скучноватой. Блейк, по мнению многих, перестраховывался всегда, до самого момента сдачи материала в печать, опасаясь, что жирная сплетня может оказаться наполовину правдивой — недостаточно правдивой для юристов журнала или менеджеров по проверке фактов (Элисон Уайт, например).

«Доверяй своим инстинктам; если что-то не дает тебе заснуть, это значит, скорее всего, что тебя беспокоит действительно недостоверная информация», — вот лучший совет редактора Зануды, который Блейк когда-либо слышал. За десять лет работы в колонке слухов Блейк ни разу не был вынужден дать опровержение собственного материала.

Блейк осторожно разделся: снял пиджак, белую рубашку и брюки цвета хаки — этот наряд служил ему верой и правдой много лет, зачем его менять? — и тихонько сложил в мешок для грязного белья, который потом заберет горничная его матери. «Я не собираюсь краснеть при мысли о беспорядке в твоей квартире», — сказала она, хотя никогда в жизни не выезжала за пределы Пятьдесят седьмой улицы. Одна мысль о том, что швейцар может подумать, что Блейк живет в неухоженной квартире, заставляла ее выслать к нему горничную.

Бетани считала, что эта горничная — не что иное, как очередной прием, позволяющий осуществлять материнский контроль. «Я не понимаю, почему ты не наймешь прислугу сам?» — спрашивала она, так и не поняв, что его деньги разбросаны по трастовым фондам, железнодорожным акциям, вложены в недвижимость и не могут быть потрачены в универмаге «Барнис». Однако она рассчитывала, что после свадьбы в ее распоряжение перейдет солидная часть имущества Блейка.

Бетани уже спала в большой антикварной кровати. Закутавшаяся в толстое белое одеяло, она выглядела такой маленькой, даже беззащитной, ее волосы разметались по белым подушкам. Однако сегодня ночью Блейк добился бы большего успеха, если бы пристал не к ней, а к любой из официанток в клубе. Она отошлет его спать на диван, если он попытается хотя бы поцеловать ее. И все равно приятно вернуться в дом, к теплому телу в своей постели и кондиционеру в спальне. Он — единственный сын и большую часть своей жизни провел в одиночестве, если не считать соседей по комнате в школе и колледже.

Старинный бриллиант в обручальном кольце белого золота на пальце Бетани отбрасывал мелкие световые зайчики по полу, отражал свет ламп ванной комнаты. Веки девушки подрагивали в такт волнам окутавшего ее сна. Бетани вся такая утонченная… Все в ней при правильном освещении выглядело эксклюзивно. Она — самая красивая из девушек, с которыми он встречался, и ее красота, как наркотик, который, однако, действует до тех пор, пока она не начинает проявлять свою стервозность.

Они вместе уже два года. Их матери — подруги по различным пафосным общественным комитетам («Мемориал Слоун Кейтеринг», «Нью-Йорк Сити Ба- лей»), но родители Бетани — полная противоположность семье Блейка. Ее предки десятилетиями состоят в «правильных» клубах («Мэйдстоун», «Ривер Клаб», «Атлантик Гольф Клаб»), живут по «правильным» адресам (Саутгемптон, Палм-Бич, Парк-авеню), но семейное состояние промотано почти до нитки. Если бы они до сих пор владели замками, им нечем было бы их отапливать. Отец Блейка, наоборот, заработал состояние по старинке: трудоголизмом и болезнью «всегда мало», которой страдает весь состоятельный Манхэттен. В Нью-Йорке надо быть осторожным со своими желаниями. Вполне вероятно, что как только получишь желаемое, сразу же захочешь еще чего- то — захочешь большего.

«Ты — идеальный хамелеон», — любила повторять его мать, и это, видимо, единственное, что ей нравилось в Блейке. Иногда отношения с Бетани становились слишком сложными, но мысль о разрыве после двух лет совместной жизни и начале чего-то нового пугала его больше любых сложностей. Свои деньги он получит только после женитьбы. Более того, возвращаясь, домой к Бетани после ночи, в течение которой он, как обычно, наблюдал, как Тим лапает подстилку, Блейк ощущал себя праведником.

Ему нравилось, что на вечеринках Бетани перетягивает внимание с его персоны на себя, а он в это время под шумок может задавать вопросы и получать ответы — то есть делать то, что в первую очередь должен уметь любой журналист колонки слухов. Более того, ему нравилось, как смотрят на него другие мужчины — словно он некто значительный, раз заполучил такую девушку, как Бетани.

Он вошел в ванную. В их ванной установлены два умывальника — каждому свой. На полках Бетани навалены пудры, духи и дорогущие средства для кожи от доктора Стенли Шталя, которыми она пользуется каждое утро. Над его умывальником — зубная щетка, бритва и кусок мыла. Блейк включил душ и подождал, пока ванная не наполнится паром. Ему просто необходимо смыть с себя запах дыма и похотливого желания, ауру которого источали подстилки. Он посмотрел на себя в зеркало. Может, Тим и привлекателен, но у Блейка больше волос. Он отбросил со лба светлую челку. Более того, он богат, а Тим богачом никогда не станет.

После открытия «Райпа», где она напилась до бесчувствия, Кейт проспала всю ночь как убитая, но похмелье так и не отступило. Солнечные лучи резали ей глаза и, словно острые дротики, буравили мозг.

— Что, тяжелый был день? — спросил Ник, сосед по мансарде в Бруклине. В руке у него бутылка воды и упаковка таблеток адвила.

Кейт приоткрыла глаза, чтобы посмотреть на электронное табло будильника. Уже 8:30 утра.

— Где ты взял этот костюм? — спросила она.