Даниэль, человек неврастенический, регулярно недомогал и, как обычно, что-то сочинял на своем лэп-топе. Он подвергался частым сменам настроения — от веселого и жизнерадостного до крайне меланхолического. Его многое не устраивало в жизни, он критиковал не только окружающую действительность, но и все мировое устройство в целом. Этим он больше был похож на русского, чем на немца. Слушая Даниэля, поносящего европейские и американские порядки, Зинаида Васильевна чувствовала себя дома. В российском обществе тоже преобладало катастрофическое сознание. Постоянное недовольство всем на свете никак не мешало сочинительству Даниэля, даже наоборот, помогало. Даниэль с малых лет всегда что-нибудь писал: огромный роман, или маленький рассказ, или поэму, или искусствоведческое эссе; он мог даже сочинить кулинарный рецепт в виде стихотворения. Потом он пытался свои литературные творения где-нибудь пристроить, опубликовать. Вот тут и начинались трудности — никто не хотел их печатать. Даниэль от этого страдал, обижался на капиталистическое общество, основанное на мещанстве и потребительстве, но усилий своих не прекращал. Желая заработать немного денег, он устроился в компьютерную фирму под названием «Плановизер — XXI век». Он, человек абсолютно гуманитарных пристрастий, неожиданно всех удивил. Неординарные идеи, легко выдаваемые Даниэлем, понравилось коллегам и начальству. Они предложили ему постоянную работу и для начинающего довольно большую зарплату. Даниэль отказался; если уж каждый день по часам ходить на службу, то он скорее предпочел бы работать поваром в собственном ресторане и придумывать новые рецепты, чем быть программным разработчиком для грядущего жизнеобеспечения городов.

Даниэлю повезло. У него были очень хорошие родители, терпимые и, что немаловажно, состоятельные. Они всегда верили в его талант и пообещали содержать сына до двадцати пяти лет, а там будет видно. Поэтому у него впереди оставалось еще целых два года относительно обеспеченной и беззаботной жизни.

Его жена Шанталь тоже стремилась вон из города. Ей хотелось рисовать и фотографировать на берегу моря. Пляж в той местности плохой, каменистый. Отдельные психи там купаются и загорают, но даже в сезон туристические орды объезжают неуютное место стороной. Это и нравилось юным супругам. Привлекало как раз немноголюдство. А деревенских людей с их пляжными домишками и всеобщую местную забаву — беготню по камням с воздушными змеями — можно было просто не замечать.

В то утро Шанталь поехала в Дюссельдорф, в Академию художеств. После нескольких попыток она наконец туда поступила. Энергичная девушка действовала по плану. У нее все было рассчитано: в своем университете экзамены она уже сдала, остался только диплом. Поскольку в Германии нельзя учиться в двух университетах сразу, она должна была выписаться из своего университета, но собиралась писать там диплом как вольный слушатель. А параллельно собиралась учиться в Академии.

Даниэль отвел Зинаиду Васильевну к ближайшему дантисту, в клинику, расположенную на соседней улице, рядом с отделением полиции. Хотя она кое-что понимала по-немецки, Даниэль добросовестно ей переводил. Врач тут же сообщил, что ее плохонькая страховка годится лишь частично и надо будет платить наличными.

— Сколько? — с содроганием спросила Зинаида Васильевна, она машинально начала подниматься с кресла.

Врач решительно усадил ее обратно. Он пояснил, что сейчас невозможно ничего сказать, но через какое-то время все станет ясно. К тому же он признался, что ему любопытно полечить зубы пациенту, прибывшему из Москвы. Такое с ним случается впервые. Даниэль перевел следующий коварный вопрос:

— Он спрашивает, когда ты в последний раз была у зубного врача?

Зинаиде Васильевне стало стыдно. После рентгена она с изумлением взирала на прикрепленный перед ее глазами великолепный снимок, изображающий страшную пещеру со сталагмитами и сталактитами невообразимой формы. Вид собственной челюсти изнутри сильно, как сказала бы Шанталь, ее «импрессионировал». Собравшись с духом, она призналась:

— Это было давно, еще в Советском Союзе. Врач загадочно улыбнулся, потом быстро заговорил. Даниэль тут же перевел:

— Он говорит, что, судя по черным пломбам, которые у тебя в зубах, стоматология в вашей стране — на уровне каменного века.

Зинаида Васильевна уклончиво согласилась:

— Может быть, раньше так оно и было. Но сейчас-то все по-другому. Для богатых все о’кей: роскошные кабинеты, современное оборудование, обезболивание, импортные материалы, душевное обслуживание. Только деньги надо иметь.

Дантист сделал ей два укола анестезии и практически без боли вытащил два зуба. Зинаиде Васильевне показалось, что он вырвал совсем не то. Она сокрушенно сообщила об этом Даниэлю.

— Не волнуйся! — успокоил ее Даниэль. — Он говорит, что так часто бывает, боль рефлекторно отдается на другие зубы, даже на здоровые. Он обещает — болеть больше не будет.

Врач пригласил ее прийти снова через две недели.

— Он говорит, что снимет временные коронки и поставит постоянные.

— Я послезавтра уезжаю! — воскликнула Зинаида Васильевна. — У меня виза кончается!

Врач, не обращая на нее внимания, выписывал какую-то бумагу. Он протянул ее Даниэлю.

— Он говорит, — сказал Даниэль, — надо с этим документом идти в ауслендерамт и продлевать визу еще на месяц. Тогда он все хорошо и прочно тебе сделает.

— Что? — воскликнула Зинаида Васильевна. — На месяц! Я что-то первый раз встречаю на Западе таких докторов!

— А куда ты так спешишь, Зинаида? Какие дела тебя ждут? Ты же на пенсии! — сказал Даниэль.

Наверное, надо было все-таки вовремя утопиться, с тоской подумала Зинаида Васильевна. Насколько это было бы дешевле! В кассе она заплатила первый взнос — триста восемьдесят марок. На все про все осталось еще семьдесят. Прощай новый плащ и намеченные подарки сыновьям: одному сумочку-напузник, другому электрическую зубную щетку. Ничего, оба взрослые и не бедные, сами себе купят, с обидой думала Зинаида Васильевна. «Я их, конечно, очень люблю, но они же оба меня презирают!» — констатировала она совсем вне логики.

Девушка из регистратуры протянула ей пачку таблеток для обезболивания — могут понадобиться, пока будет проходить анестезия. Выйдя из зубоврачебного праксиса, Зинаида Васильевна спросила:

— Даниэль, как ты думаешь, твои одолжат мне денег на билет? Мне теперь придется платить неустойку за изменение даты.

— Да ладно, — сказал Даниэль, — может быть, и не придется платить! У тебя же справка есть, что ты должна продлить пребывание по медицинским причинам. И вообще, не бойся, не оставим же мы тебя без пфеннига.

— А еще зубы!

— Да ладно! Что-нибудь придумаем. Я уверен, что отец, когда приедет, найдет тебе какую-нибудь временную работу. Это так здорово, Зинаида, что ты остаешься! Поедем в Голландию, на море. Ты же не была еще в Пфаллинс-Порте, не видела дачку, которую мои купили в прошлом году!

У самого Даниэля в данный момент ничего не болело, у него было хорошее настроение, он улыбался. Он искренне был рад, что Зинаида Васильевна остается еще на какое-то время. Он продолжал возбужденно:

— Там, Зинаида, чистая-пречистая рыбацкая деревушка и невозможная скука. Все у них прилично до тошноты. Занавески на окнах открыты и днем и ночью. Вроде бы они специально открыты, но заглядывать не принято. Поэтому смотришь украдкой. — Даниэль неожиданно сам себя начал накручивать и возмущаться. — Вот видишь, какое у них лицемерие!

— А почему занавески открыты? — не поняла Зинаида Васильевна.

— У них с древности считается, что голландцам нечего скрывать, каждый может видеть — в доме не происходит ничего незаконного или непристойного. Но на самом деле у них там вообще ничего не происходит, особенно по вечерам. В одной половине комнаты цветы, а в другой сами сидят как истуканы и в телевизор глядят. — Даниэль вдруг пропел тоненько: — Там голуби тоскливые кричат, там устрицы валяются на пляже!

Зинаида Васильевна засмеялась. Все-таки рассмешил ее Даниэль.