—  

Ну, что там стряслось? — подошел Касьянов.

— 

А ничего! Мамка велела вам передать еду Вот и все. На зоне тихо. И ваши спят,— повернулась к Со­колову.— Помогите жратву вытащить. Там горячая кар­тошка!

— 

Опять в портянки замотала? В дедовские? — подначивал Федор Дмитриевич.

— 

Чтоб тебя черти веселили всю ночь! Я думал, на зоне беда, коль мчишься к нам! — злился Соколов.

—  

Возьмите молоко, а вот тут сметана и вареные яйца, редиска, да хлеб не забудьте.

—  

Иди уж поешь! Как раз миска ухи осталась!

—  

Нет, я картошки наелась. Мамка молодой нако­пала, с укропом сделала. И вам такую привезла.

Егор удивленно смотрел на Ирину:

—  

Вот чудачка! Побыла бы дома, со своими. Так принесло ее с полной сумкой харчей. Спросить бы, зачем? Разве они в доме лишние?

—  

У меня в соседях был Илья, крепкий человек, хозяин, из бывших кулаков! Так вот у него в коллекти­визацию все отняли, он снова нажил. Тут война. Нем­цы забрали все. Он опять уже после войны скотину купил. Тут Хрущев подкузьмил: обрезал покосы. Илья на север приехал, мол, тут не достанут. Уж сколько лет прошло. Большое хозяйство у человека, а мне каждое утро молоко парное приносит. Ведь вот надо ж такому быть? И все просит не терять сердце к земле и всему, что на ней родится,— качал головой Федор Дмитриевич.

—  

Он — Ваш сосед? — спросил Егор.

—  

Ну, да! Бывший. Когда-то в одной халупе жили, потом он отдельный дом построил, а нам квартиру дали. Иногда я помогал косить ему, сено в стог сме­тать. А он и теперь помнит. У нас, Егорушка, сосед дороже родни. Она далеко, зато сосед всегда рядом. Нынче он — мне, завтра ему мое плечо понадобится,— сказал Касьянов.

—  

Я с соседями не общаюсь,— признался Платонов.

—  

Почему?

—  

Как-то не сложилось. Ухожу рано, возвращаюсь поздно. Да и устаю.

—  

Гордыня тебе мешает,— отозвался Александр Иванович.

—  

Скажите, а случалось, чтобы кто-то из соседок в вашу зону попадал? — спросил Егор.

—  

Ты вот о чем,— нахмурился Касьянов и, помол­чав недолго, ответил,— было такое. И не раз. Вот и Дуняшка Козырева отбывала. Целых два года. А за что? Сетку поставила на рыбу, ну, с десяток «горбы­лей» в нее попало. Она их в мешок и домой, детей кормить. А рыбинспектор прихватил. Ну, и все на том. Предложил ей натурой откупиться прямо на месте. Дуняшка отказалась, и посадили бабу. Мужик у нее совсем никчемный был, сущий алкаш. У него после суда обоих детей забрать хотели. Он не отдал и бабе пообещал, что в доме все будет в порядке. Она ему не поверила. А мужик, словно что-то нашло, и впрямь завязал с выпивкой. На трактор вернулся, работать стал. Через год на машину пересел. Детей обул, одел, дом привел в порядок. А тут рыбинспектора того уви­дел. Вспомнил, что жена рассказала о нем, ну, и натя­нул его на кулак за все одним махом. Тот инспектор к врачу, чтоб побои зафиксировать. А деревенские му­жики — навстречу ему. Ну, узнали, куда он ходил и за­чем, позвали с собой на бережок выпить. Тут покос рядом. Знали, что инспектор на халявную выпивку шибко охочий. Скажу, что напоили его не жалеючи. До сих пор не сыщут, куда ж инспектор опохмелиться пошел. Ведь до сих пор не воротился. Никто не видел козла. А Дуня давно на воле. И со своим мужиком хорошо живут. Вот и все. Соседка моя и теперь. Я ихне­му сыну-последышу — крестный отец.

— 

И что с того? — удивился Володя неподдельно.

—  

Нет, я такого родства избегаю,— смущенно при­знался Егор.

— 

А не боишься, если сам в беде брошенным оста­нешься?

—  

Ничего со мною не случится. Все плохое, чему надо было произойти, уже минуло. Я пережил достой­но. Больше грозы ждать неоткуда! Разве с дочкой? Но она умная девушка. За нее спокоен,— отмахнулся Егор, добавив, что соседей в дом он не пускает, как и в свою душу, никого.— Кроме сплетен и пересудов, мои сосе­ди ни на что не способны,— добавил Егор резко, слов­но поставил точку на разговоре.

—  

Как жаль, что, прожив на Сахалине годы, ты так и остался приезжим,— вздохнул Федор Дмитриевич и пересел поближе к Соколову, его ребятам.— Ну, что Лень, как твой малыш растет? — спросил рослого мол­чаливого человека.

— 

Уже пятый год нам пошел. Девочек конфетами угощаем. Мужики обычно заканчивают этим,— усмех­нулся криво и добавил,— не знаю, кто из него состоит­ся? Среди женщин растет, но не плакса. К техниче­ским игрушкам тянется.

—  

Это хорошо. А что девчонок балует — скоро пройдет. Мальчишки эгоистичны по природе. Коль его девчонка обратит внимание на другого, конфет боль­ше не получит. У меня такой же свой вырос,— огля­нулся на Ирину и спросил.— Ну, что Ира? Возьми вот деньги за харчи и поезжай. Там нынче мой замести­тель дежурит. Увидит, что нет ни тебя, ни машины, переживать будет.

—  

Деньги не возьму. Мамка не велела. Да и за что? Картоха, молоко,— все свое!

—   

Ирина, со мной не спорить! — отдал шоферу деньги и поторопил в зону.— Ну, вот теперь мы с ва­ми одни остались! — вздохнул Касьянов и повернулся к Егору.— Послушай, Платонов, ты считаешь себя са­мым несчастным и обиженным человеком на земле? Жена бросила! А теща с дочкой не согласились с нею смыться! И тебе нынче даже на ночь бабу не заклеить. В дом не приведешь, на работу не пригласишь. В на­шем офисе свидание не назначишь. Парковые прогул­ки отпадают. В твоем возрасте заниматься любовью на скамейке неприлично. Значит, нужно познакомить­ся с женщиной, у которой есть квартира!

—  

Ну, это слишком примитивно. Пусть меня и оста­вила жена, но не могу вот так грубо. Хочется, чтоб понравилась, чтоб потянуло к ней,— глянул на море мечтательно.

—   

Егор, проснись! Для того, чтобы понравилась, для начала нужно познакомиться! — встрял Соколов.

—  

А где? Я с работы во сколько прихожу? Все пу­тевые спать ложатся. Уж не в зоне ль предлагаете знакомство? С кем?

—   

Разве у нас только зэчки? Оглядись! С тобой в отделе трое хороших девчат работают. Даже их имен не знаешь! Может, какая-нибудь — твоя судь­ба? Приглядись! А то наши бабы сочтут евнухом или человеком другой сексуальной ориентации, короче, голубым.

—  

Только этого не хватает мне! — вскочил Егор.

—  

Чего кипишь? Нормальный мужик должен оста­ваться таким во всем. Не давай повод считать тебя извращенцем. Мы знаем, в городе никого не имеешь. На работе тоже. Значит, что-то не в порядке! — наста­ивал Касьянов.

—  

Мужики, или забыли, что у него теща есть? — напомнил под общий смех Ленька.

—  

Слушай, она хоть и не моя мать, но позорить не

позволю!

—  

А разве это стыд? Куда хуже быть импотентом или лидером! Тебя любимчиком назвали. Это комп­лимент.

Егор отошел, стиснув кулаки, и тут же услышал:

—  

Что-то у меня на душе скверно. Словно беда случилась где-то рядом. Все передумал. Вроде ждать неоткуда, а сердце ломит. Уж не отмочили ль что-ни­будь бабы в зоне? Сам отправил Ирину, теперь хоть пехом ее догоняй!

—  

Да успокойся ты! Бывает, навалит хандра ни с чего. И у меня такое случалось. Срывался в зону среди ночи, а там тихо, зэки спят. Я их поштучно по головам считал, точно цыплят в инкубаторе. Случа­лось, даже после этого сижу в кабинете до самого утра, а проклятая дрожь от макушки до пяток продирает. Все наши нервы! Сдают и гробят нас, даже когда не­приятность минет, бессонница накатывает. Неделю спать не могу, как тогда с паханом. Никакие таблетки не помогали. Мало ли причин к тревогам? Одна беда у нас — расслабиться не умеем,— подытожил Соколов.

—  

Попробуй расслабься, когда под хвостом от стра­ха мокро. И все трясется.

—  

Федь, мне тебя уговаривать? Давай еще по глот­ку, страх пройдет! — предложил Александр Иванович.

—  

Федор Дмитриевич, расскажите, как Вы стали начальником женской зоны? В наказание или в поощ­рение? Обычно на эту должность женщин сажают,— спросил Егор.