Нет, все продумано и не о чем жалеть. Досадно только, что не удалось поговорить с Весениным. Это тоже была бы хотя и незначительная, но атака. Ладно, можно обойтись и без этой атаки.

Ипполит уговаривал себя, находил логическое оправдание бесцельности разговора с Весениным. Но это было только оправдание. На самом деле чертовски обидно тихо уходить. Столько лет работать в обсерватории и не заслужить, чтобы тебя выслушали.

Ипполиту так остро хотелось словесной разрядки, что он почувствовал, как засосало под ложечкой, как тупой ноющей болью замлел живот.

Но повернуть обратно неудобно. Надо было самому подать заявление Весенину, а не через референта. И с каждой следующей минутой все более смешным будет выглядеть его приход в кабинет директора для объяснения.

Нужен повод. Ипполит лихорадочно искал повод, медленно переставляя вялые ноги по красному упругому ворсу ковра.

Может, постоять в коридоре и словно невзначай повстречать Весенина — ведь должен он выйти из кабинета. Ну хотя бы…

Внезапно его осенило. Ипполит развернул заявление и перечитал резолюцию. «В жизни не столь важно создавать новые условия, как умело пользоваться уже созданными», — где это он читал?

Можно возвращаться, повод найден.

Референта в приемной не оказалось. Отлично. Главное — не сбавлять скорости. Ипполит постучал в громадную, во всю стену, дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.

Весенин сидел за большим письменным столом в углу кабинета. Увидев Ипполита, он улыбнулся и пошел навстречу:

— А-а… Наш бывший сотрудник. Решили проведать?

Ипполит поддержал его улыбку. Мелькнула мысль о дальнем прицеле слов «бывший сотрудник», в подтексте это сочетание обязывало не касаться обсерваторских дел…

«Вывел с танцплощадки», — подумал Ипполит и произнес:

— Бывший?! Я еще не успел побывать в отделе кадров.

Весенин развел руками. Он легко взял Ипполита за плечи и подвел к бесконечному, как взлетная площадка, столу.

Усадив Ипполита в кресло, Весенин присел на угол стола и скрестил на груди руки.

Ипполит смотрел на Весенина снизу вверх. Неудобное положение — появляется чувство просителя. Это Ипполита не устраивало. Он приподнялся и устроился на мягком подлокотнике кресла. Глаза Ипполита оказались на уровне глаз Весенина. Теперь они были на равных.

— Меня не устраивает ваша резолюция, Орест Сергеевич…

Брови Весенина удивленно поползли вверх большими ржавыми дугами.

— В заявлении ясная мотивировка — «не согласен с антинаучной обстановкой в отделе радиоастрономии». А в резолюции — уволить по собственному желанию.

Ржавые дуги выпрямились и сползли. Весенин добродушно рассмеялся:

— К сожалению, Ипполит Игоревич, я не знаю статьи гражданского кодекса, отвечающей вашей мотивировке.

— Действительно, забавно. Важная гражданская тема не имеет статьи в гражданском кодексе. Парадокс.

— Не дошли руки, не дошли руки. И как же вы хотите, чтобы я изменил резолюцию? — искренне произнес Весенин.

— Не знаю. Вероятно — оформить уход в связи с несогласием с антинаучной обстановкой в отделе.

— Чудак, господи, какой вы непосредственный чудак, — вновь рассмеялся Весенин, с детским любопытством разглядывая бледное лицо Ипполита. Внезапно его смех прекратился. Булькнул где-то на середине и замер. — Слушайте, Горшенин, говорят, вы способный человек, но, простите, ума я что-то в вас не вижу. Желаете сохранить хорошую мину при плохой игре?! Уверяю вас, переход к Ковалевскому можно было устроить без подобного документа. — Весенин ткнул пальцем в заявление. — И без того брожения, что вы пытались устроить в Ученом совете. Это по меньшей мере некрасиво. — Весенин соскочил со стола. — Уважая ваши способности, я остановился на этой резолюции. Иначе…

— Что иначе?! — выкрикнул Ипполит.

— Иначе я б привлек вас за клевету. Через суд.

— Вы видите клевету в «антинаучной обстановке»?

— Если угодно. Обливать отдел, где занимаются серьезными научными вопросами, где руководит отделом весьма уважаемый ученый… Почему вы раньше молчали? Выжидали тепленького местечка у Ковалевского? Или раньше вас устраивали и наш проект, и наши масштабы? В чем заключается антинаучная обстановка? В чем?!

Тяжелая дверь-стена приоткрылась с липким шуршанием. В кожаной щели появилась испуганная голова референта.

— Почему вы пропускаете ко мне посторонних?! — крикнул Весенин.

— Я вышла… на минуточку… — жалобно произнесла референт, умоляюще глядя на Ипполита. — Может быть, уйдете, Ипполит Игоревич, вы ведь уволились.

— Я еще не был в отделе кадров, — жестко произнес Ипполит и сел в кресло.

— Идите, — бросил Весенин референту. Затем достал пенсне и посадил на толстый белый нос. — Так чем могу служить? — сдерживая голос, произнес Весенин, но пальцы его рук дрожали над глянцевой полировкой стола.

Мысли Ипполита спутались. Он попытался уложить их в стройный ряд. Но ничего не получалось…

— Да, раньше я занимался проектом Киреева. И дело вовсе не в Ковалевском… Я даже не знаю — буду ли я работать у Ковалевского или в другом месте…

— Короче! — приказал Весенин.

Ипполит замолчал. Он чувствовал, что говорит не то. Какую-то ерунду. Лепет. А может быть, уйти? Он посмотрел на дверь.

— Говорите, Ипполит Игоревич, я слушаю вас, — спокойно произнес Весенин. И даже доброжелательно.

Ипполит удивленно взглянул на директора. Но анализировать было некогда.

— За время проектирования и внедрения проекта идея Киреева технически отстала. Если в прошлом этот инструмент можно было строить и мы этого добивались, то теперь заниматься им — пустое дело… Памятник на песке.

— Значит, ваш проект целиком связан с несогласием, — произнес Весенин. — И это вы называете, как я понял, антинаучной обстановкой?

Ипполит вскочил с кресла и подошел к столику с графином.

Вода слегка вздрагивала от его движений.

Но так и не напился. Передумал и поставил стакан.

— Вы слышали, Орест Сергеевич, о работах Родионова в области…

— Слышал. И знаю, — перебил Весенин, — слава богу, не первый год. Пора бы и кончить.

— Это исследование, Орест Сергеевич, а не ремонт сарая, — резко проговорил Ипполит.

— Всякое исследование надо соизмерять с возможностями исследователя, — сухо ответил Весенин. Видно, он дал себе слово больше не срываться. — А возможности Родионова весьма относительны.

До сознания Ипполита донесся пунктирный прерывистый звон. Он отодвинул стакан от графина. Дребезжание прекратилось.

— Говорить так о работе Родионова — значит не только не понимать перспектив теоретической радиоастрономии, но и, простите, мало что понимать в современной радиоастрономии…

Весенин медленно поднялся из-за стола, опираясь на сильные руки. Лицо его стало багровым.

— Родионов, Родионов! — тихо произнес Ипполит. — Это удача, когда в обсерватории есть такой сотрудник.

— Мне не нравится ваш стиль разговора, Горшенин, — тяжело произнес Весенин.

— А-а… Не в стиле дело, — горестно проговорил Ипполит. — Мы все смешны перед истиной. Со своим честолюбием, ревностью, страстишками. Истина — выше нас. И если хватит ума это понять, то считайте, что вам крупно повезло в главном… Я это понял…

Голос Ипполита звучал глухо. Казалось, он думает вслух. И любое наставление выглядело бы сейчас нелепым и смешным.

Весенин это понял. Он был смущен искренностью тона Ипполита. И подавлен. Непонятно чем. Вероятно, слова Ипполита вызвали в нем какие-то глубокие ассоциации. Он не мог разобраться сейчас, в эту минуту… Да и понимает ли Ипполит, что работа Вадима опровергает исследование не только Киреева, но и самого Ипполита?

— О нем довольно посредственного мнения авторитетные специалисты, — пробормотал Весенин.

— О ком? О Димке?! — встрепенулся Ипполит. — Ну кто? Кто? Если эти авторитеты хоть немного смыслят в…

— Киреев, — вырвалось у Весенина.

Ипполит отступил на шаг. Невероятно. Чтоб Киреев? Но в следующее мгновенье он все понял. Словно при вспышке магния. Да, конечно, Кирееву надо смять Вадима в глазах начальства. Отрезать путь в том случае, если Родионов вздумает защищать себя. И сделать его своим роботом. А это несложно, если принять во внимание характер Вадима…