Киреев придвинул к себе общую тетрадь Савицкого в коленкоровом переплете и пробежал глазами его рабочие записи. Потом, не оглядываясь, притянул за спинку стул и сел. Несколько человек, преданно глазевшие на стенд Савицкого с видом «а я догадываюсь, но не скажу», разбрелись по лаборатории.

— Да, с такой оперативностью мы будем возиться еще год, — задумчиво произнес Киреев.

Слово «мы» могло означать официальное утверждение на должность завотделом, а не покровительственную иронию. Савицкий продолжал ковыряться в усилителе.

— Оперативность нужна сотрудникам угрозыска, — мрачно проговорил Эдуард. Разве он пропустит такую реплику!

Толстые стекла киреевских очков скользнули по стене жидкими зайчиками. Маленькие глаза с любопытством оглядели Эдуарда.

— Полагал, вы станете веселей, вам выделили жилплощадь.

— Ха, — выдохнул Бродский и замолчал.

— Что ж, моей заслуги в этом действительно мало, — произнес Киреев и встал. Он верно понял это «ха». — Ну, братцы, навалимся! — Киреев разломил мел. — Поможем Валентину Николаевичу. Ипполит Игоревич! Вадим Павлович… Давайте! Эдуард! На вече!

Киреев обладал неоценимым качеством — из всего клубка вопросов вытаскивать причину неудачи. «Причина неудачи, — говорил он, — там, где я спотыкаюсь. Слежу, слежу и вдруг спотыкаюсь».

Он торопливо набросал на доске схему.

Эдуард вышел в соседнюю комнату и приволок счетную машину.

Методы обыкновенных расчетов тут были неуместны. Наверняка Савицкий их раздолбал вдоль и поперек.

— Если подойти иначе? — произнес Ипполит.

— Ну и пробуйте. Вот вам половина доски. — Киреев даже не стал слушать, что значит «иначе». — Пробуйте, потом сверим.

Ипполит принялся рассчитывать. Он диктовал данные Эдуарду, машина шумно выбрасывала результат. Киреев, не дожидаясь, когда машина освободится, лепил цифры на краю доски. Сбивался. Начинал сначала…

К тому времени, когда он подбивал итог, освобождался Эдуард. Он проверял результат и заявлял, что у Киреева ошибка во второй части производной, вероятно при умножении.

— У вас швейная машина, — не соглашался Киреев. — У меня на пальцах получится точнее.

И упрямо пересчитывал под безалаберную подсказку сбоку.

— Я не могу работать в таких условиях! — отбивался Киреев.

Но все знали, что такая обстановка ему по душе. Он специально приглашал на кворум «ради шумка». Это его стихия.

— А куда у вас исчезло уравнение адиабаты?! — ехидно спрашивал Ипполит, поглядывая налево.

— Лучше следите за собой, — ответил Киреев. — В магнитной гидродинамике уравнение не исчезает. Просто оно сейчас не нужно.

Машина взрывалась пронзительным воем. Киреев вздрагивал и грозил свободной рукой Эдуарду:

— Не устраивайте зверинец!

В то время, когда он лепил в уголочке свои вычисления, кто-то стер исходные данные, найдя их нелепыми. Потом кто-то стер экспонент, найдя его ненужным. Киреев покидал уголочек и восстанавливал справедливость, шумно доказывая свою правоту.

Ему не хватало места, он скосил глаза на листочек с приказом.

— Это что?

— Приказ о вашем назначении завотделом, — подсказал Сеня.

Киреев сорвал листок, отбросил и продолжал вычисления.

Вадим смотрел на доску и ничего не мог понять. То, чем занимался сейчас Киреев, никакого отношения не имело к тетради, которую показывал ему Савицкий. Он подошел к Валентину Николаевичу:

— Что за фокусы? Что вы подсунули Кирееву? Это ведь бред. Где работа, которую вы показывали мне?

Савицкий резко повернулся к Вадиму. Он был бледен.

— Не ваше дело! Вас это не касается, — торопливо проговорил он.

Вадим обиженно отошел на место. Он ничего не мог понять.

Через час стало ясно, что ошибка не так проста. И у Ипполита получилась чепуха. Он минут двадцать как притих и рассматривал записи.

— Конечно, такой базар, — оправдывался Киреев, оглядывая остывающие знаки. — Возможно, ошибка в том, что мы стерли ранее. Неужели никто из вас не переписывал?! Это черт знает что. У кого есть закурить?

Несколько минут все дымили, лениво глядя на изрубленную мелом доску.

Стоит сейчас кому-нибудь что-то заметить, как все завертится сначала.

Лучше пока молчать.

— Что ж делать, Валентин Николаевич? Чепуха получается, — проговорил Киреев. — Анекдот просто. Как же с этим разобраться?

Савицкий встал, подошел к доске. Не спеша выбрал сухую тряпку и широким движением принялся стирать расчеты.

Странно. Ведь все намеревались продолжать. Зачем он стирает?

— Я с этим вожусь давно, Петр Александрович, — произнес Савицкий, заканчивая стирать. Это значило: «А ведь я не глупее тебя, да и тех, кто здесь теоретизирует».

Все так и поняли. Это был неприкрытый выпад.

Киреев растерялся. Он притушил папиросу и произнес:

— Если вы не возражаете, я возьму эти записи. Просмотрю дома.

Савицкий помедлил с ответом. Затем улыбнулся своей беззубой улыбкой и протянул тетрадь. Киреев свернул ее трубкой и сунул в широкий карман халата.

— Если вас обидело слово «анекдот», извините, — сухо проговорил Киреев.

— Кстати об анекдотах, — Савицкий был спокоен и продолжал улыбаться: — Бог подвел Адама к Еве и говорит: «Можешь выбирать себе жену».

Молодые люди торопливо рассмеялись. Киреев был серьезен. У него испорчено настроение, и он этого не пытался скрыть… Взял со стола пухлую папку и направился к Вадиму. Не торопясь, останавливаясь у каждого стола, что-то советуя, чем-то интересуясь.

Вадим был убежден, что Киреев пришел в лабораторию из-за него. Что возня с расчетами была случайностью, в которой Киреев не мог себе отказать.

Все произошло именно так. Он расположился на стуле Вадима, придвинул к себе весь материал последней стадии работ и, перебирая пальцами свои пепельные волосы, углубился в изучение.

Это было неожиданно — Вадим рассчитывал, что Киреев сразу начнет нападать на его работу, подготовляя базу для приговора. Вот тогда бы и произошел тот ближний бой, которого ждал Вадим.

Прошло четверть часа, потом еще четверть. Напряжение постепенно пропадало, уступая место апатии…

Изредка, не поднимая головы, Киреев задавал вопросы. Лаконично и быстро, словно желая поскорей разделаться с досадными помехами. И обрывал Вадима на полуответе.

Лаборатория опустела. Обеденный перерыв…

Ипполит остался дожидаться Вадима. Савицкий вытащил из огромного коричневого портфеля целлофановый пакет. Прошуршав в нем осторожно, как мышь, извлек яблоко, бутерброд с котлетой и луковицу. Вид луковицы почему-то рассмешил Ипполита.

— От цинги, — серьезно пояснил Савицкий.

— Но вы ведь не на полюсе.

Савицкий молча указал на Киреева — мол, мешаем разговорами, жалостливо сложил пальцы, взял луковицу и хрустнул на всю лабораторию, распространяя терпкий запах. Киреев поднял голову. Савицкий отрешенно глядел в окно, не торопясь, по-лошадиному шевеля губами.

— А вы почему не идете обедать? — сдерживая раздражение, спросил Киреев Вадима.

— Посижу еще, — ответил Вадим.

— Как хотите. Довольно любопытно все наворочено, — неопределенно произнес Киреев и без паузы добавил — Не убеждает определение фазового хода радио-температуры.

Вадим согласно кивнул. Его восхитила точность проникновения Киреева в суть материала. Там действительно были грубые допуски. Но не настолько грубые, чтобы их можно было обнаружить без внимательной заинтересованности…

От жажды ближнего боя осталась слабая опустошенность. Будто всю злость из него выжали. Конечно, Киреев настоящий ученый. И главное для него — истина. И ради истины Киреев смирит гордыню. Ведь неспроста он опубликовал статью об этой работе Вадима.

Ипполиту надоела волынка. Если так будет продолжаться, можно остаться без обеда. Он набросил плащ и стукнул дверью.

Прошло еще полчаса.

Наконец Киреев отодвинул материал и снял очки. Он устал. Некоторое время он сидел молча, потирая глаза большим платком с вензелем «П. К.», похожим на осьминога. Затем подышал на очки и тщательно протер стекла.