Несведущий человек и не поверит, скажет: агитация-пропаганда. Опять же фельетоны всякие да карикатуры на торговых работников рисуют. Господи, прочтешь раз и диву дашься, как это их еще земля носит!.. А взять бы этих художничков да в «Олимп» запустить: глядите. На Аксакова Азария, что швейно-меховым ведает. Порядочнейший человек! Или, скажем, Антонян Юрий Аванесыч... А сами продавцы? Есть, конечно, прощелыги, не без этого. Но как подметил Степан Лукич: человек порядочный — и работник добросовестный. И еще одно: кто Универмаг считает родным домом, тот редко идет на нарушение. Все равно что себя обманывать...

Степан Лукич глянул во двор. Вон как раз одна из таких идет, переваливается. Сударушкина Марья, командир туалетной бумаги! А что? Первое лицо по нынешним временам... Рыжий парик заведующей отделом канцтоваров, как всегда, сбился набекрень, что делало Сударушкину похожей на курицу.

- Что, Лукич, нет еще людей из обувного? — спросила Сударушкина.

Степан Лукич важно смотрел на огонь и молчал. Чего спрашивать-то, сама видит, что никого рядом. Он да печь — вот и вся компания...

- Верь этой Рудиной, — вздохнула Сударушкина.

Степан Лукич кивнул. Да, Рудиной особенно верить не следует.

- Чеки сжигать собралась? — спросил Степан Лукич. — Когда ж это у тебя переучет был? Не помню что-то.

- На той -неделе и был. — Сударушкина не удивилась вопросу.

Любая сторона жизни Универмага воспринималась старыми сотрудниками как общая забота... Ключник и так знал, что сегодня «канцелярия» собралась чеки сжигать. Утром комендант предупредил: готовься. А что готовиться-то? Огонь, так вот он, полыхает. Не все ли равно, чем топить? Бумага, она и есть бумага...

Обычно чеки сжигали после очередного переучета. И Сударушкина все ноги сбила: бегала, собирала комиссию. А честно говоря, просто очевидцев, которые, поглазев на огонь, подписали бы акт.

- Как жизнь, Маня? — спросил Степан Лукич.

- Цвету-у-у. — Сударушкина пританцовывала, словно гася энергию, что бушевала в кособоком теле.Не соберешь свидетелей, давай я подпись приложу, — предложил ключник.

- Соберу. Сейчас придут, — зябко хлопала Сударушкина в ладоши. — Холодновато что-то у твоего самовара.

- Власьевские морозы стучатся. Правда, они не больно ярятся, на весну поворачивает... Был такой великомученик, Власий.

- А ты верующий, Лукич?

- Верую. В денежные знаки крупного достоинства, — напускал на себя ключник.

- Болтун, — засмеялась Сударушкина. — Держал ты их в руках, знаки-то?

- Сколько раз! Помню, в войну садануло бомбой, стена рухнула, и деньги посыпались на снег. Их тогда неделями не кассировали. Видать, сейф своротило... Так бегали по двору, собирали. Кто в совок, кто по карманам пихал.

- И все до копейки собрали, — проговорила Сударушкина, не сомневаясь.

- А то! Главным кассиром тогда была Наташка Семицветова, она сейчас в «Заезжем дворе» директорствует. Умница, светлая душа... Все сокрушалась, что денег больше собрали, чем было...

С фанерным стуком откинулась дверь, и в проеме показался угол бумажного мешка. Потом и весь мешок, охваченный тонкими руками Нели Павловой. Под ярким платком сияли огромные ее глаза. Вслед за Нелей вошли бухгалтер Шура Сазонова и старший продавец «канцелярии» Магда Васильевна, пожилая женщина с опухшими больными ногами. Она несла мешок поменьше.

- Вот и весь оркестр! — Сударушкина взглянула на ликующую Нелю и вздохнула. Лично против Нели она, как говорится, ничего не имела. Ее, возмутила Рудина, приславшая на комиссию младшего продавца. Хотя бы товароведа, на худой конец. Конечно, отдел канцтоваров, кто его принимает всерьез...

Степан Лукич отбросил шланг, поднялся с ящика и призывно взглянул на членов комиссии: пора приступать к делу. Женщины уставились на огонь, улыбаясь своим мыслям. Суетливое пламя отражалось в зрачках, делая их лица чем-то похожими друг на друга. И Сударушкина уже справилась с негодованием против Рудиной.

Бледная большеглазая Неля пыталась выглядеть озабоченной, но это ей плохо удавалось.

- Прозрачная ты какая-то, — дружески проговорила Сударушкина.

- У меня кислотность нулевая, — с готовностью отозвалась Неля и захлебнулась в смехе. — Это что, а раньше сквозь меня газету можно было читать.

- И чего смешного? — проворчала степенная Магда Васильевна.

- А чего плакать? — не унималась Неля.

- Характер у нее такой, — заметила Шурочка Сазонова.

- Ага,— подтвердила Неля.—Характер у меня такой.

- Не наговаривай на себя. — Магда Васильевна покачала головой. — Не стыдно? Ведь красивая.

Женщины взглянули на Нелю и дружно кивнули.

- Хотела сама поднести большой мешок. Нет, говорит, дайте мне. — Магда Васильевна зарылась носом в платок.

- Разве это тяжесть? — проговорила Неля. — Сейчас таскаем обувь. Второй фабрики. Каждая пара тонну весит, руки отваливаются.

- А чего их таскать-то? — подал голос Степан Лукич. — Кто их берет? Перекладываете с места на место — вот и вся торговля.

- У вас вообще творится непонятное в отделе, — заметила бухгалтер Сазонова. — Как бы весь «Олимп» не подвели. Плюсовая сальдовка который день держится. Гром с ясного неба.

- А что это значит? — поинтересовалась Неля.

- А то. Взяли с фабрики обувь, выплатили им огромные деньги, а продавать не продаете.

Неля испуганно посмотрела на бухгалтера, словно от этой хрупкой женщины зависело благополучие отдела...

Покончив с первым мешком, комиссия принялась за второй. Когда расправились и с ним, Сударушкина вытянула из папки бланк, и члены комиссии поочередно поставили свои подписи под актом. Никто и не заметил, как подошла Рудина.

- Ну, как мои лучшие кадры? — бодро произнесла Стелла Георгиевна.

Сударушкина покачала головой, показывая, что она на нее не сердится, прошло. Рудина улыбнулась всем сразу и собралась было идти дальше, но Сазонова тронула ее за рукав. На мгновенье лицо Рудиной подернулось едва уловимой тенью. Но только на миг. И вновь она мягко, доброжелательно смотрела на Сазонову.

- Вы получили сальдовку со счетной станции? — спросила Сазонова.

- Получила. — В тоне Рудиной звучало спокойствие, она будто утверждала: хотя сальдовая ведомость по обувному отделу и настораживает бухгалтерию, но лично она, Рудина, спокойна. Неувязки довольно часто встречаются в торговом деле. Специалисты не могут понять, почему товар, который устойчиво не пользуется спросом, вдруг в один прекрасный день сметается с прилавка, Так что причин для волнений пока нет. Конечно, Рудина не из тех, которые полагаются на волю случая, она знает, что предпринять в острых ситуациях. А сальдовая ведомость не что иное, как бумага, информация... Что ж, спасибо за сообщение. Только Рудина не вчера пришла в торговлю, знает, что к чему.

- И тем не менее, Стелла Георгиевна, — проговорила Сазонова, — все отделы сообщили нам о состоянии товарных остатков, а вы задерживаете. Чего доброго, столкнете нас с банком.

Рудина отошла. На душе у нее было неспокойно. Только что она поднималась в главную кассу, к пятичасовой выручке. Интересовалась. Выручка по обувному отделу была настолько низка, что главный кассир укоризненно покачала головой. А это она позволяла себе лишь в особо тяжелых ситуациях. Рудина намеревалась проконтролировать и семичасовую выручку. Но надежд было мало, она это чувствовала.

Сержант Пинчук нес службу при главной кассе.

В семь вечера он сопровождал старшего кассира во время обхода на снятие денег. Обычно старшего кассира сопровождал конвой из двух милиционеров — впереди и сзади. В пять часов кассу еще сняли полным конвоем. А к вечернему обходу у напарника разболелся зуб, и Пинчуку пришлось сопровождать старшего кассира одному. Пинчуку недавно стукнуло полста, но он любого молодого милиционера на гирях пережимал. Да чего, собственно, опасаться — маршрут жесткий: из зала в зал, от кассы к кассе. Вокруг полно людей. И сама процедура сдачи кассирами денег дежурному кассиру была не канительна. Сложила выручку в номерной мешочек, приложила реестр, захлопнула — и все. Дежурная не пересчитывает денег — прихватывает мешочек, расписывается в получении и следует к другой кассе.