- Все, шеф, — произнес высокий, в берете.
- Все, шеф, — подтвердил другой, в синем халате.
- А холодильник? — уточнил завмаг.
- Под завязку, — ответили разом оба. — Плати, Сысой. Жажда мучит.
Пантелеев достал из кармана два рубля, положил на край стола.
- Присовокупи, — проговорил первый. — Тонны покидали.
- В глазах темно, — подтвердил второй.
Пантелеев пошуровал в недрах халата, извлек полтинник, присовокупил. Первый парень, щурясь от табачного дыма, сгреб деньги ладонью и вежливо приподнял берет.
- Гуляйте, гуляйте, алиментщики, — махнул рукой Пантелеев.
- Мы, шеф, огурец прихватили. Не обессудь, — признался тот, что в синем халате, и вытащил мятый рыжий огурчик. — А то никак, сам понимаешь.
Пантелеев еще раз милостиво махнул рукой. Парни вышли.
- Работнички, — вздохнул завмаг. — Кого только не подберешь.
- В штате? — поинтересовался Блинов.Еще чего. По безлюдному фонду я могу платить четырнадцать копеек в день.
- Сколько? — переспросил актер.
- Четырнадцать копеек, — повторил Пантелеев. — Норма. Да ну их к бесу, не хочу говорить. — Он взял бутылку, крутанул и, запрокинув голову, сделал несколько глотков. — А другие нормы? Разве не смех? Заезд под разгрузку фургона — девять минут. Выгрузка ста килограммов мяса — полторы минуты. Но надо не только разгрузить, но и принять товар, оформить бумаги. Шофера орут, им ехать надо. Экспедиторы тебя за подол хватают — подписывай накладные. Рубли и трехи так и летят. Такса: помог шофер товар разгрузить — треха ему и обед. Вот и крутимся. Кто за счет естественной убыли, кто за счет покупателя. А в сущности, все друг дружку объегориваем... Какой дурак примет, скажем, горячие сосиски к вечеру, под конец работы? Да хоть задавись! К утру остынут — и двадцати килограммов веса как не бывало. А норма убыли на тонну всего десять килограмм. Так я лучше подожду, пока они мне их холодными привезут, и вся убыль моя — на расчет с грузчиками. И со слесаришкой, и с электриком по холодильникам. Всем из своего кармана платим... Я уж не говорю о том, что покупатель какой пошел. Раз доцента застукал. Кофе, подлец, в портфель спрятал. Не знаю, говорит, бес попутал...
Цинковая дверь приоткрылась, и в щели показалось худое лицо с впавшими щеками, в потертом заячьем малахае. Красные глаза, порыскав по подсобке, уперлись в завмага.
- Хозяин, ножи точить не желаешь?
- Подожди во дворе, с людьми разговариваю!
Точильщик деликатно прикрыл дверь.
- Вот. Считайте, пятерку приговорил. Такую чепуху, как заточку ножей, организовать не могут... Сидит прорва народу. Отделов разных три этажа. Все круглые, сытые. Прогрессивку получают... Вот что загадка для меня: за что они прогрессивку получают? А?
Сысой Пантелеев сидел с опущенными плечами. Его небритое лицо выглядело утомленным. Редкие волосы на плешивом затылке свалялись. Из-под сивых бровей он вглядывался в лица сидящих в стороне Блинова и актера... И с чего это он вдруг перед ними пластается? Не верят Сысою эти молодые люди. Фактам верят, цифрам верят, а толкуют все по-своему. Смотрят сейчас на него, а сами небось думают: «Жулик ты, братец. И дача у тебя есть, и автомобиль, и на жене всякого разного навешано. Трудно тебе, да? А ведь не уходишь из торговли. Руками, ногами, зубами держишься... Ты что ж, Сысой Пантелеев, идиотами нас считаешь? Кассиршу нечестную прогнал? Может, спать с тобой, со старым боровом, не согласилась, вот и прогнал. Ах стервец, ах лис... Да ты с каждого покупателя свой гривенник стряхнешь, а то и боле. Одной бумаги оберточной тонны сваливаешь на их голову, небось на эти нормы ты не жалуешься! А пересортица? С мясом, с овощами- фруктами. А вино разбавленное... Рубль грузчикам считает. А то, что они тебе за рубль, как капиталисту, здоровье отдают? Обедом бесплатным кормит, благодетель. А небось лихоимцев-инспекторов да ревизоров из магазина не гонишь, понимаешь, что рыло в пуху...»
Сысой видит, что глаза молодых людей выражают нетерпение: «Сколько можно врать! Пора и честь знать. Хватит нас мытарить за палку колбасы твердого копчения, не нанялись мы тебе. И не бесплатно ты нас благодетельствуешь — крутой процент тебе сверх кладем. Не отказываешься, берешь. Вот тебе и факт, уважаемый наш Сысой Пантелеев...»
Завмаг встал, словно стряхнул с себя благостную дрему. Сейчас он вновь был энергичный, деловой мужик с хитрым лицом.
- Вера! — крикнул он в коридор. — Поди сюда!
Тотчас в подсобку вступила толстая женщина в белом халате. Яркая помада рисовала полные бесформенные губы.
- Отоварь народ. — В голосе Пантелеева не было и намека на расположение.
Пантелеев не спрашивал, что нужно Блинову и актеру. Все возьмут. Контрамарка на премьеру одиноко белела на краю стола. Пантелеев подобрал ее и сунул в карман замшевого пальто актера.
- Поди дай парикмахеру своему. А мне, милок, не до театров. На брехню вашу время тратить неохота. И капустой кислой нести будет по всем вашим ложам бархатным, а в каждой из них, считай, клиент мой сидит. Мне и здесь на их рожи глядеть надоело.
Лицо актера пошло пятнами. Блинов улыбался. За окном мелькнул силуэт дамы в высокой боярской шапке. Через мгновение дверь отворилась, и на пороге возникла фигурка в шубе.
- Сысой Гаврилыч, — игриво произнесла дама.
Сысой повернул голову и уставился на пришелицу тяжелым взглядом.
- Здравствуйте, Сысой Гаврилыч, — ласково проворковала дама.
- Пожалуйста. Еще одна краля! — Сысой не спускал с дамы глаз. — Ты чем занимаешься, милая? А то шастаешь ко мне, шастаешь, а пользы от тебя что-то не видно.
Дама покраснела, но собралась, стараясь свести к шутке нелюбезный тон завмага.
- Чем, чем... Чем надо. Секрет. — И, тотчас сообразив, что может разозлить благодетеля, добавила: — Я ведь от Ивана Ивановича хожу.
- От какого Иваныча? — еще больше посуровел Сысой. — У нас куда ни кинь, в Иван Иваныча попадешь...
- От Скворцова, профессора химии.
- А... химик-то? Есть у меня еще один Иваныч, стервец. Я ему — все, а он меня с ангиной три раза гонял, времени все не было принять. А химик — тот ничего, у него антикоррозийка для автомобиля знатная... Ладно, отправлю этих, тобой займусь... Кликни там точильщика, замерз совсем рабочий человек с вашими тут заморочками.
...
Автофургона во дворе не было, и асфальт тускнел застарелыми пятнами масла. Блинов широко отвел в сторону локоть, держа под мышкой картонную коробку. Следом шагал актер с сумкой, похожей на перевернутый желтый парашют. Они миновали двор и вышли в Спортивный переулок...
- И налог не снял, всю сдачу отдал, — проговорил Блинов.
- Грехи замаливает, — ответил актер.
В тоне актера Блинову почудился намек. Не сравнивает ли этот актеришка его с дремучим Сысоем? Тоже чистоплюй! Со сцены небось такие нравственные устои проповедует, куда там! А разгримируется — спешит к Сысою, стучится с черного хода...
Унижение, которое испытывал Серега Блинов в предбаннике гастронома, да еще в присутствии актера, томило стыдом. Наверняка актер был преисполнен к нему особым почтением. Именно актер помнил фамилию Сереги, в то время как Серега начисто запамятовал, как кличут актера. И вдруг он, Серега, унижается перед Сысоем из-за палки колбасы...
- Знаешь, Блинов, — произнес актер, — ну его к дьяволу. Не приду я больше к Сысою. Противно, унизительно! — Красивые губы его огорченно раскрылись, а глаза, серые, глубокие, влажно блестели. — Сейчас вернусь. И швырну ему в морду эту сумку. Мерзавец! Ходят же нормальные люди в магазины. Покупают что есть. Не унижаются, не унывают. И день рождения справляют. Ну так не будет у меня особых деликатесов, будь они прокляты... Я ведь Гамлета играю, Блинов, Гамлета. А тут? Нет, ни черта ты не понимаешь, Блинов. Ты такой же, как Сысой. Ты улыбался, я видел.
- Не ори. Люди оборачиваются. — Блинов толкнул актера волчьим плечом. — Шагай, шагай... Пиво будешь, Гамлет?
- Теплое? — Актер взглянул на Блинова печальными глазами.
