Записав все данные в тетрадь, Александр предпринял попытку измерить ширину задней части здания, и для этого ему пришлось углубиться в парк, так что вскоре он очутился в дикой его части, почти в лесу. Двое молодых людей, сидевших на скамейке, при появлении Александра даже прервали разговор, а он, чувствуя, что за ним наблюдают, постарался принять вид праздного невинного визитера, прогуливающегося по парку. Но неестественная длина его шагов, а также зажатая в руке тетрадочка, куда он записывал свои подсчеты, казалось, удивили «наблюдателей», и они задумчиво продолжали смотреть ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду в спасительной маленькой рощице, а до этого он ощущал, как они буквально сверлили взорами его спину. Убедившись в том, что за ним более никто не наблюдает, Александр вновь принялся за свои вычисления и в конце концов определил, что длина задней стены приблизительно равна длине фасада. Таким образом, библиотека представляла собой гигантский параллелепипед, огромная часть которого была практически недоступна читателям. Как же можно было попасть в эту часть здания? Через всегда крепко-накрепко закрытую дверь на седьмом этаже? Вне всяких сомнений. Что же там находится? Ну, прежде всего закрытый фонд, «ад», в котором хранятся многочисленные, а вернее, бесчисленные произведения, считающиеся по тем или иным причинам опасными, вредоносными для общества: например, дневник Брюде. Каждое утро одна из двух библиотекарш приносила Александру образчик подобной литературы… Но ни та, ни другая ничего не говорили ему о закрытом фонде, они не желали ничего рассказывать, а если и говорили, то так неохотно и так мало! А Александру очень хотелось знать, что собой представляет этот фонд, как выглядит его помещение. Быть может, стены там выкрашены в красный цвет? А быть может, на потолке изображены языки пламени? Хотя это было весьма маловероятно, потому что администрация государственных учреждений обычно не склонна к таким фантазиям и безумствам. «Пусть вас не тревожит вопрос о закрытом фонде, профессор, — не раз говорила ему Вера в ответ на его расспросы, — ведь это вас не касается… нет, нет, не ваше это дело». Когда же он попытался расспросить на сей счет Марину, то она ограничилась тем, что сказала, будто бы закрытый фонд не кажется ей слишком уж большим и что там совсем не топят, а потому там очень холодно. Хм… холодный ад… парадокс, да и только! Если Марина сказала правду (а для чего ей лгать, черт побери!), то получалось, что закрытый фонд не мог занимать все огромное пространство, которое было изображено на плане, составленном Александром. Но что еще могло быть там, в этом здании, похожем на крепость, где за высокой непреодолимой стеной, в которой, кроме одной-единственной известной ему проклятой, словно заколдованной двери, не было видно ни единого отверстия? Быть может, там располагались заброшенные склады, отданные во власть крысам и пыли? А быть может, там находятся жилые помещения? Но кто же там живет? Быть может, кроме обычного закрытого фонда, там есть еще какой-то сверхсекретный фонд, куда нет доступа простым смертным?

Александр глубоко задумался. Он поднял голову и посмотрел вверх, стараясь разглядеть крышу огромного здания. Там, в предвечернем сумеречном небе, летали голуби. Потемневшее небо обрело какой-то странный фиолетовый оттенок. Над городскими крышами плыл узкий серп луны, а на него как бы наползали рваные, словно изодранные в клочья облака. Было в сгущающихся сумерках что-то зловещее, в этой заброшенной; дикой части парка деревья и кусты обступали Александра все плотней, и он счел за благо повернуть обратно; то и дело спотыкаясь о выступающие из земли корни деревьев, он все же сумел найти дорогу и выйти из парка на оживленную улицу. Дышать ему стало трудно, в ноге проснулась застарелая боль, так что он даже захромал. От возбуждения, которое он испытал, когда вел свое небольшое «расследование», не осталось и следа, зато тайна осталась нераскрытой и порождала у него стойкое чувство тревоги. Александр ковылял по тротуару, то и дело его обгоняли стайки крикливых студентов, и он ощутил себя очень несчастным, жалким, убогим и никому не нужным.

Открыв папку № 15, Александр проник в тот период жизни Брюде, о котором в основном знал по сообщениям прессы, так как имя Брюде стало мелькать в колонках новостей и в рубрике «Происшествия».

После выхода в свет сборника «Динамит» и после того как Александр не слишком лестно, на взгляд Брюде, отозвался о его детище, их отношения практически прекратились. Для Брюде и горстки его поклонников, мечтателей и фантазеров, это было время, когда они перешли к осуществлению «финальной акции» «окончательного действия»: несколько бутылок с зажигательной смесью под названием «коктейль Молотова» были брошены под двери домов и квартир видных деятелей литературы и культуры, была совершена попытка организовать акты саботажа среди программистов, обслуживающих вычислительные машины, а также была осуществлена дерзкая попытка сорвать передачу на телевидении. Во время этой последней акции Брюде, вооруженный пистолетом (как оказалось, незаряженным), ворвался в студию, откуда передача шла в прямой эфир, потребовал, чтобы ему дали слово, и принялся зачитывать некую «огнедышащую» декларацию; разумеется, передача тотчас же была прервана, в студии появилась полиция, Брюде схватили, посадили в тюрьму, затем подвергли медицинскому обследованию, после чего поместили в психиатрическую лечебницу. Страницы, относящиеся к этому периоду, исписаны карандашом, они помяты, а иногда запятнаны слюной, соплями и даже кровью. Сначала тексты, написанные в этот период, свидетельствовали о крайней степени перевозбуждения, то был горячечный бред; затем, несомненно, под воздействием различных транквилизаторов буйный пациент постепенно успокаивается, и его излияния мало-помалу утрачивают остроту и язвительность, слог становится все более тяжелым и путаным, но бешеная злоба ощущается по-прежнему, очевидно, что писавший ужасно страдал и страшно боялся самой жизни, испытывая перед ней прямо-таки животный ужас.

Александр припомнил некоторые подробности визита, который он в конце концов после долгих колебаний нанес Брюде в больнице-узилище, куда его поместили и где его держали в совершенной изоляции. Чтобы посетить Брюде, Александру пришлось проделать утомительное путешествие на автобусе по бесконечным поселкам предместий; лечебница оказалась весьма неказистым на вид строением с зарешеченными окнами, стоявшим посреди иссушенного летней жарой, словно покрытого слоем пыли парка. В большой общей палате по обе стороны от центрального прохода стояло штук тридцать кроватей, и на одной из них полусидел, прислонившись спиной к подушкам, Брюде; он что-то торопливо писал одной рукой, держа на коленях листки бумаги, в другой руке у него была зажата сигарета, которую он нервно курил.

Узнав о том, что Брюде поместили в психиатрическую лечебницу, Александр почти сразу же принял решение навестить его в больнице. Он, однако, немного побаивался встречи с ним из-за того, что их отношения были прерваны на несколько недель, а потому он все откладывал и откладывал визит в больницу. Однако все опасения Александра развеялись, как только Брюде поднял голову и взглянул на него. На его лице, прежде всегда искаженном злобной гримасой или язвительной ухмылкой, появилось совершенно новое выражение безмятежности и покоя, глаза его больше не горели диким яростным огнем, взгляд их был немного рассеян, и в нем также появилось нечто новое: некое подобие выражения благорасположения и приветливости. Одет он был в длинную рубаху из грубого полотна, на которой черной краской (Александр этого не мог забыть!) был намалеван номер — 33. Брюде положил недокуренную сигарету на блюдце, стоявшее на прикроватном столике, но ею тотчас же завладел его сосед, юноша, почти мальчик, остриженный наголо, с огромными выпученными глазами, вылезавшими из орбит; схватил он добычу с поразительным проворством, сходным с проворством паука, хватающего запутавшуюся в паутине муху. Брюде не возражал, он позволил соседу все это проделать и при этом смотрел на происходящее так, словно это уже вошло в привычку, стало своеобразным ритуалом.