Оценки отдельных произведений Тургенева, данные Дружининым, полностью вытекают из этих общих его положений. Обвиняя Тургенева в том, что «он принес много жертв своему времени» и нередко «подчинял свою поэзию идеям и законам, не для нее составленным», Дружинин решительно осуждает «Петушкова» и снисходительно признает за «Муму» и «Постоялым двором» «интерес умного анекдота, не более»; этим произведениям он противопоставляет «Двух приятелей», «Затишье», «Переписку», «Фауста» — повести, в которых, по его словам, «поток поэзии прорывается со всею силою» (Дружинин,т. 7, с. 319–320).
В письме к Анненкову от 4(16) марта 1857 г. Тургенев назвал статью Дружинина «чрезвычайно умною и дельною»; в письме к самому Дружинину от 3(15) марта он признавал ее «превосходной», а содержащуюся в ней критику своих произведений «драгоценно полезною». Но не приходится сомневаться, что обе статьи — и Дудышкина и Дружинина — должны были подействовать на Тургенева угнетающе. Вероятно, они в какой-то степени способствовали обострению того творческого кризиса, который привел Тургенева в феврале 1857 г. к решению окончательно прекратить литературную деятельность и уничтожить все свои творческие планы и наброски (см. об этом в письме к Боткину от 17 февраля (1 марта) 1857 г.).
Еще более неблагоприятное мнение о Тургеневе и его книге было высказано в «Северной пчеле» давним противником Белинского и натуральной школы Кс. Полевым в статье: «Русская литература. Повести и рассказы И. С. Тургенева» (Сев Пчела,1857, № 109, 21 мая). Полевой сожалеет, что в «рассказах» Тургенева (он отказывает им в праве называться «повестями») «нет ни одного типического лица, ни одного могучего характера, которые создает творческая сила поэтов», что писатель «боится вымысла не только в изображении лиц, характеров, но и в развитии событий, действий, завязки». Повторяя обвинения, которые «Северная пчела» еще в 1840-е годы предъявляла писателям натуральной школы, и имея в виду главным образом «Бретёра» и «Петушкова», Полевой упрекает Тургенева в том, что он списывает лишь картины пошлого быта и рисует портреты пошлых людей «среднего сословия, плохо образованных или вовсе не образованных». «Это было хорошо у Гоголя, потому что у нас он первый начал списывать с натуры портреты, характеристики, описывать пошлый быт, и надобно вспомнить, что в этом роде описаний он неподражаем; но теперь этот род портретистики до такой степени исчерпан, унижен, огажен бездарнейшими подражаниями, что человеку с дарованием надобно остерегаться сближений с теми писателями, которые пишут потому только, что набили руку, приобрели навык писать в этом роде».
Таким образом, ни один из критиков, писавших о «Повестях и рассказах» Тургенева, не сумел верно и беспристрастно определить сущность таланта писателя, понять направление, в котором развивалось его творчество, дать глубокий идейный и художественный анализ созданных им произведений. Ложные предпосылки, предвзятые мнения, субъективные оценки не позволили этим критикам сказать новое и веское слово об авторе «Дневника лишнего человека», «Муму», «Постоялого двора», «Затишья», «Рудина». В этом смысле особое место среди критиков, писавших о Тургеневе, должно быть отведено Анненкову, тонкое художественное чутье которого так ценил Тургенев. Еще до выхода в свет «Повестей и рассказов», на основании последних произведений писателя, появлявшихся в журналах начала 1850-х годов, Анненков сумел уловить существенные изменения в художественном методе писателя (правда, в этом ему помогли признания самого Тургенева в его письмах той поры).
В статье «О мысли в произведениях изящной словесности (Заметки по поводу последних произведений г. Тургенева и Л. Н. Т.)», напечатанной в «Современнике» (1855, № 1), Анненков писал о Тургеневе: «С изменением взгляда на значение, достоинство и сущность повествования должна была измениться у автора, разумеется, и манера изложения. < …> Мы видим, как расширяется у него понимание искусства и какую строгую задачу имеет он перед глазами. Разрешение ее еще впереди, но первые основания для разрешения ее находятся теперь налицо. Уже ровнее и постепеннее начинают ложиться подробности, не скопляясь в одну массу и не разражаясь вдруг перед вами наподобие шумного и блестящего фейерверка. Вместе с тем, и характеры начинают развиваться последовательнее, выясняясь всё более и более с течением времени, как это и бывает в жизни, а не вставая с первого раза совсем цельные и обделанные, как статуя, с которой сдернули покрывало. Сущность самих характеров делается уже не так очевидна: вместо резких фигур, требующих остроумия и наблюдательности, являются сложные, несколько запутанные физиономии, требующие уже мысли и творчества. Юмор старается, по возможности, избежать передразнивания и гримасы < …>. Наконец, и поэтический элемент уже не собирается в одни известные точки и не бьет оттуда ярким огнем, как с острия электрического аппарата, а более ровно разлит по всему произведению и способен принять множество оттенков. Таковы данные, заключающиеся в новых рассказах г. Тургенева, и хотя полное развитие их еще впереди, но они уже принесли существенный плод» (отд. III, с. 10–11). В этих еще недостаточно использованных в тургеневедении наблюдениях и выводах в сущности намечены основные вехи, которыми может быть обозначен путь Тургенева от «старой манеры» к «новой» [101].
С некоторым запозданием откликнулся на книгу Тургенева еженедельный журнал «Сын отечества», издававшийся с 1856 г. А. В. Старчевским. С августа по декабрь 1857 г. здесь печаталась большая анонимная статья «И. С. Тургенев. (По поводу собрания его повестей)» [102]. Хотя имя Дружинина в статье не названо, вся она нацелена против «артистического направления», требующего «совершенного разрыва поэзии с общественными вопросами». Автор утверждает, что «нельзя < …> вообразить поэта, живущего вне общества, вне страстей, верований и убеждений», и, переходя к главному предмету статьи, указывает, что «важная заслуга внутреннего анализа современного общества принадлежит у нас, вместе с Пушкиным и Гоголем, в особенности г. Тургеневу». В произведениях Тургенева автор находит, наряду с «осмеянием общественного зла», «зародыши положительных идеалов» и обращает внимание на свойственные его таланту гуманность, лиризм и поэтичность: «Какое мастерское, свободное решение иногда труднейших психологических вопросов, какая художническая смелость и разнообразие в описаниях природы…» Подробный разбор произведений, вошедших в «Повести и рассказы», в статье отсутствует — она обрывается на анализе «Записок охотника».
Важнейшим этапом в истории критических суждений о Тургеневе явилась, как известно, статья Добролюбова «Когда же придет настоящий день?», но в ней некоторые из ранних повестей лишь упоминаются попутпо, а в качестве основы для выводов привлекаются по преимуществу более поздние произведения писателя, главным образом его вышедшие к тому времени романы.
В дальнейшем ни в критических статьях, ни в историко-литературных исследованиях ранние повести и рассказы Тургенева не служили предметом обстоятельного рассмотрения. Каждый из авторов общих обзоров творчества писателя упоминал о тех или иных ранних его произведениях, но никто из них не уделил этому специального места и внимания. Это относится как к дореволюционным трудам (С. А. Венгерова, В. П. Буренина, А. И. Незеленова, И. И. Иванова, А. Е. Грузинского), так и к трудам советских авторов.
Однако в течение последнего десятилетия появился ряд работ, посвященных специально ранним повестям и рассказам Тургенева. Некоторые из них уже упоминались выше. Укажем еще иа следующие статьи: ГромовВ. Очерк, рассказ, повесть у Тургенева (из наблюдений над черновыми автографами «Гамлета Щигровского уезда» и «Дневника лишнего человека»). — Второй межвузовский тургеневский сборник (Уч. зап. Курск. гос. пед. ин-та, т. 51), Орел, 1968, с. 151 159; КарташоваИ. В. Романтическое в повестях Тургенева 50-х годов («Три встречи»). — Вопросы романтизма, 1969. Вып. 5, с. 104–112 (Уч. зап. Казан, гос. ун-та им. В. И. Ульянова-Ленина, т. 129, кн. 7); ПетроваЛ. М. О форме повествования в повестях Тургенева 1840-х годов. — Шестой межвузовский тургеневский сборник (Научные труды Курского гос. пед. ин-та, т. 59 (152)). Курск, 1976, с. 118–120, 123–135; ГитлицЕ. А. Традиции романтизма в лирической повести Тургенева. (Тургенев и П. Н. Кудрявцев). — Седьмой межвузовский тургеневский сборник (Научные труды Курского гос. пед. ин-та, т. 177). Курск. 1977, с. 3, 8 — 10, 20–24; ПетроваЛ. М. О романтических тенденциях в реалистической повести 1840-х годов. (Тургенев и его современники). — Там же, с. 25–42 и др.
