Когда все построились, Коля Сорокин предложил нашему председателю совета лагеря Маше Лозе выйти и объяснить, почему она опоздала на тревогу. Она проспала. Сорокин предложил ребятам высказаться по этому поводу. Одни предложили снять ее с председателей и при первом замечании выслать в Ленинград. А другие предложили только вынести ей выговор за халатное отношение к тревоге. Постановили: вынести выговор и дать возможность показать себя с хорошей стороны. Потом Коля распустил нас. Мы очень озябли, сразу легли под теплые одеяла и очень быстро погрузились в глубокий сон».

Маша на миг впала в отчаяние: проклятое здоровье, до чего же крепко она спит! А получилось, что недисциплинирована. Называется, комсомолка… Босоногие озяб

шие

судьи вовсе не казались ей несправедливыми. Они тоже были не дураки поспать, но, однако, поднялись раньше ее.

Молчаливый Пека Галкин нравился Маше, он чем-то напоминал ей брата Севку.

«Дать возможность показать себя с хорошей стороны…» Таких возможностей у Маши было вдоволь. Прежде всего, она двинулась с ребятами первого отряда в Шангино, к председателю молодого, недавно возникшего колхоза.

Ребята хотели вовлекать единоличников в колхоз и просили председателя прикрепить к ним двух колхозников, чтобы ходить по дворам. Но председатель охладил их пыл. Он стал возражать и сказал, что в Шангине восемьдесят процентов крестьян уже колхозники.

— Так мы вовлечем остальные двадцать процентов! — воскликнула Маша.

— А их не надо вовлекать. Незачем.

— Как же не надо! — удивились ребята.

— А не надо. Единоличники наши — это девяностолетние старухи, которых не уговоришь, да ярые лишенцы, — эти очень даже охотно пошли бы в колхоз, да им доверия нету.

Чем же помочь колхозу? Председатель рассказал, что у них еще нет соревнования, надо помочь составить договор на социалистическое соревнование между бригадами. Нет у них стенгазеты — можно помочь выпустить номер. А еще пионеры могут помочь ворошить и убирать сено — работа не тяжелая и на свежем воздухе.

За последнее предложение сразу схватился Пека Галкин:

— Наше второе звено может выйти на субботник завтра, — заявил он председателю. Ему не терпелось поскорее заняться реальной помощью.

— Завтра еще рано, приходите через три дня утречком пораньше.

Возвратись в лагерь, Маша распределила поручения между отрядами и звеньями. Три дня спустя, в семь часов утра повар дядя Вася спешно кормил завтраком два звена пионеров, отправлявшихся в Шангино на уборку сена. Маша приняла от него три белых жестяных бидона, в которых лежали вареные яйца, огурцы и соль в спичечной коробочке. Три буханки хлеба были завернуты в старую газету.

Работа… Но это была не работа, скорее, гимнастические упражнения на свежем воздухе, или игра. Сухое сверху и влажное снизу сено лежало ровными рядами. Начали все одновременно. Легкие грабли не трудили рук, а душистый запах свежего сена приятно наполнял грудь, набегал широкою сытной волной. Здесь дышалось так охотно, так хорошо!

А повыше, над лугом, в голубом светящемся воздухе купались маленькие легкие птицы.

Еще никто не устал, а Маша Лоза, посмотрев на ручные часы, взятые у Гоши, скомандовала:

— Перерыв! Пошли отдыхать!

Они сели кружком возле Маши, а Пека растянулся на спине, подставляя солнцу щеки и веснушчатый нос. Стали рассказывать, по очереди каждый, о последней прочитанной книге. Отдохнули с полчаса и снова взялись за дело.

Солнце стало припекать. К счастью, все были в белых панамках. Во второй перерыв ребята с радостными криками набросились на еду — до чего же мудрый человек дядя Вася! Сами бы забыли, если б не он.

Егоров и Богданов взяли пустые бидоны и сходили в село за водой. Пили из бидонных крышек, из бумажных фунтиков.

Когда завтрак пришел к концу, Пека встал во весь рост и изрек:

— Пришли сюда, что увидели? Красоту. Уходим домой, что, оставляем? Мусор? Не выйдет это дело!

Он

тут же вырыл перочинным ножом ямку, и все побросали туда размокшие бумажные кулечки и яичную скорлупу. Пека засыпал их землей. На лугу снова стало чисто.

«Хороший мальчишка, кто его научил!» — восхитилась Маша. Но Пеку никто не учил, просто он был очень чувствителен ко всему, что нарушало красоту.

Не легко было Маше после той злосчастной ночной тревоги. Начнешь поучать ребят, а они скажут: «А ты-то сама что? Проспала ведь». Она старалась держать себя так, чтобы поведением своим поучать, и поменьше — словами.

Однажды на купаньи одна девочки заплыла далеко и стала тонуть. Она вскрикнула, глотнула речной воды, на секунду скрылась под водой, снова вынырнула…

Маша ринулась к ней. Дернула девочку за руку, но тут же сама ушла под воду — не так-то просто спасать утопающих… Главное, опереться не на что, речное дно — далеко внизу, и не дай боже его достать!

Маша невольно выпустила руку девочки, чтобы удержаться на воде. Мелькнул и снова начал уходить в воду затылок с тоненькими косами. Косы! Маша схватила их левой рукой и поплыла к берегу. Неимоверно тяжелый груз медленно следовал за нею и тянул вниз.

До мелкого места было недалеко, но Маша запыхалась так, словно плыла целый день.

Подоспевшие девчата помогли откачать подругу и отвели ее в изолятор к медицинской сестричке.

Целую неделю готовились к костру: разучили новую песню, подготовили танцы, номера художественной гимнастики. Костер поручили звену Галкина, звено припасло много еловых веток и хвороста. И долго на широкой поляне перед пионерской дачей пылал, потрескивая, большой, высокий костер.

Утром на линейке вожатый Гоша раздавал звеньям наряды. «Отдых должен сочетаться с трудовым воспитанием», — говорил он своему активу. Наряды были немудрящие: подмести дорожки, начистить к обеду картофеля, помочь разливать кофе за завтраком.

Звену Пеки Галкина поручили сделать грибок — навес от солнца. Никто не припас для них материала, они сами нашли за кухней подходящий столбик и отодрали от ящика из-под яиц несколько досок. Когда столбик был вкопан в землю, а доски прибиты сверху крестом, ребята набросали на них еловые ветки.

— Ребята, Гоша зовет купаться! — крикнул Богданов, и все побежали на реку. Пека задержался — надо было уложить ветки ровнее, равномерней.

И вдруг столбик накренился и упал. Видно, плохо умяли землю вокруг, когда его вкапывали.

Всё сооружение рухнуло. А Гоша зовет купаться… Но Пека не забывал, что за галстук у него на шее. Он вырыл ямку поглубже, вставил туда столбик и, придерживая его левой рукой, засыпал у подножья землею. Засыпав, утоптал землю ногами, обутыми в сандальи, и попробовал толкнуть: столбик не шелохнулся.

На речку он прибежал, когда вся вода у берега была покрыта стрижеными головами.

— Ты где носился? — спросил Гоша.

Пека объяснил.

— Это не для одного работа. Наверно, непрочно сделал, — усомнился Гоша.

Пека обиделся:

— Проверь, хоть сейчас. А один потому, что пионер — всё равно пионер, даже если он один останется.

— Правильно! Ты это в «Ленинских искрах» вычитал?

— Не вычитал. Лоза говорила.

И как-то самой собой случилось, что Машины ночные босоногие судьи привязались к ней крепко. Девочки звали ее «Маша» и всегда вертелись вокруг, брали под руки, мальчишки называли официально «Лоза» и внешне не выражали никаких знаков симпатии, но любили, чтобы она ходила с ними, чтоб принимала их работу.

Маша замечала это и относила за счет того, что ребята скучают по родным. Хорошо в лагере, но к концу срока мысли невольно тянутся к папе и маме, — такой уж возраст.