Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я люблю свой город. Кажется, он постоянно ищет себя. Впрочем, как и все мы. Лицо Кабула — это его жители, его взрывы, его жилые комплексы и его добровольцы. Часто говорят, что «Кабул — это прокаженная деревня». Опять штамп! Сегодня город меняется с сумасшедшей скоростью. Например, на прошлой неделе по приказу мэрии на улицах установили светофоры. Теперь светящаяся табличка показывает, когда можно переходить дорогу. В течение одной минуты, не больше. Но я не видела пока ни одной машины, которая остановилась бы по этому сигналу.

У меня почти нет времени на свои дела. Но когда мне удается выкроить несколько часов, иногда даже ценой школьных уроков, я люблю ходить в Вазир-Акбар-Хан — богатый квартал на севере Кабула. Это один из моих любимых кварталов. Он находится у подножия холма, там, где русские во времена советской оккупации построили бассейн с десятиметровым трамплином. Сегодня бассейн безнадежно пуст и его используют в качестве футбольного поля. В Вазире снимают жилье в основном иностранцы, которым это по карману. Говорят, цены здесь выше, чем в Париже или Лондоне. Если сравнивать, то нам сдают дом почти даром. А для нас это много, мы едва находим сто долларов, чтобы оплачивать его каждый месяц. Дома Вазира были построены в 1970-х годах. Патина на домах почти не состарилась. Кажется, время здесь остановилось сорок лет назад, когда Кабул еще знал себе цену, когда он любил устраивать праздники. У улиц вместо названий — номера, все они друг на друга похожи и располагаются перпендикулярно, словно сетка. Я часто теряюсь в этом квартале. Но в конце концов всегда выхожу к подножию холма Тапа-э-Биби Махро. В прошлом году здесь посадили розы. Они наполняют воздух чудесным ароматом. Афганцы не падки на наслаждения, но цветы для них — подлинная страсть. К именам женщин часто прибавляют уменьшительно-ласкательное «Гуль», то есть «цветок». Я стояла возле этой клумбы, когда меня вежливо окликнул какой-то мальчик. Я отвернулась, чтобы не пересечься с ним взглядом. Мимо ходили люди, и мне не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, что я прихожу сюда встречаться с этим парнем. А еще мне было стыдно, что я прогуливаю уроки. Вряд ли мне удалось бы отвертеться: на мне была черная школьная форма и белый платок. Я глубоко вдохнула запах роз. Садовник поливает их каждое утро, тогда как половина жителей Кабула ходят за водой на колодец. Ради обыкновенной розы самый мужественный мужчина готов забыть о своем мужестве. Это значит, что мы все еще умеем жить. Находить такие вот радости на самом дне жизни!

В этом богатом квартале совсем недавно открылся супермаркет, в нем продают даже замороженные овощи. Я увидела это, когда проходила мимо него. Забавно, что я замечаю такие детали. У нас дома нет холодильника, поэтому мы покупаем продукты каждый день. Но все-таки это вызывает гордость: в нашем городе есть супермаркет, ну и пусть он только для богатых. Я слышала, как иностранцы говорят: «В нем можно найти все, что хочешь». И, не скрывая удовольствия, добавляют: «…даже сыр».

15

Похороны

Вчера умер наш сосед Фарид Хуссейн. Я, как обычно, стирала белье, когда услышала в соседнем доме плач. Я не очень хорошо знала остада [16]Хуссейна. Я встречала его иногда, возвращаясь из школы. Он ходил сгорбившись и, казалось, нес на своих плечах груз всей своей жизни, о которой я почти ничего не знала. Настроение у него было всегда одинаковое, он приветствовал меня добродушно, однако такое приветствие плохо сочеталось с выражением его гладко выбритого лица. Он был такой худой, что выступавшие на лице кости можно было без труда пересчитать. Орлиный нос будто пересекал его лицо и делал его черты еще более острыми. Когда мы встречались на улице, он пристально смотрел на меня болотного цвета глазами и серьезно говорил:

— Здравствуй! Как поживаешь? Как твое здоровье? Как семья? Есть ли новости от отца?

Я все время отвечала ему одинаково:

— Здравствуйте, я-остад [17]! Спасибо, у меня все хорошо. А как вы? Как ваша семья? Отец пока не звонил, но последний раз у него все было в порядке.

Мы всегда обменивались такими вот банальными фразами, искренними и бескорыстными.

Он умер в пятнадцать минут двенадцатого: услышав плач, я сорвалась с места и побежала домой, чтобы посмотреть на часы. Я подумала: «Если никто не сможет вспомнить, во сколько случилась эта беда, то я скажу, что это произошло в 11.15». И опять мой недостаток: люблю все подсчитывать…

Новость быстро разлетелась по всему кварталу. На двери его дома повесили черное покрывало, к дому подтягивались родственники и соседи, чтобы отдать последнюю дань памяти Фариду Хуссейну. Женщины — в отдельной комнате, они плачут громко, как только могут. Это один из тех редких моментов, когда женщины могут показать себя, поэтому, я думаю, они этим немного злоупотребляют. Мужчины — в другой комнате, рядом с телом, помытым и завернутым в белую простыню, которая служит саваном. По законам нашей религии тело должно быть погребено в землю до наступления ночи, и только мужчины могут участвовать в обряде погребения. Последний путь несчастного Фарида Хуссейна был недолог: мы ведь живем возле кладбища. Могилу вырыли еще днем. Я видела, как сыновья Фарида Хуссейна ее копали, я шла в школу, было пятнадцать минут первого. Уже через час! — они времени зря не теряли! Я встретила соседок, они выходили из дома коко Хуссейна. Лица у них были чересчур заплаканные. Я хорошо их знаю. Это местные сплетницы. Они наверняка обрадовались такому случаю встретиться, поговорить, скрасить свои хмурые дни. Моя мать туда не пошла, чтобы не встречаться с соседками. Когда они пытаются найти повод, чтобы вытащить ее из дома, она любыми способами старается этого избежать. На следующей неделе я пойду с ней на поминки. Еще сорок дней его семья будет носить траур и каждую пятницу принимать друзей и родственников, чтобы помянуть усопшего.

Когда я вчера ложилась спать, у меня все-таки было чувство, что мне будет не хватать Фарида Хуссейна. Он был сама доброта. Теперь я жалею, что не зашла к его жене. Но мне надо было закончить стирку и сделать уроки. Если бы во мне было хоть немного сострадания, я могла бы найти время: сделала бы все быстрее, легла бы спать попозже. А теперь я себе нахожу такие жалкие оправдания. Нужно признаться себе. У меня не хватило сил или желания. Конечно, тут еще и лень. Я думаю об этом и ковыряю заусеницу. В конце концов, я просто прикусываю ее и отрываю, течет кровь. Кажется, в этой физической боли сконцентрировался весь мой стыд, вся моя злость. Я не всегда такая, какой хочу быть. Я позволяю Диане-лентяйке, которая все время извиняется за то, что чего-то не сделала, обвести меня вокруг пальца. Я так и не сказала своего последнего «прощай» Фариду Хуссейну. И уже никогда не скажу. Было 11.15. Я была плохой соседкой.

16

Три дня в одном

Я пишу здесь все, что не решаюсь рассказать. Да мне и рассказывать-то некому. Меня часто переполняют чувства, я теряю мысль, забываю, о чем хотела сказать. А еще я стесняюсь, потому что мой словарь очень беден. Поэтому я стараюсь говорить как можно медленнее, чтобы выбирать нужные слова. В такие моменты у меня очень умный вид, совершенно не соответствующий тем банальным вещам, о которых я рассказываю. Я часто понимаю это в тот момент, когда говорю. Это внезапная вспышка сознания: я вдруг физически начинаю чувствовать себя неустойчивой и слишком многословной. И тут меня на каком-нибудь слове сковывает неловкость. Иногда в такие моменты я начинаю что-то мямлить. Это удивительно, когда ты вдруг ощущаешь собственную телесную оболочку. Чаще всего со мной такое случается на людях. И я все время задаю себе вопрос: а видят ли это люди? Думаю, нет. Иначе мне бы уже сделали замечание. В Афганистане нехорошо быть слишком впечатлительным. Я это знаю, поэтому и стараюсь держать себя в руках. Насколько могу.

вернуться

16

Остад — вежливое обращение, «господин».

вернуться

17

Я-остад — вежливое обращение, «господин».

9
{"b":"161753","o":1}