Он потягивал виски с горячей водой, пока Аннабел пожирала глазами газетные вырезки.
— Грипп это не лечит, но чувствуешь себя лучше, — отнесся Роланд о своем питье.
— О господи! Я уже когда-то видела это лицо, — вдруг сказала Аннабел. Она смотрела на большую газетную фотографию Маргарет с подзаголовком: «Маргарет Мерчи на допросе в полиции».
— А-а, да про это тогда все газеты писали.
— Нет, не тогда, потом. Я по телевизору видела. Всего года два-три назад. К убийству бабушки ни малейшего отношения. Какая-то популярная программа, образовательная... Ну я не знаю. Надо вспомнить. Всплывет.
— Интересно, — сказал Роланд, — а Харли и Крис хотя бы имеют представление об этой истории с убийством?
— А что? Ты собираешься их просветить?
— Ну, было бы забавно.
— Я бы на твоем месте оставила это при себе. Ты просто себя выставишь подлецом. Ты же не хочешь, чтоб тебя считали подлецом, правда?
— Не знаю, — проговорил Роланд, плотней запахивая на шее свой шерстяной халат. — Виски, конечно, не лекарство. Но состояние облегчает.
— Давай я тебе еще сделаю, — сказала Аннабел. — И не надо тебе звонить Харли с Крис и очернять перед ними их будущих гостей. Это пóшло.
— Возможно, — сказал Роланд и прижал руку ко лбу, давая понять, как его одолел грипп.
Вернувшись с кухни с новым стаканом горячего виски, Аннабел сказала:
— Хоть бы вспомнить программу, в которой фигурировала эта Мерчи. Там было что-то особенное.
Хелен писала:
Дорогая Перл!
Я обхохоталась над твоим письмом. Думаю, ты неплохо провела время на том балу. Брайен говорит, он не против, чтобы ты еще оставалась, раз тебе весело. Я ходила на выставку мод в брайтонском Метрополе, смотреть не на что, сплошное старье, буквально. Какие-то изголодавшиеся выдры, но мужикам же все равно нравится, чтоб человек был похож на куклу Барби.
У меня, наверно, стокгольмский синдром, представляешь? Объясняю. Это когда ты благодарна мужчине, который тебя держит в клетке, за то, что он сам с тобой иногда обращается получше, чем в другие разы или чем другие люди с тобой обращаются. Вот и привязываешься к тому, кто тебя меньше шпыняет. Не скажу, что Брайен меня в полном смысле шпыняет, только вот продолжает зудеть про ограбление. А с чего бы еще я оставалась с твоим дорогим папочкой — честно, не знаю.
Сегодня он, слава богу, ушел в палату лордов — выражать свои дурацкие мнения о разных вещах и вносить свою лепту в дело управления нами, вполне разумными его согражданами. А вечером — домой, и, можешь не сомневаться, на ужин опять будет ограбление. В конце концов, они же оставили на стене Фрэнсиса Бэкона! И знаешь, какой будет следующий ход? Картина отправится в банк. Этот Бэкон совершенно меня не волнует, но что за идея — хранить картину в банке! Иногда я прямо чувствую, что разрыв в возрасте у нас чересчур кошмарный, а иногда как-то все ничего.
Мы идем на ужин к этому интересному художнику Харли Риду. Помнишь? Еще он тебе так понравился, и его жена — или, наверное, надо говорить подруга? — Крис. Ну, а потом — в Венецию, прелесть, жду не дождусь.
Вкладываю чек. Я заставила его выписать, когда он отчаливал в палату лордов и был в настроении. Обналичь поскорей, пока он не положил деньги в сейф.
Крепко целую.
Твоя Хелен.
Элла с Эрнстом в отделении для автомобилистов на пароме через Ла-Манш возвращались домой из Брюсселя. Он только позавчера обрился и то и дело ощупывал непривычно голый подбородок.
— Хорошо бы, — сказала она, — Люк не забыл включить отопление.
— Ну подумаешь, включим и пойдем поесть.
— Легко сказать — пойдем поесть, после Брюсселя, — сказала Элла: она была неравнодушна к еде.
Эрнст перебирал бумаги в портфеле у себя на коленях.
— Люк, — сказал он.
— Что — Люк?
— А он ведь, наверно, будет дома, нас ждать. — Он улыбался, откровенно преподнося ей приятный сюрприз.
— Ты что — ему звонил?
— Ну, звонил.
— Что ж, и его возьмем с собой пообедать.
Эрнст тронул несуществующую бородку.
— Конечно. Именно это я и имел в виду.
Элла пошла поразмять ноги на пыхтящем к Дувру захудалом пароме. Окна затянуло серой пленкой, облупилась краска на рамах. Элла прошла вдоль всего парома, среди пассажиров, одетых не по сезону броско и ярко, как всегда они одеваются в странной уверенности, что на другом берегу Ла-Манша их подстерегает лето. Элла обрыскала беспошлинную лавку подарков, вернулась.
— Чуть не купила ему «паркер», — сказала она.
Эрнст улыбнулся.
— С такой внешностью его таким подарком не удивишь, — сказал он.
Люк стал у них излюбленной темой. Их это заметно сближало, и никогда еще за все годы их брака они не были так далеки от развода.
— Да, эти часы... — сказала Элла. — Но, ты знаешь, ведь бывают подделки. Теперь в большом ходу подделка престижных товаров.
— Подделки бывают, — сказал Эрнст, — но, зная Люка, я сильно сомневаюсь, что это подделка.
— Я надеюсь, он здоров, — сказала Элла. — Это главное. Здоров и способен себя поберечь.
— Вот и я надеюсь. И как трогательно, что он готов прислуживать за столом, не брезгует быть на побегушках. Очень хорошо его характеризует.
— Он мне звонил, — сказала Элла, — насчет двух квартир, которые могут нам подойти. В Блумсбери. Как ты насчет Блумсбери?
— Неплохое местечко. Какая цена смотря. Он сказал, какая цена?
Элла откинула с лица длинные светлые волосы.
— Цена как цена, наверно.
— Как бы тебе не пожалеть о нашей конторе обслуживания, — сказал Эрнст. — Так удобно — снял трубку и позвонил.
— Еда отвратная, — сказала Элла. — И сколько у нас вылетает на эту ренту — так сто раз можно квартиру купить.
— Хорошо, поглядим, что нам подобрал Люк.
— Если уже не отхватили. Люк говорит, Харли Рид советовал поторопиться.
— А Люк будет помогать у Харли за ужином?
— Угу. Хочу к этому ужину новое платье.
— Ах, да там же, по-моему, все будет попросту, ничего сверхъестественного.
— Все равно хочется хорошо выглядеть.
— Ты всегда хорошо выглядишь.
— По-моему, мне нужно новое платье для ужина у Харли Рида, — сказала Маргарет.
— Там не предполагается ничего сверхъестественного. Обыкновенный дружеский ужин.
— Ну, а мне хочется хорошо выглядеть.
Она только что застелила их большую двуспальную кровать. Было воскресное утро. Очень бережно она рассадила по покрывалу потертых плюшевых мишек, прочих зверей и трех заслуженных кукол. Уильям в своей холостой жизни сохранял верность старым игрушкам, и Маргарет, обнаружив это, добавила к его коллекции кое-что от себя.
Предыдущая подруга Уильяма терпеть не могла его плюшевых зверей. Приходилось держать их в шкафу все время, пока длилась связь. Она пришла в ужас, когда вдруг их там обнаружила; думала, он их выбросил. Когда она порвала с Уильямом, он первым делом освободил своих мишек, собак, кошек и зайчиков и снова пристроил на одеяле. И он безумно был тронут, что Маргарет не только не осудила его игрушек, но даже к ним прибавила своих потрепанных кукол. Так трогательно, какая же она добрая, нежная. В ванной у него была пластиковая утка, она плавала, шлепала, крякала.
— Черпать вдохновение от сил природы, — говорила Маргарет, — ведь на этом, как я тебя поняла, основано изучение искусственного интеллекта.
— Я как-то не думал, — сказал Уильям. — Ну да, конечно, все это завязано на бионике.
Кажется, ему полегчало от того, что неизбывная любовь к плюшевым зверюшкам может иметь столь основательное и глубокое объяснение.
— Я всегда чувствовал, — признался он Маргарет, — что они обладают какими-то ощущениями. Звучит дико, знаю, но, когда я держал их в шкафу, я чувствовал, что они обижаются.
— Но это же так естественно. От них мускусом пахнет, все их запахи как бы свидетельствуют об их сути.
