— Ничего, если он и задержится по причине плохого своего здоровья, — говорит Пабло. — Ну, пошли.

— Клара, — говорит швейцар, — твой чай, душенька. Почти полшестого, я сегодня рано. Как-то боязно мне. Приказали не отпирать ворота до восьми часов, а потом всех впускать. «Всех абсолютно». Ты можешь что-нибудь понять? Почему вдруг все абсолютно приедут после восьми утра?

— Ах, Тео, у меня такие сны. — Она садится в постели, тянется к своей кружевной кофточке. Надевает, принимает чай из протянутой руки Тео.

— Он сказал: «Всех впускать после восьми часов, не раньше». Нет, не по мне эта работа, Клара. Придется нам переехать.

— Ой, а мне до того этот домик нравится. Я всегда такой хотела. Знаешь, а у баронессы, по-моему, сантименты с одним секретарем. По-моему, она с ним убежит.

— А чудные эти, в зеленой машине, которые все спрашивали про Виктора Пассера. — Тео говорит. — Несколько минут назад вернулись. Не дали им увидеть Виктора Пассера. И они решили убраться восвояси, а у меня приказ — не выпускать. Не отпирать ворота до восьми, а уж там все, все абсолютно могут въезжать и ходить куда угодно.

— И куда же они подевались, те, в зеленой машине?

— К дому вернулись, ждать.

— Знаешь, Тео, которая сидела рядом с водительским сиденьем, совсем на даму не похожа. Такое жесткое лицо. Как у мужчины.

— Не думай ты про это, Клара, душенька.

В гостиной делаются перестановки по случаю готовящейся свадьбы. Айрин и Элинор мечутся, отдают приказы, Пабло и Адриан двигают стулья и столы. Его преподобие с озадаченным видом бродит из угла в угол, осторожно обходя всех, лавируя между крошечными столиками, диванчиками, в рассеянном недоумении озирая миниатюрные портреты, изящный мелкий хлам.

— Я в самом деле убежден, — его преподобие вынимает из кармана свою газетную вырезку, — что барону Клопштоку следует попринимать эти пилюли.

— Ему уже не поможешь. — Адриан отступает, проверяя, точно ли пришлись один к другому сдвинутые столы. — Да, не судьба.

Кловис, войдя с расшитой скатертью в руках, аккуратно покрывает два длинных, Адрианом сдвинутых стола.

— Чем не алтарь, — говорит Кловис. Щелкает пальцами. — Большой канделябр из столовой! — кричит он. Айрин выскакивает из комнаты, Листер с налегшей на его руку Элоиз возникает в дверях прихожей в дальнем конце гостиной.

Его преподобие сует вырезку в карман. Элинор говорит:

— Мы воспользуемся Книгой общих молитв, как это принято в англиканской церкви.

Его преподобие говорит:

— Я всегда сочетаю новобрачных по евангелической вальденсской форме [9], она весьма свободна.

— Элоиз! — Элинор раскатывает последний слог. — Ты какой веры?

— Никакой, — говорит Элоиз. Отпустив руку Листера, она входит из прихожей и плюхается в удобное кресло.

— В какой вы религии воспитывались? — спрашивает его преподобие.

— Ни в какой, — говорит Элоиз.

— Но где вы родились?

— В Лионе, — говорит Элоиз. — Но это так, случайно.

— Стало быть, в евангелической, — заключает его преподобие.

— Раз в этом доме — значит, будет Книга общих молитв, — говорит Элинор. — Вы что хотите? Чтобы она внебрачного ребенка родила? Мы не имеем возможности спорить тут всю ночь, ваше преподобие. Отец дал согласие, но он может передумать.

— Но позвольте же мне глянуть в эту английскую книгу, — говорит его преподобие. — В подобных случаях я имею право допускать некоторые исключения. Возможно, я упрощу английскую форму. Я по-английски, знаете ли, не очень хорошо читаю.

Элинор указывает на тощую книгу в кожаном переплете, в готовности лежащую среди фарфоровых безделок.

— Вот, — говорит она. — И упрощать тут ничего нельзя, это исключено.

Листер проходит в комнату, останавливается, поправляет в вазе цветы, чтобы выглядели поизысканней. Он говорит:

— Элинор, жених, я полагаю, принадлежит к англиканской церкви.

— Нет, они католики.

— Но он же ходил в английскую школу, в Винчестере.

— Нет, никогда он в школу не ходил. Не мог.

— Ходил неделю.

— Этого недостаточно.

— Элинор, — говорит Листер. — Разные мелкие отступления мы вполне сможем впоследствии уладить.

— И правильно, — говорит Элоиз. — Норка-то тяжелая.

Айрин вносит большой канделябр узорного кованого серебра со вставленными в гнезда длинными белыми свечами. Помещает его на накрытый стол.

— Свечи пока не зажигаем. — Элинор воздевает взгляд к потолку: сверху слышны возня и вой. — Бог знает, что может случиться. Пожара нам не хватало.

— Ему сделан укол, — говорит Листер.

— Не подействовал пока, — объясняет Элоиз.

— Вернемся в маленькую комнатку, — говорит ей Листер. — Невесте полагается войти потом, потом она и войдет.

Возня наверху продолжается, сопровождаясь упорным стуком.

— Это ветер? Или это он? — спрашивает Элинор. — Или это ставни?

— И то и другое может быть, — важно вслушавшись, решает Пабло.

— Пойду-ка помогу. — И дюжий Адриан бросается вон из гостиной и вверх по лестнице.

Снова Элоиз стоит с Листером в дверях между прихожей и гостиной, откуда он отдает последние указания.

— Севрские вазы отодвинуть — убрать от греха подальше. Айрин, зачем такая короткая юбка, ты на церемонии.

Элоиз говорит:

— Айрин любит ноги показывать. А чего такого?

— Ей больше нечего показывать, — замечает Кловис.

— Идет! — шепчет Айрин.

Ветер свистит над домом, гремят отставшие ставни, снова собирается гроза. По лестнице тяжко спускаются шаги, и сопровождающие их звуки по мере приближения все более напоминают рев трубящей сбор трубы.

Мистер Сэмюэл входит с фотоаппаратом. Следом входит мистер Макгир с магнитофоном, ставит его под углом к комнате, выключает лампу, высвободив розетку, включает свой аппарат. Пробует его, потом придвигает стул и, сложив руки, ждет.

Шаги и трубный рев все ниже низвергаются по лестнице, и Пабло ставит на патефон пластинку с довольным видом, хотя и без улыбки. Это новая обработка «Зеленых рукавов» [10], быстрый темп которой с первых тактов сулит нечто головокружительное, буйное.

— Не так громко, — просит его преподобие, но просьба не услышана в дверях прихожей, где Пабло поместил свой патефон рядом с Листером и Элоиз.

— Потише, — велит Листер.

Пабло приглушает звук.

— Мне это представляется не вполне уместным, но приходится мириться, — говорит его преподобие, а тем временем в гостиную входят Адриан и сестра Бартон, вместе ведя того, кто с чердака. Сразу видно, что пациент трубит и воет, выражая радость, а отнюдь не боль, ибо улыбка не сходит с его лица, большие глаза сияют от восторга.

Листер, поддерживая Элоиз, медленно выступает жениху навстречу.

— Ну и шуму от него, — говорит Элоиз.

— Понадобилось бы восемьдесят два инструмента для вашего свадебного марша, — говорит Листер, — иначе не услышать.

Мгновенная вспышка молнии в окне и грохот грома как бы скрепляют эту мысль.

Восторженный идиотский взгляд сперва падает на Айрин. Жених испускает ликующее ржание сквозь большие зубы, трясет волнистой белой гривой. Темно-красный вельветовый комбинезон от паха и до шеи застегнут на застежку-молнию. У шеи она закреплена крошечным замочком, очевидно, позаимствованным для этой цели у одного из элегантных саквояжей баронессы Клопшток. Рядом, одной рукой с силой обхватив его за шею, другой вцепившись ему в плечо, стоит юная сиделка, от юности которой, впрочем, мало проку. Адриан, вопросительно подняв брови, тоже его держит.

— Мальчик мой, — говорит его преподобие тому, кто с чердака, стряхивающему санитаров с могучих плеч.

Другие слуги пятятся, Адриан следует их примеру. Элинор озирается на открытую дверь и отодвигается к ней поближе.

— Оживленный супруг, — замечает Листер. — Сестра Бартон, постарайтесь держать его покрепче. Это в его жизни волнующий момент.