На следующее утро Эдгар сидел за маленьким столиком, накрытым на двоих, пока Катерина готовила чай и тосты и доставала банки с маслом и джемом. Он молчал, а она, перемещаясь по кухне, заполняла тишину болтовней о бесконечном осеннем дожде, о политике, о новостях.

– Эдгар, ты слышал про вчерашнее происшествие с омнибусом? Про прием в честь немецкого барона? Про молодую мать из Ист-Энда, которую арестовали за убийство собственных детей?

– Нет, – ответил Эдгар. Он был рассеян, мысли его блуждали где-то далеко. – Нет, расскажи.

– Ужасно, просто ужасно. Ее муж – угольщик, кажется, – нашел детей, двух мальчиков и девочку, скорчившихся вместе в кроватке, мертвых, и позвал констебля, и они арестовали жену. Несчастная женщина. Несчастный муж, он не мог поверить в то, что она это сделала, – только представь, потерять сразу жену и детей. А она сказала, что просто дала им патентованное лекарство, чтобы они лучше спали. Я считаю, что они должны были арестовать производителя лекарства. Я верю, что она невиновна, а ты?

– Конечно, милая. – Поднеся чашку к губам, он подул на чай.

– Ты меня не слушаешь, – сказала Катерина.

– Почему, конечно, слушаю; это действительно ужасно. – Он и в самом деле слушал, представил троих детишек, бледных, похожих на новорожденных слепых мышат.

– Увы, я знаю, что мне нельзя читать такие истории, – сказала Катерина. – Они очень меня расстраивают. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты сегодня закончишь работу у Фарреллов?

– Нет, я думаю, что пойду к ним позже, на неделе. Сегодня в десять меня ждут в Мэйфере, в доме члена парламента. Броадвудовский рояль, я пока не знаю, в чем там дело. А до этого мне надо кое-что закончить в мастерской.

– Постарайся сегодня вернуться вовремя. Ты же знаешь, как я ненавижу ждать.

– Знаю. – Он перегнулся через столик и взял ее руку. Слишком порывисто, подумала она, но решила не придавать этому значения.

Их прислуга, молоденькая девушка из Уайтчепела, уехала домой, чтобы ухаживать за матерью, больной чахоткой, поэтому Катерина после завтрака сама пошла наверх, чтобы прибраться в спальне. Обычно она проводила день дома, хлопоча по хозяйству, отвечая на звонки клиентов Эдгара, ведя учет заказов и планируя их общие визиты и прочие контакты с обществом – словом, занимаясь всем тем, что ее муж, которому всегда было проще общаться с музыкальными инструментами, чем с людьми, с радостью согласился переложить на ее плечи. Детей у них не было, хотя когда-то они мечтали о них. Однако их брак до сих пор держался на любви, что порой удивляло даже Катерину, когда она смотрела на мужа, с отсутствующим видом бродящего по дому. Первое время примечательное “отсутствие детей”, как это звучало в устах матери Катерины, печалило их обоих, но постепенно они привыкли, и Катерина нередко задумывалась, стали бы они еще ближе друг другу, если бы появился ребенок. И вообще, как иногда сознавалась она подругам, может, оно и к лучшему, Эдгара вполне достаточно, чтобы удовлетворить ее потребность заботиться о ком-то.

После того как Катерина ушла, Эдгар допил чай и спустился по крутым ступенькам в свою подвальную мастерскую. Он редко работал дома. Транспортировка по лондонским улицам может нанести инструменту непоправимый вред, и гораздо проще приехать на место со всем необходимым. Мастерская служила ему преимущественно для реализации собственных замыслов. Несколько раз ему действительно приходилось доставлять фортепиано к себе, и тогда его спускали на веревках в узкое пространство между улицей и домом. Сама мастерская представляла собой маленькое помещение, загроможденное пыльными фортепианными остовами, рабочими инструментами, которые свисали со стен и потолка, словно куски туш в лавке мясника, прикрепленными к стенам выцветшими схемами устройства фортепиано различных фирм и портретами пианистов. Тусклый свет проникал сюда через крохотное оконце, прилепившееся под самым потолком. Сломанные клавиши выстроились на полках, точно ряды зубных протезов. Катерина как-то назвала его мастерскую “кладбищем слонов”, и он поинтересовался, что навело ее на эту мысль – огромные грудные клетки выпотрошенных роялей или рулоны войлока, похожие на снятые шкуры, а она ответила: ты слишком поэтичен, я имела в виду всего лишь всю эту слоновую кость.

Спустившись по ступенькми, он едва не упал, споткнувшись о сломанный механизм, прислоненный к стене. Помимо трудностей с транспортировкой фортепиано, была еще одна причина, по которой он не водил заказчиков в свою мастерскую. Тех, кто привык видеть инструменты сияющими полировкой в изящных гостиных, вид их обнаженных внутренностей и осознание того, что небесные звуки рождаются из чего-то настолько механического, пугал и расстраивал.

Эдгар пробрался к маленькому письменному столу и зажег лампу. Накануне вечером он спрятал пакет, полученный в Военном министерстве, под стопкой старых печатных руководств по настройке. Он открыл конверт. В нем находились копия письма, которое он получил от полковника Фитцджеральда, карта и контракт, где прописывались его обязанности. Помимо этих бумаг, в конверте были печатные справочные материалы, которыми его снабдили по настоянию доктора Кэррола, с заголовками жирными прописными буквами: общая история бирмы, с подробным изложением истории англо-бирманских войн и британских завоеваний. Эдгар сел и начал читать.

История в общих чертах была ему известна. Он знал об англо-бирманских войнах, конфликтах, примечательных своей быстротечностью и значительными территориями, которых лишались бирманские короли после каждой победы войск Ее Величества: после первой войны – прибрежные области Аракан и Тенассерим, после второй – Рангун и Нижняя Бирма, после третьей – Верхняя Бирма и Шанские княжества. О первых двух войнах, которые завершились между 1826 и 1835 годами, он узнал еще в школе, а о второй подробно писали газеты в прошлом году; об окончательном захвате территорий было объявлено только в январе. Но, если не считать самых общих сведений, большая часть подробностей оказалась для него неизвестной: что предлогом второй войны послужило похищение двух капитанов британских морских судов, что на развязывание третьей отчасти повлияла напряженность, возникшая после того, как британские посланники, получившие аудиенцию у бирманского короля, отказались разуться при входе в помещение. Там были и другие разделы, в том числе об истории королевских династий – запутанная генеалогия, которую делало уж совсем неудобоваримой наличие многочисленных жен, из нее становилось понятно, что убивать всех родственников, способных предъявить права на трон, – самое обычное дело. Он запутался в новых словах, именах со странными сочетаниями букв, которые он не мог произнести, и сосредоточился в основном на истории последнего короля, Тибо, его свергли, и он бежал в Индию после того, как британские войска захватили Мандалай. Это был, согласно военным отчетам, слабовольный и неудачливый правитель, которым помыкали жена и теща, и время его царствования ознаменовалось разгулом беззакония в отдаленных районах, подтверждением чему служили участившиеся атаки вооруженных банд дакоитов, разбойников – название это стало известно Эдгару из статьи, которую он выдрал из “Иллюстрированных лондонских новостей”.

Он услышал наверху шаги Катерины и прекратил чтение, готовый засунуть бумаги обратно в конверт. Шаги остановились у лестницы.

– Эдгар, уже почти десять, – крикнула она.

– Правда! Мне пора! – Он погасил лампу и сложил бумаги в конверт, удивляясь собственной осторожности.

Катерина поджидала его наверху лестницы, с сюртуком и чемоданчиком с инструментами.

– Обещаю, что сегодня приду вовремя, – сказал он, ныряя в рукава.

Эдгар поцеловал ее в щеку и вышел на холод.

Остаток утра он провел за настройкой “Броадвуда”, принадлежавшего члену парламента, который в соседней комнате громогласно вещал о возведении нового приюта для душевнобольных благородного происхождения. Эдгар быстро закончил работу; он мог бы потратить больше времени на тонкую настройку, но у него сложилось впечатление, что инструментом редко пользуются. К тому же в гостиной, где стоял рояль, была плохая акустика, а политическая позиция депутата показалась Эдгару отвратительной.