Литмир - Электронная Библиотека

— Неужели любовь может быть во вред?

— Может. Бог любит меру во всем. Безумная страсть порождает безумие. Но понял я это, когда было уже поздно. Я полагал, что любовь понимает и оправдывает все. Не тут-то было! В какой-то момент каждая женщина из романтичной, витающей в облаках или в море нежности своего возлюбленного, начинает превращаться в прагматичную хозяйку. В ней добавляется уверенного шарма, но в тоже время, появляется трезвая расчетливость, и если желаемый результат расчетов не совпадает с системой координат, в которой она пребывает, то из этой системы она готова вычеркнуть любой объект, в том числе, не удерживающего рост графика мужа. Тьфу, я как-то математически выражаю свою мысль.

— Мне понятно… Хотя банально и неправильно считать, что, либо время побеждает любовь, или любовь побеждает время. Они параллельны и меняются вместе. Другое дело, если они пошли в разные стороны или пересеклись. Но мне кажется, в этом случае, духовный разлад имеет первичное значение. К примеру, с точки зрения карьеры и быта, мой отец это образец неудачника, но у мамы даже мысли не возникало с ним расстаться. Просто у них другая формула счастья, возможно, отличная от общепринятой. Хотя кто ее утверждал? А еще я знаю более драматичный, даже шокирующий пример. Одна женщина потеряла в результате травмы кисти рук. Представляете себе женщину без рук?! Даже если она Венера Милосская, она уже не может быть хозяйкой. Не всякий мужчина примет на себя груз, который полагается от природы женщине. Так вот, муж этой женщины остался с ней. Жизнь изобилует примерами, как с той, так и с другой стороны. Все определяется состоянием души…

— Во! Сейчас, Варя, ты рассуждаешь пусть и красноречиво, но очень похоже на мою бывшую супругу.

— Простите, — смутилась Варя.

— Да нет, это ты меня прости. Но я закончу. Вторая причина моего разочарования — мое собственное изобретение. Замахнувшись на время, я опять же перешел грань, вышел из меры. В результате — у меня не осталось ни любви, ни времени. Есть только друзья…

— Но ведь это так много! А еще есть прошлое, есть будущее! Знаете, у меня в жизни тоже был момент, когда я перестала верить в любовь. Очень хотелось стать циничной и грубой. Но потом Мария Гавриловна рассказала мне о вас и Елене Андреевне… О том, ради чего вы по ночам паяете прибор, одно упоминание которого позволит окружающим записать вас в сумасшедшие. Я так завидовала вашей жене. Украдкой заглядывала в двери вашей лаборатории. Не понимала, как она могла вас оставить. Не понимала, наверное, еще и потому, что у меня перед глазами опыт моих родителей. Но главное, что я потом поняла — дело не в любви, не во времени, а в том, чего мы сами хотим и от того и от другого. Я, наверное, говорю банально?..

— А я? Не в театре, чтобы слова выбирать. — Оправдался за обоих Сергей Павлович. — Никогда бы не подумал, что не самый яркий и весьма распространенный пример моей семьи станет притчей во языцех. Но ты права: есть прошлое, есть будущее. Есть возможность все исправить. Главное — самого себя. — Некоторое время Кошкин молчал, потом переменился в лице. Будто вернулся в утраченную реальность. — Но я хотел спросить о другом, Варя. Я не обидел тебя тогда своей напускной черствостью в коридоре? Мне показалось, что…

— Вам показалось. Все показалось. Кроме одного, я действительно испытываю к вам…

— К тебе, — волнуясь, поправил Кошкин.

— К тебе, — со вздохом согласилась Варя, но в этот раз глаз не опустила, а смотрела прямо.

— Господи! Какой же глубины синева в твоих глазах! Утонуть можно! — воскликнул Кошкин. — Известно, что первая жизнь мужчины начинается в утробе женщины, а остальные, я уверен, в ее глазах.

Почувствовав, что его пришпиленная капельницей рука, оказалась в ладонях Вари, он замолчал. Более всего, он стыдился сейчас своей беспомощности и слабости.

— Скажу тебе сразу, — теперь уже Сергей Павлович смотрел в сторону, — я слабо представляю себе свое будущее. Это, пожалуй, во-первых. Во-вторых, я не имею никакого морального права втягивать тебя в свою неустроенную и, возможно, бесперспективную жизнь.

— В-третьих, я уже давно втянулась в твою жизнь добровольно. И ни на что, при этом, не рассчитывала. И сейчас менее всего рассчитываю.

— Последнее время я тешил себя надеждой, что живу ради сына. Но, как мне сейчас кажется, он прекрасно справляется без меня. То ли я уже дал все, что мог дать, и этого было совсем немного, то ли он, как и Лена, ушел от меня в другое время. А я остался там, где мы с ним собираем модели кораблей и самолетов, в обнимку, сидя на потертом диване, читаем книгу… — Кошкин вздрогнул. — Не обращай внимания. Дурацкая ипохондрия. Я иногда просыпаюсь, и собственному отражению в зеркале жалуюсь на жизнь. А ведь, по сути, мне надо благодарить Бога уже хотя бы за то, что у меня в жизни была такая любовь. Жутко подумать, но есть люди, которые, по большому счету, с этим чувством не знакомы. Опять же — вопрос меры. Но теперь уже с отрицательным значением.

— Зато таким индивидуумам чаще всего удается движение по карьерной лестнице и приобретение материальных благ, — улыбнулась Варя, словно сказанное ею, оправдывало существование Вари Истоминой и Сергея Кошкина.

— Это — да, — согласился Сергей Павлович.

— Только ты не подумай, что мне просто хочется выйти замуж, — вдруг совсем по-детски испугалась Варя.

— А что в этом плохого? — вскинул брови Кошкин.

— Мне не хотелось бы стать тенью Елены Андреевны Варламовой.

Кошкин театрально наморщил лоб.

— Всё, даже тень Елены Андреевны принадлежит президенту холдинговой компании и удачливому бизнесмену Владимиру Юрьевичу Рузскому. Страшно представить, что будет с тем, кто посягнет хотя бы на тень Елены Андреевны Варламовой!.. Мне же принадлежит только память.

— А я о ней и говорю, — серьезно сказала Варя.

— Наверное, в прошлом можно остановить пулю, хотя и в этом я сегодня сомневаюсь. Но остановить разочарованную женщину… Для этого, по меньшей мере, потребуется энергия, сравнимая с той, которая выбрасывается во вселенский вакуум при рождении новых звезд. А, как мы знаем, новые звезды, это взорвавшиеся старые. Я, Варя, взорваться, в свое время, не смог, а теперь боюсь превратиться в черную дыру.

— Может, попробовать найти двойную звезду?

* * *

Вечером, когда вдвоем с Марченко смотрели по телевизору новости, Кошкин пытался прислушаться к себе. Пытался определить: так ли сильно болит то место в сердце, где жила все эти годы Лена. Стоило подумать, и в душе тоскливо засаднило. Но теперь он воспринимал эту боль по-другому: как осколок после давнишнего ранения, удалить который хирургическим путем невозможно в связи с угрозой для жизненно важных органов. С осколком придется жить. В конце концов, живут же люди.

Другое дело: Варя. Думая о ней, Сергей Павлович, покусывал от тревожащей неопределенности губу. Когда-то Лена ругала его за эту глупую привычку, из-за которой на нижней губе у него всегда ютился небольшой шрам. Теперь он останавливался лишь тогда, когда начинал ощущать во рту привкус крови.

Варя… Варя… Новое чувство или взаимная тяга двух пострадавших? Двух израненных, покореженных сердец… В ней есть какой-то тихий, именно тихий, неяркий свет. И Кошкин с содроганием думал о том, что он может к нему прикоснуться. С того дня, когда он впервые увидел Варю в своей лаборатории, он заметил этот свет в ее синих, как утреннее безоблачное небо глазах. Нет, она не потеснила Елену. Она просто прикоснулась к его душе, робко и ненавязчиво, но прикосновение осталось там ждать своего часа. Потому что всякий нормальный мужчина (если только он сознательно не выбрал путь затворничества, стезю монаха) будет до конца жизни искать свою женщину. И если обретет ее, то вместе с ней получит право на вторую жизнь. Совсем другую жизнь.

* * *

Врачебный консилиум пообещал Кошкину, что следующим утром он будет вставать. На ночь даже отключили капельную подпитку. И Сергей Павлович, не дожидаясь благословления из ординаторской, преодолевая сильное головокружение, осторожно сел на кровати лишь только плеснули в окно мутные волны рассвета. Сел, а потом и встал на ноги. Сначала сходил в туалет, где долго и с удовольствием плескал холодную воду на заросшее щетиной бледное лицо. Вдоль стеночки и спящей на дежурном стуле медсестры прогулялся по коридору до лестницы и обратно. Когда вернулся в палату, Михаил Иванович еще лежал лицом к стене. Тихонько лег на свое место, чтобы продолжить размышления о своем незавидном бытие, но мысли путались, либо неслись лавиной, не позволяя зацепиться за что-нибудь существенное и важное.

57
{"b":"161645","o":1}