Жорес воспринял у Маркса теорию научного социализма, материалистическое истолкование истории, идею классовой борьбы и освободительной миссии пролетариата, социальной революции. Но в отличие от догматических истолкователей Маркса он считал, что переворот в социальных отношениях и в политике недостаточен, что необходимо коренное преобразование духовной жизни человека, справедливо полагая, что эту духовную жизнь невозможно грубо подвести под экономическую формулу, что она неизмеримо сложнее, он думал, что ее нельзя создавать только в виде логической конструкции, не учитывая подсознательных, эмоциональных свойств человека. Содержанием духовной жизни человека и должно было явиться то, что Жорес условно называл обновленной религией. Его религия — это социалистическое мировоззрение, социалистическая мораль в поэтической, эмоциональной форме.
Жореса подталкивала к обновленной религии и узкая, догматическая трактовка марксизма Гэдом и Лафаргом. Конечно, Лафарг был марксистом, хотя и не такого масштаба, как Каутский или Плеханов. Но Жоресу претило его схематическое обеднение духовной жизни человека. Вслед за Гэдом Лафарг объявлял справедливость, мораль, истину «метафизическими журавлями». А они для Жореса были неотъемлемой, важнейшей частью его социалистического идеала, означающего не только справедливое экономическое устройство общества, но расцвет духовной, нравственной жизни человека. Этот человек должен обрести новую религию, означавшую для Жореса идеальную жизнь чувств, возвышенный порыв к истине, выражение поэзии, дремлющей в сердце каждого человека. Конечно, в благородном стремлении Жореса к религиозному обновлению проявлялись те же черты идеалистической, поэтической, эстетической тенденции, которые отразились много лет назад в его диссертации «О реальности чувственного мира». Кстати, когда клерикалы ехидно цитировали эту диссертацию, Жорес спустя много времени после ее защиты заявлял, что он не берет из нее обратно ни одного слова.
Жорес всегда будет переоценивать этические ценности религии и недооценивать опасность бессознательного, мистического в духовной жизни людей. В его мышлении присутствует элемент иррациональности. Пантеизм, так ярко проявившийся в его философской диссертации, отсутствие твердого, монолитного материалистического мировоззрения служат, по-видимому, источником его исканий в области новой религии. Правда, религиозные тенденции Жореса выражались в очень смутной, обрывочной форме. Он не успел осуществить свою мечту — написать в конце жизни большой труд, посвященный всем этим делам.
А практически Жоресу приходилось решать религиозные проблемы в иной, совсем не в такой умозрительной форме. Он, конечно, постоянно и энергично боролся против всех политических происков клерикальных сил. Но это не значило, что он вел войну с каждым верующим. Свободу совести он считал неотъемлемой чертой демократии. И свой антиклерикализм Жорес, естественно, не распространял на своих близких, на свою семью. Он с уважением относился к религиозным привычкам своей матери, не фанатичной, но верующей католички. Когда он женился, то венчался в церкви. Его дочь, родившаяся в 1889 году, прошла обряд крещения, так же как и сын Луи, родившийся девятью годами позже. Его жена и теща обязательно ходили к воскресной мессе. Но если в молодости Жан сопровождает мать в церковь, то теперь он уже не участвовал в этих визитах к господу богу; тем не менее он не собирался нарушать семейный мир антирелигиозной пропагандой. Запрещать же что-либо своим близким он вообще был не способен.
Вот в таких условиях и произошел неожиданный для Жореса скандал, доставивший ему много неприятностей. Конечно, если бы у него была жена поумнее, а главное, если бы она проявляла внимание к мужу и заботу о нем, то этого скандала и не возникло бы. Луиза была не такова. Как-то одна родственница заговорила с ней о политической деятельности Жана.
— О моя милая, меня совершенно не интересует вся эта чепуха, — пренебрежительно перебила ее Луиза своим сонливым голосом.
Впрочем, однажды вдруг она заинтересовалась делами своего мужа. Это случилось, когда Мильеран, который бывал у них дома, стал министром в кабинете Вальдек-Руссо.
— А когда ты будешь министром? — спросила вдруг подруга жизни Жореса.
Луизу быстро заверили в том, что ее непрактичный супруг никогда не сумеет сделать такую блестящую карьеру. Жан, конечно, все понимал и со всем покорно мирился. В доме царил мир, и он мог хотя бы отдохнуть здесь от бешеного напряжения своей политической деятельности. Он не придал значения тому, что Луиза еще до окончания учебного года в лицее Мольера, где училась Мадлен, вместе с дочерью отправилась в Беесуле. Мать поместила дочь в монастырь, чтобы подготовить ее к первому причастию. 7 июля 1901 года дочь Жореса, одетая в длинное белое платье, прошла обряд принятия святой евхаристии. Дома был устроен праздничный обед, где Луиза собрала всех дядюшек, тетушек и прочих родственников. Луиза позаботилась послать всем друзьям и знакомым специальные извещения о предстоящей церемоний. Это усердие не по разуму и сыграло свою злосчастную роль. В тот самый день и час, когда в Бессуле мадам Жорес сияла довольством в окружении родственников, цветов и обильного угощения, Жан имел возможность прочитать в газете «Эколь лаик» («Светская школа») маленькую заметку, перепечатанную затем всеми газетами: «Факт невероятный. Но истина от этого но менее плачевна. Образование дочери г-на Жореса, «социалистического лидера», поручено добрым сестрам монастыря Вильфранш д'Адьбижуа. Каждый день слуга провожает в монастырь и встречает дочь бывшего депутата Тарна, которую монахини готовят к святому причастию. Излишне добавлять, что в Вильфранше имеется светская школа, превосходно управляемая очень добросовестным педагогом, где, впрочем, всего двадцать учениц. Удивительно, какие примеры подают нам сверху».
Заметка произвела сенсацию. В самом деле, лидер социалистов, который ведет активную борьбу за светское обучение, за то, чтобы запретить церковным конгрегациям воспитание подрастающего поколения, предпочитает свою дочь учить в монастыре! Какое чудовищное лицемерие! Шум подняли не только клерикалы. Друзья-социалисты обвинили Жореса в двурушничестве. Все это произошло к тому же в разгар полемики по вопросу о министериализме.
И июля Жорес публикует в «Птит репюблик» свои объяснения: «Я всегда говорил, что моя жена является верующей христианкой и в воспитании детей необходимо какое-то соглашение, компромисс между матерью, выполняющей церковные обряды, и неверующим отцом-социалистом. Я считал, что у меня нет права запрещать детям участвовать в отправлении культа под руководством матери. Но я думал, что мой долг состоит в том, чтобы обеспечить обучение моих детей в светском учебном заведении, предоставляя им возможность свободного развития. Я никогда не пренебрегал этим своим долгом. Моя дочь училась в светском лицее Мольера, и у нее были только светские учителя. Я надеялся, что я мог бы помочь ей, избегая ненужных кризисов и конфликтов, получить образование, что, на мой взгляд, является правильным».
Жорес заявлял, что он ни от чего в своей жизни не отрекается, что он со своими силами и слабостями принадлежит своей партии. Но заявление Жореса лишь подлило масла в огонь. Шум только усилился. В дополнение к прочему на страницах газет начались разговоры о том, что Жорес слаб, что уступки, сделанные им жене, свидетельствуют о его малодушии, что ему не хватает воли, характера.
Человека, проявившего столько великодушного мужества и терпеливой мудрости в отношении своей семьи, как, впрочем, и во многих других делах, поливали грязью. Особенно изощрялся в самой гнусной клевете некий Урбен Гойе на страницах газеты «Орор», Жореса обвиняли во всем, вплоть до того, что он якобы тайно исповедует католическую веру в расчете на получение наследства от своих богатых родственников.
Алеманисты решили обсудить поведение Жореса на заседании Центрального комитета социалистической партии. Жорес не мог явиться на заседание: болезнь горла особенно усилилась. Это тоже использовали против него. Шесть недель продолжалось обсуждение в комитете. Уже дошли слухи об исключении Жореса из партии. Вся история приобретала совершенно дикий, бессмысленный характер. Каждое ничтожество спешило использовать возможность бросить камень в человека, который был подлинной совестью французского социалистического движения и одним из его самых благородных представителей, Жорес терпеливо вел дискуссии и споры, подавляя отвращение ко всей этой грязной и лицемерной возне. Среди социалистов нашлись люди, которые перещеголяли в нападках на Жореса даже самых отъявленных клерикалов.
