Главная беда была в том, что партия оставалась оторванной от профсоюзов. А они-то реально и руководили рабочими выступлениями. По настоянию Гэда конгрессы социалистов несколько лет подряд принимали резолюции, не допускавшие соглашения с Всеобщей конфедерацией труда, за которой стояли полмиллиона членов. Анархо-синдикалистское руководство ВКТ, в свою очередь, враждебно относилось к социалистам. Отношения подчас становились очень напряженными. Такое положение Жорес считал несчастьем французского рабочего класса.
Он тоже критиковал профсоюзных лидеров, их анархо-синдикалистскую тактику. Но он делал различие между анархией и революционным синдикализмом. Жорес считал, что в его критике необходимо чувство меры, мудрости, дух братской справедливости. Необходимо сделать все для объединения политических и профессиональных организаций рабочего класса. Жорес всегда становился па сторону рабочих, если даже под руководством анархистских лидеров они допускали тактически ошибочные действия, прибегали к ненужному насилию. Он разъяснял, что гнев социалистов должен быть обращен не против рабочих, а против хозяев, которые их довели до этого. И он давал примеры того, как это делается, в частности, в знаменитом споре с Клемансо.
Много лет Жорес добивался закона о пенсиях для рабочих. Пожалуй, нет ни одной законодательной уступки в пользу трудящихся, к которой бы не приложил свою руку Жорес. В начале 1907 года он горячо протестует против подавления стачки электриков, затем в споре с Брианом защищает государственных служащих, особенно учителей. Летом в этом же году Жорес бросается на помощь виноградарям юга и солдатам восставшего 17-го полка. Спустя год Жорес вызывает сочувствие всей Франции красноречивым осуждением кровавых репрессий против рабочих в Дравейе и Вильнев-Сен-Жорже. Даже если Жорес не одобряет профсоюзной тактики, как это было, к примеру, с забастовкой железнодорожников в 1910 году, он все равно на стороне рабочих. Всегда, во всем высший закон для него — интересы рабочего класса. Поэтому так велик его авторитет среди рабочих, так сильна любовь к нему. Как раз теперь рабочие стали называть уже постаревшего Жореса: «отец Жан», «дядюшка Жан».
Он терпеливо ищет соглашения с профсоюзами. На съезде своей партии в Лиможе он добился решения, обязывающего социалистов приложить все усилия, чтобы рассеять недоразумение между ВКТ и социалистической партией. По его инициативе лидеры профсоюзов получили возможность выступать на страницах «Юманите».
На всех партийных конгрессах Жорес требует не отрываться от профсоюзов, ликвидировать гибельный разрыв. И если этот разрыв между социалистами и ВКТ все же постепенно как-то ликвидируется, то это было результатом его усилий. Во многих практических вопросах рабочего движения традиции, родившиеся под влиянием Жореса, благотворно сказывались в рабочем движении десятки лет спустя. И если все же он не успел многого сделать, то надо не забывать о времени, об обстоятельствах, о противниках, о людях слепых и злобных, о том, что даже столь выдающиеся способности, ум, энергия Жореса все же не в состоянии были объять те гигантские и сложнейшие задачи, которые вставали перед французским рабочим классом. К тому же приближение войны побуждало его бросаться в другие тяжелые и сложные битвы.
Война войне
— Ненависть была чужда Жоресу, и он жил в безмятежном спокойствии, свойственном человеку с чистой совестью, — говорил Анатоль Франс.
Надо полагать, великий писатель имел в виду отношение Жореса к конкретным людям, носителям зла. Ибо, конечно, Жорес ненавидел. Ненавидел страдания людей в любой их форме. Сильнейшую ненависть испытывал он и самому большому несчастью современного ему общества — к войнам. Разве иначе он вкладывал бы столько страсти в борьбу с войной? Это была труднейшая из всех задач, которые он ставил перед собой. Даже борьба за социалистическое преобразование общества представлялась многим социалистам сравнительно более легкой. Гэд говорил, что в сохранении капитализма в конечном счете заинтересовано лишь 200 тысяч французов. Подобно атому в войне заинтересована незначительная кучка людей. Но они опираются на националистические чувства, охватывающие массы. Национализм был тогда очень силен во Франции. Такие явления, как буланжизм, дело Дрейфуса, показали это. Даже рабочий класс, которому понятие отечества, родины труднее всего связать в буржуазном обществе со своими классовыми интересами, был охвачен национализмом. Тем более что национализм служил элементом революционно-демократической традиции. И его нелегко было преодолеть, ибо французские социалисты и демократы выступали наследниками «патриотов» 1792 года, мечтавших с помощью войны разнести по свету идеи революции, либералов эпохи реставрации, стремившихся разрушить Священный союз войной, даже коммунаров, сторонников беспощадной войны с пруссаками.
Кстати, патриотические иллюзии самого Жореса явно связаны с этой традицией. Тем более замечательно, что он, как никто по Франции, оказался способным решить проблему войны и мира. И это надо было делать не только в борьбе с национализмом, но и с иными, подчас противоположными тенденциями, в которых идея социалистического миролюбия превращалась в карикатуру.
Самая крикливая из них связана с именем Гюстава Эрве. Этот учитель из департамента Ивонн, бывший анархист, еще в 1901 году напечатал статью, посвященную годовщине битвы при Ваграме. Он решительно осуждал традиции бонапартистского милитаризма и предложил отметить годовщину тем, чтобы, собрав в казармах все отбросы и весь навоз, построить перед этой кучей солдат и при звуках военной музыки водрузить на навозе французское знамя. Этот эффектный и претенциозный образ вызвал целую бурю. Гюстав Эрве, мастер крайне хлестких фраз, повел шумную антимилитаристскую кампанию. Он заявил, что социалисты должны ответить на любую войну забастовкой и восстанием,
Жюль Гэд, со своей стороны, считал, что борьбу с войной вообще вести не следует, поскольку войны — неизбежный спутник капитализма. Он отвергая идею антивоенной всеобщей забастовки.
Гэд выступал за революцию, но только в мирное время. В случае войны революционеры должны при любых обстоятельствах защищать родину. Как всегда, ультрареволюционность и догматизм превращались в свою противоположность, в данном случае в шовинизм.
На конгрессах социалистов в Лиможе в 1906 году и в Нанси в 1907 году Жорес предложил политику, в которой он стремился сочетать предотвращение войны, социалистическую революцию и уважение к национальным интересам. Жореса поддержал Вайян, и ему удалось повести большинство социалистов за собой. Однако его линия еще не была совершенно четкой и ясной. Ему приходилось как-то лавировать между Гэдом и Эрве. Гэдовский революционный шовинизм совершенно не годился. Но, конечно же, он не мог согласиться и с Эрве. Однако в анархистской позиции этого чемпиона «неловкости» он находил один полезный момент — революционную борьбу с войной. К тому же позиция Жореса складывалась еще во многом интуитивно. Словом, он нуждался в каком-то внешнем толчке, нуждался в поддержке, чтобы окончательно найти правильный путь.
Жорес получил эту поддержку от Ленина. В августе 1907 года вождь большевиков впервые участвовал в работе конгресса Интернационала, состоявшегося на этот раз в Штутгарте. То, к чему Жорес шел в значительной мере ощупью, Ленин четко определял с помощью революционного марксизма. И знаменательно, что позиция Жореса оказалась довольно близкой к ленинским взглядам. В Штутгарте было представлено четыре резолюции: Жореса, Бебеля, Гэда и Эрве. Две последние, по мнению большевиков, а также и Жореса, совершенно не подходили. Проекты Жореса и Бебеля нуждались в улучшении. Ленин и Роза Люксембург, проводившие активную революционную линию, решили взять за основу текст Бебеля, хотя он также нуждался в коренном преобразования. Здесь играли роль чисто тактические соображения. Германская социал-демократия пользовалась в Интернационале большим влиянием, и отвергнуть ее резолюцию значило бы резко затруднить утверждение правильной линии. К тому же Жорес в глазах многих социалистов еще носил на себе печать министериализма. Ведь на предыдущем конгрессе, в Амстердаме, он был в роли обвиняемого. Жорес понимал это и сам поддержал тактику Ленина, не настаивая на своем проекте. Потребовалось немало усилий, чтобы заставить Бебеля согласиться на революционную трансформацию его резолюции. Бебель упорно не признавал необходимости революционных действий, не соглашался с ленинской поправкой, призывавшей в случае войны использовать кризис, чтобы ускорить крушение капитализма. Жорес действовал очень активно и косвенно помог Ленину. Луначарский, участник конгресса, говорил, что Жорес оказался там «настоящим героем дня».
