– Да, – продолжала миссис Драйвер, – и я ещё кое-что вспоминаю. Помните ту служанку, Розу Пикхэтчет?

– Дурочку?

– Ну, дурочка она была или нет, я теперь не знаю; так вот, она видела одного… одну… на каминной доске в гостиной… с бородой.

– Одного… одну… кого? – спросил Крэмпфирл.

Миссис Драйвер бросила на него испепеляющий взгляд.

– О чём я вам всё это время толкую? Одного… одну из этих…

– Наряженных мышей? – сказал Крэмпфирл.

– Не мышей! – Миссис Драйвер чуть не кричала. – У мышей не бывает бород.

– Вы же сами сказали… – начал Крэмпфирл.

– Я знаю, что я так сказала. Хотя у этих бород не было. Но как их назвать? Чем они могут быть, кроме как мышами?

– Не так громко, – шепнул Крэмпфирл. – Мы разбудим весь дом.

– Через зелёную дверь ничего не слышно, – сказала миссис Драйвер. Она подошла к плите и взяла угольные щипцы. – А если даже и услышат? Мы не делаем ничего плохого. Отодвиньтесь, – продолжала она, – дайте мне подойти к дыре.

Одну за другой она принялась извлекать оттуда вещи, сопровождая это возмущёнными возгласами и удивлёнными ахами. Она сложила их на полу в две кучки: одна – из ценных вещей, другая – из того, что она назвала хламом. Ну и странные предметы свисали со щипцов!

– Только поглядите, её лучший кружевной носовой платок… ещё один, и ещё! И моя самая большая игла… я знала, что она у меня была… и мой серебряный напёрсток – как вам это нравится! – и ещё один из её напёрстков! Батюшки, а сколько тут клубков шерсти, сколько катушек! Нечего удивляться, что никогда не можешь найти белые нитки, когда надо. Картошка… орехи… Поглядите-ка, баночка икры… Икры! Ну, это уж слишком, право, слишком! Кукольные стулья… столы… а промокательная бумага… Так вот куда она девается! О господи! – вдруг воскликнула она, вытаращив глаза. – А это что такое? – миссис Драйвер положила щипцы и наклонилась над дырой – нерешительно, боязливо, словно опасалась, что её ужалит. – Часы… часы с изумрудами… её часы! И она так их и не хватилась! – Голос миссис Драйвер зазвучал громче. – И они идут! Поглядите, можете проверить по кухонным часам. Двадцать пять минут первого.

Миссис Драйвер внезапно села на стул; глаза её неподвижно смотрели в одну точку, щёки побелели и обвисли, словно из неё выпустили воздух.

– Вы знаете, что это значит? – спросила она Крэмпфирла.

– Нет. А что? – сказал он.

– Кража, – сказала миссис Драйвер, – вот что. Об этом надо сообщить в полицию.

Мальчик лежал, плотно укрывшись одеялом, и дрожал. Отвёртку он положил под матрас. Он слышал, как зазвонил будильник, услышал вскрик миссис Драйвер на лестнице и убежал. Свеча на столике возле его кровати всё ещё немного чадила, и воск был тёплым на ощупь. Мальчик лежал и ждал, но никто не поднялся наверх. Ему казалось, что прошла целая вечность, когда наконец куранты в холле пробили один удар. Час ночи. Внизу не раздавалось ни звука, и, выскользнув из постели, мальчик пробрался по коридору на лестничную площадку. Там он немного посидел, дрожа и вглядываясь в темноту внизу. Было тихо, лишь тикали часы да порой раздавался шорох или вздох, который можно было принять за порыв ветра, но который – мальчик знал это – издавал сам дом: устало вздыхали доски пола, стонали суковатые доски стен. Всё было спокойно, и мальчик набрался храбрости: спустившись на цыпочках по лестнице, прошёл по коридору до кухни. Немного подождав за зелёной дверью, он осторожно распахнул её. Кухня была погружена в тишину и полумрак. Так же, как миссис Драйвер, мальчик нашарил на полке над плитой коробок и зажёг спичку. Он увидел дыру в полу, лежащие кучей предметы рядом и – одновременно – заметил на полке свечу. Неловко дрожащими пальцами зажёг её. Да, тут оно всё и лежало – содержимое домика в подполье, брошенное как попало, и рядом щипцы. Миссис Драйвер унесла всё, что считала ценным, а «хлам» оставила на полу. И, сваленное вот так, оно и выглядело хламом: мотки шерсти, сморщенные картофелины, разрозненные кукольные столы и стулья, спичечные коробки, катушки, скомканные промокашки…

Мальчик опустился на колени. Сам дом был разгромлен, переборки между комнатами свалились; там, где Под углублял пол комнат, чтобы было просторнее, была голая земля, валялись спички, старое цевочное колесо, кожура луковиц, бутылочные пробки… Мальчик смотрел, моргая глазами; рука со свечой так дрожала, что на пальцы потёк горячий воск. Затем он стал на ноги и, пройдя на цыпочках через кухню, закрыл дверь в буфетную. Вернулся обратно и, склонившись над дырой, тихо позвал:

– Арриэтта… Арриэтта!

Подождал немного и позвал снова. Опять что-то горячее капнуло ему на руку: это была его слеза. Он сердито смахнул её и, опустив голову ещё ниже, позвал опять.

– Под! – шепнул он. – Хомили!

Они возникли так бесшумно в пляшущем свете свечи, что сначала он их не увидел. Они стояли молча, подняв к нему белые от испуга лица, там, где раньше был проход к кладовым.

– Где вы были? – спросил мальчик.

Под откашлялся.

– В другом конце коридора. Под курантами.

– Мне надо вас отсюда забрать, – сказал мальчик.

– Куда? – спросил Под.

– Не знаю. Может быть, на чердак?

– Что толку? – сказал Под. – Я слышал, что они говорили. Они собираются сообщить в полицию, и принести кошку, и вызвать санитарную инспекцию и крысолова из Лейтон-Баззарда.

Наступило молчание. Маленькие глаза смотрели в большие глаза.

– В доме не будет ни одного безопасного места, – сказал наконец Под.

Никто не шевельнулся.

– А как насчёт кукольного домика на верхней полке в классной комнате? – предложил мальчик. – Туда даже кошка не заберётся.

Хомили кивнула в знак согласия.

– О да, – еле слышно вздохнув, произнесла она, – кукольный домик…

– Нет, – всё так же без выражения произнёс Под. – На полке жить нельзя. Может быть, кошка и не заберётся наверх, зато и мы не спустимся вниз. Там как в клетке. Нам нужна вода и…

– Я стану носить вам воду, – сказал мальчик, – и здесь, – он коснулся кучки «хлама», – есть кровати и другие вещи.

– Нет, – сказал Под, – полка не годится. Да и ты скоро уедешь, так они говорили.

– О, Под, – умоляюще зашептала Хомили, – в кукольном домике есть лестница, и две спальни, и столовая, и кухня… И ванная, – добавила она.

– Но этот дом под самым потолком, – растолковывал жене Под. – Тебе же надо есть, не так ли? – спросил он. – И пить?

– Да, Под, я знаю. Но…

– Никаких «но», – сказал Под и тяжело вздохнул. – Нам остаётся одно, – сказал он. – Переселиться.

– О!.. – прошептала Хомили, и Арриэтта принялась плакать.

– Полно, полно, – устало сказал Под, – не расстраивайся так.

Арриэтта закрыла лицо руками, но слёзы скатывались между пальцев; мальчик видел, как они поблёскивают при свете свечи.

– А я и не расстраиваюсь, – всхлипнула она. – Я плачу от радости.

– Вы имеете в виду, – сказал мальчик Поду, однако поглядывая одним глазом на Арриэтту, – что переедете в барсучью нору?

Мальчик чувствовал, что его тоже охватывает радостное волнение.

– Куда же ещё? – спросил Под.

– О господи! – простонала Хомили и села на поломанный комод из коробков.

– Но вам надо где-то спрятаться на эту ночь, – сказал мальчик. – Надо где-то побыть до утра.

– О господи! – снова простонала Хомили.

– Тут он прав, – сказал Под. – Мы не можем идти по полю ночью. И днём это нелёгкое дело.

– Я знаю! – вскричала Арриэтта. Её мокрое от слёз лицо, блестевшее при свете свечи, сияло трепетной радостью. Арриэтта поднялась на цыпочки и взметнула вверх руки, словно собиралась взлететь. – Давайте переночуем в кукольном доме этой ночью, а завтра… – она закрыла глаза, словно ослеплённая ярким видением, – завтра мальчик положит нас… положит нас… – Куда – она не могла сказать.

– Положит нас? – вскричала Хомили глухим, словно загробным голосом. – Куда?

– В карман, – пропела Арриэтта. – Положишь, да? – Она снова взметнула руки, подняв к нему сияющее лицо.