— Марина никогда не отличалась правдивостью. Она знала, что я собирался объясниться с тобой. Мы тогда полночи с ней проговорили. Она сказала, что ты без ума от Финна и я должен дать тебе свободу.

Он сел на кровать и обнял меня.

— Ты уже больше им не увлекаешься? Он такой надутый, спесивый, самодовольный зануда. Когда ты сбежала, я боялся, что ты ушла к нему. Я позаимствовал у Бастера самолет и посадил его в парке в Глазго — по этому поводу вышел небольшой скандал. Я пришел к нему в гостиницу и вытащил его из постели. Он здорово разозлился.

— Еще бы, — сказала я. — Неужели ты так и сделал?

— В самом деле. Сколько я должен убеждать тебя, что я тебя люблю? Не думаю, чтобы такое случалось раньше на Иразе. Кто когда-нибудь влюблялся до потери сознания в собственную жену?

Я еще больше покраснела и потупилась.

— Ради Бога, Эмили любимая, посмотри на меня.

Взяв его руку, я прижала ее к своей щеке.

— Я была так несчастна. А потом я увидела в галерее свой портрет. Мне сказали, что ты отказался его продать.

— Я нигде не мог тебя найти. Я звонил твоей матери и Нине каждые пять минут, надеясь узнать о тебе.

— Боже мой, а я им специально не стала звонить, потому что была уверена, что ты тоже не станешь у них объявляться.

Я взглянула на него. Он улыбнулся, и впервые в его улыбке я не увидела насмешки. И я заметила, каким бледным и усталым он выглядел, с отяжелевшими, словно после многих бессонных ночей, веками.

— Ты скучал по мне, — сказала я изумленно. — Я верю, что ты и правда меня любишь.

— А теперь я тебе это докажу, — сказал он торжествующим тоном, расстегивая «молнию» у меня на платье.

Я внезапно оробела.

— Я так давно этим не занималась, что, наверно, потеряла сноровку.

— Не волнуйся, как с плаванием и ездой на велосипеде, раз постигнув это искусство, уже никогда его не утрачиваешь. Убирайся, Вальтер, — сказал он, спихивая на пол упирающегося Вальтера Скотта, — тебя сюда не приглашали.

Когда его губы коснулись моих, мы оба задрожали. Какая-то сумасшедшая радость овладела мной. Я чувствовала биение его сердца рядом с моим, его поцелуи становились все более страстными и настойчивыми, и шум машин с улицы доносился все слабее, заглушаемый ударяющей мне в виски кровью.

Когда мы кончили, за окном стемнело.

— Это было чудесно, — вздохнула я. — Мы должны делать это чаще.

— Мы так и будем, ночью и днем. Любимая, — сказал он вдруг озабоченно, — ты думаешь, ты сможешь вытерпеть мой дьявольский нрав ближайшие лет этак шестьдесят?

— Пожалуй, — сказала я. — Если время от времени я буду получать такую компенсацию.

Рори тихо засмеялся, поглаживая мне шею. Закурив сигарету, он одной рукой привлек меня к себе.

— Рори, — сказала я через несколько минут, — я знаю, ужасно говорить об этом в такой момент, но я умираю с голоду.

— И я тоже.

— Не пойти ли нам куда-нибудь поужинать?

— Нет, я могу захотеть тебя между вторым и десертом, а в ресторане это было бы неловко. Я закажу что-нибудь в номер.

Открывая немного позже бутылку шампанского, он сказал:

— Милая, ты ничего не будешь иметь против, если мы больше не вернемся на Иразу?

— Против? — переспросила я, не веря своим ушам. — Разумеется, нет.

— Мне надоело писать овец и скалы, — продолжал он. — Я хочу писать тебя на солнце и дать тебе полдюжины детей, чтобы тебе больше не приходило в голову убегать от меня.

— Но ты любишь Иразу.

— Она утратила для меня свою прелесть. Во-первых, я хочу, чтобы ты была подальше от Финна. Во-вторых, Марина не даст нам покоя. Обществом мамочки и Бастера я сыт по горло на несколько лет вперед. Да и к тому же мой новый папаша там обосновался.

— Что он делает целыми днями? — спросила я. — Он все еще влюблен в Бастера?

— Да. Они оба пристрастились к виски и воспоминаниям о бурно прожитой жизни. Но у Алексея есть еще одно на уме. Хороводясь со мной, Марина всегда твердила, что ей нужен мужчина постарше. Хэмиш оказался слишком стар, зато Алексей немного похож на меня и очень успешно утешает ее.

— Боже мой, — я была поражена. — Ну и ну. Ты хочешь сказать…

— Пока еще нет. Марина так нравится себе в черном, что год она протянет, но она так богата, а Алексей так беден, что у них наверняка что-нибудь получится.

— А ты не ревнуешь? — спросила с тревогой я.

— Ничуть. — Он поцеловал меня. — Но себе в мачехи я не хотел бы ее заполучить.