— Неужто все еще в постели? — шутливо приветствовал ее Акитада.

Она заулыбалась в ответ:

— Да ладно тебе! Я уже полностью одета. Хотя только совсем недавно. Тосикагэ считает, я должна жить спокойно и не суетиться. — Она легонько похлопала себя по животу, выпирающему под шафраново-желтым шелковым кимоно, поверх которого был накинут еще коричневый жакетик китайского покроя.

— Выглядишь просто замечательно, — заметил Акитада, усаживаясь на полушку-дзабутон. — Какой симпатичный на тебе жакет. А волосы! Я и не знал, что они у тебя так выросли.

Акико была польщена.

— Да. Красивые, правда? По целому часу причесываю их каждое утро. — Она вдруг выпрямилась и, обращаясь к служанке, сказала: — Все, достаточно. Видишь, у меня гость? Пойди-ка принеси вина.

— Да рано еще для вина-то, — запротестовал Акитада. — А чай у вас, наверное, не подают [10].

— Вот еще! Конечно, подают. Тосикагэ добудет для меня все, что угодно. Ну вот что, Сачи, приготовь-ка тогда чаю и принеси каких-нибудь сладостей.

Когда они остались одни, Акико встала.

— Ну и как тебе моя комната?

Акитада огляделся по сторонам. В чистой и просторной комнате, куда свет проникал сквозь обтянутые прозрачной бумагой двери, было уютно и тепло — благодаря расставленным повсюду жаровням-хибати, в которых тлели раскаленные докрасна угольки.

Акико подошла к двери и немного приоткрыла ее.

— Мой личный садик! — с гордостью сказала она.

Акитада тоже подошел и выглянул на улицу. За красными лакированными перильцами открытой веранды начинался настоящий пейзаж. Опрятный ручеек струился меж мшистых берегов. После горбатого красного мостика он вливался в небольшой прудик и оттуда вытекал на улицу прямо под высоченными штукатуреными стенами. Его холмистые берега покрывали высаженные талантливой рукой кустики и карликовые деревца, напоминавшие настоящий лес. Среди валунов возвышалась крохотная пагода, до мельчайших деталей — и позолоченными колокольчиками на карнизах, и золоченым шпилем на верхушке — походившая на настоящую, а за мостиком каменный фонарь искусной резной работы так и манил, словно обещая открыть новую сказочную картину.

— А вон тот изображает гору Фудзи. — Акико указала на самый большой из рукотворных холмиков. — Похож?

— Прямо один к одному, — соврал Акитада и с нежностью посмотрел на сестру. — Я рад, что ты счастлива и что Тосикагэ гак заботится о тебе.

Она весело рассмеялась. Одной из самых милых черт Акико был ее звонкий смех. Он не был таким заразительным и непосредственным, как у Ёсико, зато прямо-таки ласкал слух. Акитада вдруг понял, что обожает обеих сестер.

Акико поежилась и прикрыла дверь.

— Какой сегодня холод, — сказала она, потом спросила: — Ну а как там матушка? Наверное, велела притащить к себе в комнату все жаровни, чтобы вы окончательно задохнулись. Нет, просто не представляю, как Ёсико выдерживает такое день за днем!

Акитада немного приуныл, а трепетных чувств к Акико в его душе чуть поубавилось. Взгляд его упал на расписную ширму, сплошь разрисованную цветами в корзинах и вазах. Выписаны они были настоящей рукой мастера и выглядели как живые — глициния, колокольчики, камелии и множество других растений, которые его Тамако наверняка знала по именам и по целебным свойствам.

Он вдруг сообразил, что Тамако, приехав, попадет в пустые комнаты, где даже от старой мебели толком ничего не осталось. Роскошь обстановки в доме Тосикагэ напомнила Акитаде о скудости его собственного. А как бы ему хотелось порадовать Тамако такой же вот в точности ширмой. Уж кто-кто, а она с ее любовью к саду и растениям, несомненно, оценила бы такой подарок.

— Какая милая вещица, — сказал он сестре, указывая на ширму. — И кто художник? Вот бы и мне приобрести такую для Тамако.

— Понятия не имею, — ответила Акико. — Ее заказал для меня Тосикагэ, его и надо спрашивать. А какая яркая, правда? Должно быть, дорогая. Все, что покупает Тосикагэ, стоит дорого. Только посмотри на все эти вещи!

Не пропустив мимо ушей намек на то, что ширма может оказаться ему не по карману, Акитада обвел глазами комнату с ее изобилием ваз, лакированных шкатулок, расписных платяных сундуков, шелковых картин на стенах и занавесочек с кистями и бахромой, низеньких столиков для письма и косметики и многочисленных зеркал.

Один из этих предметов вдруг привлек его внимание — крохотная расписная фигурка богини, чьи выцветшие краски все же притягивали взор благодаря позолоте.

— И это он тебе подарил? — спросил Акитада, внезапно почувствовав, как учащенно заколотилось в груди сердце.

Акико скользнула по фигурке равнодушным взглядом.

— Что-то не припомню. Наверное, подсунул тихонько, чтобы сделать мне сюрприз. — Она присмотрелась к фигурке. — Симпатичная, только, по-моему, какая-то старая. Да? И вроде бы даже не здешняя. Похожа на китайское храмовое изображение Каннон [11].

— Да, — согласился Акитада. Его сестра, как оказалось, неплохо разбиралась в подобных вещах. Статуэтка действительно была старинная и, судя по одежде, представляла собой одно из китайских олицетворений богини милосердия. Но главное, если только он не ошибался, эта крохотная женская фигурка имела прямое отношение к списку исчезнувших императорских ценностей. Двух таких существовать определенно не могло. Задумчиво глядя на Акико, Акитада пытался понять, не вор ли ее муж.

— А в чем, собственно, дело? — спросила она.

Ее встревоженные глаза и рука, прижатая к выпуклому животу, удержали Акитаду от объяснений — он понял, что не может поделиться с ней своими подозрениями. Снова усевшись на подушку и грея руки у жаровни, он сказал как ни в чем не бывало:

— Знаешь, я вот подумал, что очень мало внимания уделял Тамако. По-моему, пришло время исправить это.

Акико звонко рассмеялась и присела рядом с ним.

— Вот и давай исправляй! — И она с озорным видом пригрозила ему пальчиком. — А то знаем мы вас, мужчин, — вечно носитесь где-то по делам, а про нас только ночью и вспоминаете. Слава Богу, Тосикагэ хоть пока еще обращает на меня внимание. А то меня даже и не удивляет, что так много знатных женщин держат любовников.

Служанка принесла чай в бронзовом чайнике и, разлив его по чашкам, поставила оставшийся подогреваться на жаровню. Перед тем как уйти, она с поклоном сказала, обращаясь к Акитаде:

— Хозяин освободился и готов встретиться с вами, как только вы пообщаетесь с госпожой.

Акитада поблагодарил, а Акико недовольно поджала губки:

— Ну вот еще! Ты же только пришел. Я-то думала, ты хочешь посоветоваться со мной, что купить Тамако. Уж кто-кто, а я знаю все лучшие лавки, торгующие шелком и всякими побрякушками.

Отпив чаю, Акитада улыбнулся:

— Ну теперь-то уж я разведал дорогу и буду заходить почаще. А что касается шелка, то на днях я побывал в одной лавке — хотел купить ткани на одежду себе и Ёсико. Знаешь, у них там, кажется, неплохой выбор. — Он назвал имя владельца.

Акико кивнула:

— Да, это хорошее заведение. Только зачем ты покупаешь ткань для Ёсико? Она же не надевает ничего, кроме каких-то старых обносков.

Акитада встал:

— Вот потому-то я и занялся этим. Жаль только, что ткань оказалась слишком яркой. Ёсико напомнила мне, что матушка очень скоро может переодеть нас всех в траур.

Акико приуныла.

— Ой, страшно даже подумать об этом! Представь только — неделями никуда не выходить, да еще эти траурные таблички повсюду. Все-таки как было бы здорово, если бы кто-нибудь разрешил сократить срок траура по родителям. Ведь это же совершенно бесполезное дело.

Акитада мысленно не мог не согласиться с этим, пока шел к кабинету Тосикагэ, хотя слова Акико и прозвучали не слишком-то уважительно. Но уж кто-кто, а он вряд ли мог упрекнуть ее в этом, потому что сам не испытывал ни любви к матери, ни сожаления по поводу ее близкой кончины.