– А не хотела бы ты сыграть леди Макбет, Хлоя? – спросил Раннальдини.

Лизандер проснулся около десяти с убийственной головной болью. Застонав, он попытался сфокусировать взгляд на розово-светлом парике, висящем на одном из столбиков большой двуспальной кровати.

Джек спал на его свитере с Утенком Дональдом, несколько розовых обнаженных девушек смотрели на него с картин да сильно пахло грешной плотью. Постепенно его взгляд переместился на розовые ногти, гладкие загорелые восковые ноги, переходящие в пышные бедра, и пушистые лобковые волосы, выщипанные в форме сердца.

Как мощный электрический заряд ударила его мысль, что случилось что-то убийственно плохое. Заросли Китти были выбритыми там, во Франции, и еще не могли отрасти. С трудом подняв взгляд выше, поверх вздымающейся груди, он уткнулся в самодовольно-удовлетворенное лицо Гермионы, пожирающей бок копченого лосося.

– Что за черт тут происходит?

– Мы занимались любовью, – Гермиона погладила его лоб, – и это было чудесно.

– Этого не могло быть. Если ты мне только не сыпанула что-нибудь в выпивку. Я никогда не хотел оказаться с тобой в постели. Я слишком люблю Боба.

– Как невежливо!

Гермиона продолжала улыбаться, однако ее острые ногти впились в скальп Лизандера.

– Ой, не надо. Я люблю Китти.

– Ну перестань, мы же все знаем, что тебе заплатили.

– Но любовь-то была настоящей, будь ты проклята.

– И она не сказала тебе после всего: «Это было волшебно, Лизандер»?

Лизандер потряс головой и, окончательно проснувшись, оперся на локоть, уставясь в красивое и злобное лицо Гермионы.

– Да, Китти всегда говорит Раннальдини: «Это было волшебно, Раннальдини». Лизандер, ведь ты же столько браков развалил.

Вдруг, испугавшись, она махнула рукой перед его страшными, налитыми кровью глазами.

– Ты... ты... Раннальдини рассказывал тебе о них с Китти в постели?

Вот же сучка! Как это ужасно, что Китти должна говорить и Раннальдини тоже «волшебно».

– Ну так. Разговор на подушке. Но ведь Раннальдини и не претендует на звание джентльмена. Он любит такие истории и в восхищении наблюдал прошлой ночью через двустороннее зеркало за нами. – Она засмеялась своим коротким убийственным смешком. – И Китти тоже.

– Китти! – Лизандер похолодел. – Китти. Бедный ангел. Что она сказала?

– С ней все будет о'кей, – произнесла Гермиона, разозленная его внезапным отчаянным прозрением. – Все эти выходцы из рабочего класса чувствуют боль не так, как мы. И вообще я не понимаю, и-за чего ты всполошился, ты же должен испытывать наслаждение. Иди-ка сюда, – она соблазнительно откинула красные шелковые простыни. – Давай попробуем еще раз, пока ты трезвый. И ты скоро забудешь Китти.

От отвращения Лизандер слетел с постели, схватившись за голову, едва сдерживая тошноту, и, натягивая джинсы, порвал их еще больше. Гермиона потеряла терпение.

– Да с какой стати Китти должна покинуть Раннальдини? – прошипела она. – Посмотри на этот роскошный дом и все эти прекрасные земли.

За узким окном Лизандер видел покрытые снегом печные трубы, испускающие дым к сияюще-голубому небу. На той стороне долины, на полях за «Парадайз-Грандж», как на картине Брейгеля, люди катались на лыжах и тоббоганах, спускались по холмам, а собаки неслись за ними с веселым лаем – и вся эта сцена так остро напомнила ему Монто и Китти, что он схватился за подоконник.

– Да ты подумай, как она живет, будучи замужем за гениальным человеком. – Голос Гермионы звучал сейчас как колокол. – Подумай о ее будущности в Нью-Йорке. Ну какого черта ты можешь ей предложить?

– Только мое сердце.

Сопровождаемый насмешливым хохотом Гермионы, он отправился на поиски Китти. Лестничная площадка была пустынна, если не считать забытых кем-то лифчика и пары трусиков. Пробираясь среди канделябров, кинжалов, лавровых венков, опавших фиговых листков, карточек с указанием мест, окурков, презервативов и прожженных воздушных шаров, Лизандер вдыхал запахи секса, застоявшегося табачного дыма, полупустых стаканов.

Не желая будить священника, раскинувшегося на софе с букетиком сухих маков в руках, Лизандер вскоре наткнулся на бодрствующую с затуманенными взглядами группу, сидящую вокруг кухонного стола.

– Я и не знала, что у Гвендолин Числеден такой подтянутый животик, – говорила Джорджия, наконец заполучив в руки Гая.

– И первый приличный трах за последние сорок лет, – добавил Мередит. И тут он заметил Лизандера: – Ну что, солнышко. Как ты?

Увидев на другом конце стола Боба, погруженного в музыкальную страницу «Обсервера», Лизандер порозовел и пробормотал:

– Где Китти?

– Во всяком случае, не в себе, бедный ягненочек. Она бросила соль нам в кофе. Потом, когда я очень вежливо попросил у нее немного масла для наших круассанов, она достала из холодильника два фунта и бросила на стол, как слиток золота.

Несколько старых дев, тщетно ожидавших священника к заутрене в церкви Всех Святых в Парадайзе, были ошеломлены видом бедной маленькой миссис Раннальдини, всегда такой тихой, незаметной, которая прибрела в белом бальном одеянии с кровоточащими ногами и, сжавшись на задней скамье храма, жалобно всхлипывала:

– О, пожалуйста, Господи, помоги мне, помоги мне.

Мисс Крикдейл, насмотревшаяся на адюльтеры Парадайза, побежала к телефонной будке, чтобы позвонить Мериголд и попросить ее забрать Китти.

– Я думаю, бедная малышка окончательно тронулась.

– Надо полагать, что прошедшей ночью только ты, Ларри и я не попали в Аид, – сказала Мериголд, усаживая Китти напротив плиты и вручая ей чашку черного кофе, чтобы согреть замерзшие руки. Ее зубы стучали между голубых губ. На ней было старое овчинное пальто поверх изорванного наряда весталки-девственницы.

Мериголд готовилась к визиту Рудольфе, который должен был вот-вот подъехать осматривать «Парадайз-Грандж». С окнами, занесенными снегом, дом выглядел прекрасно. Если бы еще картины, его украшавшие, не ушли на аукционы Сотби... Ларри отсыпался наверху. Они оба пришли к выводу, что давно уже так не веселились на вечеринках.

Увидев, что Китти немного успокоилась, Мериголд заговорила более откровенно.

– Я знаю, что Лизандер был с тобой в постели, Китти, дорогая. Ты ему очень нравишься, но ведь он был в постели и со мной, и с Джорджией, и я боюсь, он просто не в состоянии противиться любому влечению, тем более что в постели-то он просто гений. Он знает, как заставить тебя чувствовать себя и желанной, и милой, и красивой.

Видя, что Китти вздрагивает от каждого прилагательного, Мериголд почувствовала, что кто-то должен поступить жестоко, чтобы сделать в результате добро.

– Он собирался отправиться в постель с Рэчел, у него был роман с Мартой в Пал м-Бич и еще Бог знает с кем в Парадайзе и помимо него, а теперь – Гермиона. Я знаю, это тебя потрясло, но надо смотреть правде в глаза, он же плейбой, только и думающий, где бы чего урвать да кого бы трахнуть.

Китти сделала глоток кофе, такого горячего, что у нее глаза увлажнились.

– Я думала, что он изменился.

– Мужчины не меняются, – сказала Мериголд, – только меняют партнерш. И Лизандер будет не вернее, чем Раннальдини, но здесь хотя бы ты живешь в роскоши.

Китти заплакала:

– Но я же люблю его, Мериголд.

– Потому что он такой добрый. Но это же совсем другое дело. Он берет женщин не размером того, что у него в штанах, а тем, что он хороший и умеет слушать.

Вернувшись к Раннальдини, Китти позволила себе один звонок. Этого ей было достаточно.

– Убирайся, – вопила она, прорываясь сквозь мольбы Лизандера. – Ты даже хуже, чем другие. Ты думаешь только о сексе. Я не хочу тебя больше видеть.

Полчаса спустя сгорели и последние надежды Лизандера. Он услыхал шаги по тропинке, ведущей к коттеджу «Магнит», но когда подбежал к двери, то нашел только записку от Боба, приглашавшего его на следующий день на обед в Лондон:

«Нам с тобой надо серьезно поговорить о Гермион»е.