– Вот я и думаю, что ему нужна самостоятельная работа, – Дэвид сделал официанту знак выписать счет.

– Да ведь она у него есть, – возразила Джорджия. – Он единственный из моих знакомых, кто делает серьезные деньги во время спада.

– А я все еще пытаюсь придумать рифму к слову «змея», – сказал Дэвид, доставая чековую книжку.

– Когда надо отослать Катулла?

– В январе.

– От этого мне почему-то еще лучше.

– Вы читаете поэзию?

– Нет, с тех пор как однажды взяла почитать Херрика и обнаружила во всех его поэмах пометки Гая, связанные с Джулией. Я уверена, что Херрик расхваливал белизну и безволосие ног Джулии только потому, что она не пользовалась его бритвой.

– Может, поднимемся ко мне на минутку? – спросил Дэвид, когда они вышли из ресторана.

На секунду, когда он вдруг достал ножницы, она ужаснулась, думая, что он маньяк, но он засмеялся и сказал, что просто хотел бы срезать ей челку, чтобы видеть ее глаза.

Дэвид прожил злосчастный год с бессонницами, апатией, переутомлением и ужасными головными болями от не находящих выхода эмоций. А он был мужчиной, привыкшим контролировать и себя, и других; он морщился от физически видимых усилий; часто был грубым и бесцеремонным оттого, что приходилось скрывать свои чувства, и, как однажды пораженный, он искренне считал себя конченным.

Через полчаса после того как Джорджия пришла домой, зазвонил телефон.

– Я не «Скорпион», – сказал Дэвид. – А если вы попробуете «змею» заменить «червяком», то сразу найдется масса рифм к этому слову.

– Ядовитый червяк, вся моя жизнь наперекосяк. Неплохо сказано, – засмеялась Джорджия. – Ты просто прелесть.

– Я надеюсь тебя увидеть, пока твоя жизнь еще не совсем наперекосяк.

– На будущей неделе перекосится, – пообещала Джорджия.

В Парадайз вернулись ручьи и Гай Сеймур. В Хитроу его, красивого и загорелого, встретила толпа фотокорреспондентов, там же он подтвердил свое заявление, что остается верен своей заблудшей жене, и добавил, мужественно, но несколько натянуто улыбнувшись, что как христианин и отец он против развода. И в самом деле, он не мог себе позволить ничего, кроме великодушия. Французское путешествие разорило его. Половина галерей в Вест-Энде загнулись, и ему необходима была финансовая помощь Джорджии, чтобы продержаться. А его порочная Джорджия вдруг стала выглядеть ну просто волшебно, и он вдруг обнаружил, что ему здорово не хватает этой ее порочности. Поскольку Лизандер был в Австралии, он чувствовал себя спокойнее, а Джорджия искренне хотела спасти их брак. Они ладили лучше, чем месяцы назад, а пресса, занятая конфликтом в Персидском заливе, отстала.

Осень поворачивала на зиму, когда Джорджия поняла, что свой и Дэвида гороскопы изучает тщательнее, чем гороскопы Гая, Джулии, Лизандера или даже Рэчел. Гай был в восторге оттого, что Джорджия целиком погружена в работу. Прелестные мелодии вылетали из ее башенной комнаты, развеваясь как знамена, а уж в ванной она пела еще замечательней.

Лизандер же меж тем торчал в глухомани, подразнивая богатого овцевода, забросившего свою жену ради игры в поло. Постоянно скучая по Джорджии, он невероятно расстраивался, что она не отвечает на его письма, восхитительно короткие, и всегда оказывается вне дома, когда он звонит. Не сумев дозвониться до нее, он названивал в «Валгаллу», поскольку Раннальдини был в отъезде.

– Китти, Китти, Китти. Звучит, словно я в темноте кличу кошку. Я не разбудил тебя? Который у вас час? Половина шестого? О черт, извини.

– Да ну что ты! Это самый прекрасный будильник, который я когда-либо слышала. И вообще, я сейчас читаю.

– Что ты читаешь?

– Книгу. Называется «Мечта молодой любви».

– Расскажи, о чем там. Я уже на двадцать пятой странице «Мельницы на Флоссе», так что можешь представить, как я здесь скучаю. Где Джорджия? Я не могу оставить послание на автоответчике, ведь Гай, мать его, может послушать.

– Наверно, она отключает телефон. Ведь у нее же столько работы.

– А ты не могла бы попросить ее позвонить мне, Китти? Я так по ней соскучился. От Ферди есть новости?

– Только то, что у Мегги течка и половина собак Фулема толкутся у ее дверей.

– О Господи, бедный Ферд. Я позвоню ему. Джек должен быть там. Он бы разобрался. У них были бы прелестные щенки. Я тебе подарю одного. Сколько ты сейчас весишь?

– Восемь стоунов одиннадцать фунтов, но в холодную погоду тяжело сидеть на диете. Слышал печальную весть о миссис Тэтчер?

– Слышал. Я по-настоящему рыдал, когда смотрел, как она в своем розовом костюме покидает Даунинг-стрит.

– Ужасно тяжело переезжать за три дня.

– Я отправил ей открытку с пожеланием удачи.

– Это так мило. Джон Мейджор выглядит приятно.

– Ты уверена, что у Джорджии все о'кей? Она скучает по мне?

– Уверена, да.

– Ну хорошо, я на Рождество буду дома. Я приобрел для тебя подарок вместо бумеранга, съеденного Динсдейлом. Пока, Китти, дорогая.

Положив трубку, Китти подумала, как опустел Парадайз без Лизандера. За ночь сильный мороз смел с деревьев последние листья. Ей стало грустно оттого, что никто не видел, как они падали, похожие на солдат, по одиночке умирающих на поле битвы. И как ужасно, если Лизандера, или Вольфи, или Ферди отправят в Персидский залив.

А в Австралии лето набирало силу. Лизандер, скучая по Артуру и собакам и вернув заблудшего скотовода его любящей жене, решил лететь домой, преподнеся сюрприз Джорджии, по которой он скучал сильнее всех. Все двадцать четыре часа полета он не отводил глаз от ее фотографии, которая потрескалась и потерлась в его бумажнике. Он приземлился в Хитроу жгуче-холодным утром первой недели декабря. Его встретили сумасшедшие от радости Джек и Мегги, которая, кажется, прибавила в весе. Ферди собрался на работу и, казалось, был чрезвычайно недоволен.

– Тебе нельзя возвращаться в Парадайз. Пресса еще вынюхивает там вокруг. Все опять заварится.

Но мне надо проверить, все ли в порядке у Артура и Тини. Все мое барахло в коттедже «Магнит», и я ужасно хочу видеть Джорджию.

– Ну хорошо, но, Бога ради, хотя бы позвони сначала. Ты же не хочешь нарваться на Гая.

Лизандер оставил послание для Джорджии на автоответчике и включил заезженную запись с ее песнями шестидесятых годов. Он так устал, что поездка на машине показалась ему длиннее полета. Лизандер вспомнил, как мама после его отлучек выбегала встречать его с раскинутыми руками, со слезами радости, и хватала в тесные, теплые и душистые объятия. Если он будет с Джорджией, то Рождество пройдет не так уж и мрачно.

Оставшийся без зеленой листвы, Парадайз показался ему таким же, как и в первый его приезд. Мрачно каркали вороны, камни домов потеряли свой блеск, все было накрыто туманом. Седая и угрюмая «Валгалла» пряталась за деревьями, как убийца в шайке сообщников. И только шафран лиственниц да краснота турецких дубов скрашивали унылую картину. Парящие ангелы Джорджии, казалось, нуждались в теплой одежде.

Стремясь побыстрее скрыться от жестокого ветра, Лизандер бросил машину поперек дороги и, нагрузившись мишкой-коала, огромной бутылью «Джиорджио» и двенадцатью бледно-розовыми розами, купленными по дороге, побежал к дому. Динсдейл встретил его и собак с сумасшедшим восторгом. Стоящий рядом «ровер», отполированный как офицерские ботинки, показался Лизандеру знакомым, но он слишком спешил.

– Джорджия, это я, – завопил он, входя в дом. Сердце его колотилось, он умирал от желания обнять Джорджию.

– Джорджия, где ты?

После затянувшейся паузы она спустилась вниз, обернутая темно-коричневым полотенцем. Она выглядела такой испуганной, что Лизандер с ужасом подумал, что Гай дома. С кухни доносился слабый запах рыбы. Наверное, готовила треску для Благотворительности.

Макияжа на ней не было, если не считать слегка подкрашенных ресниц, волосы у нее были растрепаны, она убрала челку и открыла лоб. Два месяца неотрывно смотрел Лизандер на ее очаровательную фотографию и теперь подумал, что она выглядит гораздо старше.