Вопила она примерно такое:

— Где это видано, чтоб девчонку с панталыку сбивать, я до гороно дойду, не смеет между матерью и дитем встревать.

— Скандалить вы умеете, товарищ Чагова… — Наша директор может быть и железобетонной при случае. Голос у нее стал таким, точно она укрощала пуму. — Но что вы этим достигнете? Кроме порчи нервов себе и другим?

Но мамаша Чаговой была в запале, она рванула на груди плащ, как матрос тельняшку…

— На своем горбу я ее до десятого дотянула?

— Может быть, пройдем в кабинет? — Зоя Ивановна говорила очень тихо. Точно догадывалась о моем присутствии. Хотя она вообще редко повышала голос.

— И теперь, когда я присмотрела ей местечко, когда ее берут в магазин, девка прямо сбесилась…

Странно, хоть они и похожи, но в этой красной толстой тетке ничего нет от нашей Чаговой. Нет, обязательно, если жениться решу, сначала тещу и даже бабку изучу…

— Чем работа продавщицы лучше санитарки? — спросила Зоя Ивановна.

— А что они имеют, ваши санитарки? Семьдесят рублей — и вся любовь? Да что больные в руку суют. Так это еще уметь надо взять, потребовать, намекнуть. Моя-то коровища постесняется, если в рожу не плюнет, у нынешних фанаберии не приведи господи!

А в прошлом году отец Чаговой попал пьяный пол грузовик, и ее мамаша сказала Таис Московской:

— Хоть освободилась…

Мне Мамедов рассказал, Чагова никто не мог утихомирить, когда он в штопор входил, только Таисья Сергеевна, они на одном этаже жили. Как начинал бушевать, мать Чаговой за ней. Таисья, она и красивая, и веселая, и с каждым из мужчин найдет общий язык. Мамедов проболтался, что отец ее до сих пор ревнует…

А потом Таисья Сергеевна однажды на уроке месяца через три стала нашей Чаговой внушать, что, раз мать вышла замуж за квартиранта, который взял ее с тремя детьми, ласковый, не пьет, надо порадоваться за нее.

— Пойми ее как женщина женщину и не дуйся…

Чагова молчала, только ее бледные голубоватые глаза изучали яркое лицо Таисьи Сергеевны, подрисованное, нарядное, как дом после капремонта.

— Мать плачет, жалуется, что ты с ним холодна…

— Чего же она хочет?

— Чтоб папой называла, у тебя не было до сих пор настоящего отца, вспомни, как он над вами издевался…

— А когда я была маленькой, он тянучки мне приносил…

Таисья замолчала, она ждала продолжения, но Чагова опустила голову, а после урока сказала:

— Передайте, не буду портить ей жизнь…

А теперь мать ей портит, разве это справедливо?

Я отключился на минутку, а когда опять на них посмотрел, они уже прощались, и до меня донеслись слова Зои Ивановны.

— Ваша дочь прирожденный детский врач, такая мягкая, спокойная… Не мучьте ее, дайте девчонке возможность учиться…

— Не согласная я… — И мамаша Чагова уплыла колыхаясь, а Зоя Ивановна долго стояла на одном месте, и я вдруг подумал, что ни за что не стану учителем…

Все ходят злые и усталые, хотя год только начался.

— Повеяло казенщиной! — сказал Сашка Пушкин. Он еще больше ссутулился за лето, голова прямо свешивается на грудь, но лицо осталось детским, без единого волоска, и уши болтаются, и чубчик дошкольный…

— Я не оракул, но Наталья Георгиевна рвется к власти…

И тут я вспомнил, что стали у нас появляться при входе какие-то доски объявлений, графики дежурств и соревнований, и множество всякой раскрашенной бумаги…

А недавно она пришла на урок Эмилии Игнатьевны, и та вызвала Пушкина. Сашка так мекал и тянул слова, что Наталья Георгиевна спросила:

— Он что — косноязычный? Не натягиваете ли вы ему пятерки?

У Эмилии Игнатьевны брови стали торчком, и она завопила басом о его способностях…

Потом завуч забрала ключи от радиорубки у Мамедова, хотя Петряков с Куровым лично по винтику все там собирали, на больших переменах включая фирменные диски.

И все время в школе какие-то комиссии. Приходят на уроки, шепчутся, учителя зеленеют, даже Таис Московская, хоть ей море по колено, о ней недавно писали в «Учительской газете».

А Нинон-Махно, сам слышал в буфете, стала говорить дяде Васе, что «нам нужна в школе твердая рука», «Зоя Ивановна слишком либеральна»… Хорошо, что мы кончаем, тем, кто за нами, не позавидуешь, если Наталья Георгиевна «съест» Зою Ивановну.

Да, Антошка перестала разговаривать с Ланщиковым, и теперь он цепляется к ней где только может. Я не знаю, в чем дело, но Митька проболтался, что на какой-то вечеринке Ланщиков стал приставать к Антошке, чтоб она выпила водку. А Антошка ничего, кроме соков, не пьет. Она обозлилась и сказала, что нечего из себя ему строить султана… Она никому не позволит собой командовать, даже любимому парню, а не такому примитиву, как Ланщиков.

Митька даже испугался, до того Ланщиков позеленел, а потом заявил, что настоящей любви можно посвятить всю жизнь, как и ненависти. Но Антошка еще подлила масла в огонь, добавив, что, когда человек травит других, он себя на страшное одиночество обрекает, ходит как еж, весь ощетинившись от внутренней пустоты. Ланщиков засмеялся, стал пить водку, и Антошка ушла. Неужели Ланщиков всерьез втрескался в эту малявку?!

Когда мы разбирали в классе сочинения о «Девичьей гордости и мужской чести», Ланщиков крикнул, что главное — не давать девчонкам наступать себе на ноги.

Я сказал, что некоторые девчонки не умеют себя поставить с нами, позволяют хамство, Варька Ветрова заспорила, что это не зависит от пола. Главное — сила характера, а все остальное — сироп.

— Тратим время на «мужскую честь», «женскую гордость», а с чем это едят сегодня?! — Ланщиков был в своем репертуаре. И вдруг Антошка заявила с вызовом:

— Конечно, для тебя эти термины — пустой звук, они недоступны твоему пониманию…

Ланщиков круто обернулся к ней, сузив разноцветные глаза.

— Это ты о женской гордости зачирикала?!

— Эй, прекрати! — Митька выбежал вперед и стал перед партой Антошки, точно закрывал собой амбразуру. Даже выше ростом показался.

— Ясненько! — улыбнулся Ланщиков. — Теперь мужская честь заговорила, защитник невинных девиц?

Митька хотел броситься к нему, но Антошка вцепилась в его рукав двумя руками.

— Не пачкайся!

Голос Антошки, всегда громкий, сейчас даже зазвенел как колокол в притихшем классе. Многие обернулись.

Ланщиков секунду щурил свои разноцветные глаза, лотом сказал с угрозой:

— Спасибо, Лапа, сочтемся!

Я покосился на Митьку, он опустил голову и молчал… Скажите! А сама говорила, что для нее парень начинается только от метра девяноста. Мне стало смешно и чуточку обидно, и я ушел, его не подождав. Пусть сами разбираются в своих делах!

Интересное вышло кино! Сегодня было собрание в классе. Выбирали бюро, последнее в жизни, как сказала Наталья Георгиевна, она всегда приходит, как завуч по воспитательной работе. Я вдруг заметил, что у нее тонкие и кривоватые ноги, а у кого-то читал, что такие женщины всегда лицемерны.

Мы с Митькой играли в морской бой, и отчет Стрепетова я пропустил мимо ушей, только отметил, что наш класс занял последнее место по сбору макулатуры, потому что я, видите ли, предпочел сдать макулатуру для себя за талоны. Ланщиков вел собрание, он у нас неизменный председатель, в прекрасном темпе за час провернул и доклад, и прения, начали выдвигать кандидатуры, я спросил Митьку, пойдет ли он в кино, и вдруг услышал фамилию Глинской и какой-то шепоток. А потом задушевный, проникновенный голос Ланщикова:

— С болью и горечью, но я хочу отвести кандидатуру Глинской, потому что она недостойна носить звание комсомолки.

На лицах ребят было написано удивление, интерес и насмешки. Ланщиков в роли защитника комсомольской чести!

— Глинская противопоставляет себя коллективу, отличается анархистскими выходками, встречается с легкомысленными юнцами…

— Вопросик? — поднял руку Стрепетов. — Ты о себе?

— Факты? — крикнула Ветрова.