Занятия начались. Через день пришел в класс, а там сидит Антошка и ревмя ревет. Кто хохочет, кто жалеет, Варька плечами пожимает. Оказывается, Ланщиков взял на дачу ее кроликов, а обратно не привез. Съел с компанией. И даже не соврал, скотина, подробно расписывал, какие они были вкусные и жирные.

Антошка так убивалась, точно отца потеряла. Совсем не повзрослела и косу не постригла, хотя Варька в лагере предсказывала, что она это сделает. Сейчас она по росту самая маленькая в классе, меньше Горошка и Комовой. А я по-прежнему самый длинный, хотя меня начали догонять Куров и Лисицын.

Оса начала урок с того, что спросила, кто хочет по литературе иметь тройки в году? Мы обалдели, а она пояснила, что ей надо точно знать, чтоб не мучить эти личности докладами и чтением текстов. Поднялось всего рук пять. Смешно, ну зачем Кожинову или Буракову четверки?! И Митька не поднял, вот это чудно…

Странный человек Оса, она все про нас помнит, хотя не классный руководитель. Мне вдруг сказала:

— Барсов, в воскресенье день открытых дверей в геологическом институте…

И ведь ляпнул я ей о своем желании только однажды, в сочинении на тему «Любимые книги» написал, что больше всего ценю Обручева и Ферсмана.

Сегодня был потрясный урок о Горьком и после него — разговор.

Оса, рассказывая о его раннем творчестве, прочла цитату, я ее специально записал:

«Так кончилась моя дружба с первым человеком из бесконечного ряда чужих людей в родной стране своей — лучших людей ее… Много раз я натыкался на эту боязнь праведника, на изгнание из жизни хорошего человека. Два отношения к таким людям: либо их всячески унижают, сначала затравив хорошенько, или как собаки смотрят в глаза, ползают перед ними на брюхе. Это реже. И учиться у них жить, подражать им не могут, не умеют…»

И мы заспорили, кого сегодня можно считать хорошим человеком и как его принципиальность воспринимают окружающие.

Я сказал, что не люблю правильных людей, противно от их чистоплюйства…

— Это имел в виду Горький, говоря, что хороших людей многие опасаются, — начала Оса, но я ее перебил.

— Вот были мы в июле в трудовом лагере. Представляете, с моим ростом свеклу окучивать? Но я же работал, почти на животе, но работал. Так меня хоть одна собака похвалила?!

— Уж ты и работал? — фыркнула Ветрова. — А сколько напортил?

Я чуть ее не треснул, я ведь ни одного ростка зря не выдернул, не потоптал!

— Каков же твой принцип? — спросила Оса.

— Обращайся с другим так, как хочешь, чтобы обращались с тобой. Нас не тронешь, мы не тронем, а затронешь, сдачу мы дадим…

— Точка зрения совершенно равнодушного человека, — Антошка сказала в воздух, она после гибели кроликов со мной мало разговаривает, сухо, точно я виноват. Но если бы я их принес к нам, мать тоже обязательно зарезала и сделала бы жаркое.

— И вообще всегда хорошие люди всех поучают, а хоть один плохой лез когда-нибудь в воспитатели?!

Мальчишки мне зааплодировали, а Оса написала на доске три вопроса и велела дома на них письменно ответить:

1. Что такое мещанство?

2. Мещанство у Горького.

3. Современное мещанство.

И продумать тему: «Герой-одиночка у Горького».

— А что это такое? — спросил Стрепетов, он без конкретности жить не может. И я пояснил, то же самое, что отец-одиночка. Все должен делать как мать, но алиментов не получает.

А на перемене вокруг стола Осы спор продолжился. Несколько человек ходили в «Современник» и смотрели «На дне».

И начали ругать спектакль.

Вдруг Саша Пушкин высказался. Это с ним бывало редко, но уж если он начинал, монолог весь выдавал на-гора без передышки, пока завод не кончится.

— Никто не виноват, что они — на дне. Сатин — пьяница, Пепел — вор. Кто им мешал выбиваться в люди? Талантливые актеры находили признание и в царское время, как и хорошие мастеровые. Зачем все валить на среду и время?!

— Я читала, что в одном из вариантов у Горького Сатин вначале был честным телеграфистом, а когда его оклеветали, когда все от него отвернулись, спился… — вмешалась Антошка.

— А я больше всего у Горького люблю слова: «Сострадание жжет мне сердце», — закричала Варька с вызовом, и Ланщиков три раза хлопнул в ладоши.

— Ты уверена, что надо жалеть всех людей? — поинтересовалась Оса, и класс замолк на секунду, а потом взорвался разными голосами. Больше всего кричали Комова и Рябцева.

— Человека и жалеть и уважать надо!

— Женщина всегда должна жалеть!

— Доброта необходима в отношениях с людьми…

— Всепрощение украшает женщину…

— В сказке о путешествиях Синдбада-морехода есть такой эпизод, — тихо начала Оса, и все мгновенно замолчали, — в лесу он встречает несчастного жалкого старика, который просит перенести его через реку. Синдбад подставляет старику спину, тот садится на него верхом, и больше он уже не может избавиться от этого паразита. У вас никаких аналогий не возникает?!

Многие переглядывались, пока Антошка не выкрикнула:

— Вот-вот. …Одни несчастны от обстоятельств, другие паразитируют на своих несчастьях, да?!

— Но учитель обязан любить своих учеников… — начал с пафосом Ланщиков, — как врач своих больных…

Оса улыбнулась.

— Ну вот как мне любить такого ученика, как вы, Ланщиков? Даже по инструкции человека, который списывает у товарищей, жалуется на них учителям, оскорбляет девочек, унижает слабых…

Одного нельзя отнять у Ланщикова — это нахальства. Он никогда не терялся, он тут же встал и раскланялся.

— Да, сложно любить друга, который может другому испортить отметку просто так, из вредности… — Реплика Антошки была негромкой, но многие усмехнулись. Ланщиков сегодня на физике заметил ее ошибку на доске, которую Кирюша прохлопала. Тут же поднял руку и объявил, хотя Кирюша собралась ставить Глинской «пять»…

— Я не признаю любви к ученикам без уважения, а если я не уважаю человека, исчезает и чувство! — сказала Оса.

— Женщина не должна жить головой! — крикнула Рябцева. — Главное — сердце…

И тут я увидел, какая брезгливая гримаса перекосила Митькино лицо. Точно он таракана увидел, он их с детства не выносил, один раз чуть не убил меня, когда я ему таракана за шиворот опустил в пятом классе.

— Значит, Марина Владимировна, — поднялась Варька, — вы не поможете ученику, если не будете его уважать?

Оса покачала головой.

— Не путай термины. Помочь я помогу тому, кто в этом будет нуждаться, но при этом я не обязана его любить.

— Но это жестоко!

— Интересненькое заявление! — сложил Ланщиков губы трубочкой.

— Я никогда не назову фашиста человеком, даже если он раскаялся, потому что каждый должен осознавать ответственность за свои поступки, — сказала Оса. — Предатель, из-за которого погибли другие люди, тоже для меня пустое место, хотя он, может быть, и сам страдает. Человек, годами унижающий другого человека, тоже в моих глазах выпадает из человеческого общества, как и пьяница, который калечит жизни не только окружающим, но и будущим поколениям…

— А разве пьяницы не больные люди? — застенчиво пискнула из-за спины Мамедова Комова.

Я смотрел на Осу и думал, что у нее много общего с Афифой, с Антошкой, что такие женщины и девчонки — люди интересные, но опасные. Влипнешь в дружбу, как в капкан. Хотя они верные. Если поверят в человека. И все-таки в той брачной консультации права психологиня, когда советовала женам прощать мужей, быть добрыми, мягкими, услужливыми, я бы никому не позволил бы собой помыкать…

Сегодня Таис Московская, в просторечии — Таисья Сергеевна — выгнала меня с английского. Жарко было, тошно, я набрал воду в стакан и стал из соломинки дуть Митьке в спину. Но не рассчитал и слегка полил нашу англичанку. Другого бы она в порошок истолкла, но дружка своего сыночка Мамедова только кротко попросила удалиться из класса.

Так что я отправился в буфет отдыхать и случайно увидел, как на Зою Ивановну в коридоре налетела мать Чаговой. Я тут же стал за выступ, обожаю такие концерты самодеятельности.