Этот прием, взятый на вооружение и в других местах, особенно густонаселенных, такого эффекта уже не приносил. Когда полным ходом пошло формирование ракетных соединений в 1959–1963 годах, тоже придумывались различные легенды прикрытия. В дивизии привозили то гаубицы, которые затем не производили ни одного выстрела, то самолеты, которые стояли на видном месте, но никогда не взлетали и т. п.
Соблюдение режима секретности, вопросы бдительности стали постоянной головной болью командования объекта «Ангара». Были курьезные случаи. Так, во время работ по вводу в строй второго ракетного комплекса для ракеты Р-7 впервые проводилась проверка возможности выполнения полного цикла работ с ракетой в условиях светомаскировки. В каждом подвижном и стационарном агрегате комплекса предусматривались и устанавливались средства светомаскировочного освещения, включая индивидуальные средства — светильники, закрепляемые на головном уборе номера расчета. Эти работы проводились в соответствии с тактико-техническими требованиями на комплексе и были предусмотрены программой отладочных испытаний. Выбиралась, по данным синоптиков, самая темная ночь с низкой облачностью. Подключались все светомаскировочные средства. Весь цикл работ по доставке, установке, обслуживанию ракеты на старте был выполнен без замечаний, хотя, в силу отсутствия опыта у расчетов по работе в ночное время, в нормативы не уложились.
Вид старта во время испытаний был поистине фантастическим. На всех высотных отметках — на ферме и в кабине обслуживания — номера расчетов с индивидуальными светильниками перемещались в условиях полной темноты. Но вместе с тем эта картинка (контуры ракеты и старта) спроецировалась и обозначилась на нижнем облаке и была видна за несколько десятков километров. Служба режима запаниковала. В дальнейшем все работы на старте проводились при обычной освещенности.
Вопросы маскировки и позже отнимали много сил и нервов у руководства соединением. В начале 60-х уже было ясно, что вместе с развитием ракетно-ядерного оружия будут постоянно совершенствоваться и методы разведывательной работы противника. Только недавно был сбит американский самолет-разведчик на Урале, и никто не мог дать гарантий, что подобное нарушение воздушного пространства СССР не повторится. Поэтому вопросам маскировки объектов с воздуха уже с первых дней строительства уделялось первостепенное внимание. Военный строитель полковник А. Л. Власов вспоминает, что, например, в период строительства первого старта посадка бетонного узла менялась дважды, так как поляна, на которой размещались цеха, якобы демаскировала площадку. Переместить бетонный узел на приличное расстояние от старта в период, когда полным ходом идут работы и график этих работ должен выполняться неукоснительно, — дело поистине героическое.
Легко сказать — замаскировать объект. Это не танк и не грузовая машина. Монтажно-испытательный корпус (МИК), например, имел высоту более 30 метров, а длину в пять раз большую. МИКи раскрашивали под жилые здания. Стоит себе «небольшой домик», а вокруг тайга. Особенно тяжело пришлось с маскировкой железнодорожных путей и бетонных дорог. Григорьев часто возмущался, протестовал, но указания сверху поступали регулярно. Железнодорожные пути маскировали ящиками с высаженными в них кустами. На крышах объектов тоже располагали такие насаждения. Когда стало понятно, как много сил и времени забирает подобная маскировка, создали штатную маскировочную роту численностью около 80 человек. Именно личный состав этой роты постоянно таскал тяжеленные ящики на железнодорожное полотно и снимал их перед учениями или комплексными занятиями.
Сложнее было с маскировкой нескольких десятков километров бетонных дорог. К решению этой задачи пришлось привлекать уже тысячи военнослужащих. Какой-то умник в Москве (конкретнее, в 4-м НИИ МО) додумался до «простого решения» — бетонные дороги выложить дерном. Соответствующее указание за подписью заместителя начальника Главного штаба РВСН А, С. Буцкого пришло и в Плесецк. Михаил Григорьевич опять «побушевал», но задачу выполнять было все же необходимо. На станции выпросили дополнительные железнодорожные платформы и ежедневно до полутора тысяч военнослужащих выходили на заготовку дерна, который срезали лопатами, грузили на платформы, подвозили к определенному участку и укладывали на полотно дороги. Наконец титаническая работа была завершена. Григорьев вместе с начальником инженерной службы соединения сел в самолет (уже была своя эскадрилья с тремя старенькими Ли-2) и осмотрел с воздуха результаты этой работы. Ровные, хорошо очерченные дороги из дерна просматривались как на ладони. Григорьев опять возмутился: «Только дурак может поверить в то, что дерн «самостоятельно расположился» в столь четкой геометрии!» Осенью пошли дожди. Тяжелые тягачи и заправщики намертво садились в раскисшем дерне, буксовали на бетонках. Срывались занятия, а о том, чтобы уложиться в нормативы, пришлось забыть. Григорьев вызвал начальника инженерной службы и приказал в кратчайшие сроки очистить дороги бульдозерами, что и было незамедлительно сделано.
На этом, конечно, эпопея с маскировкой не завершилась. Бетонные площадки и дороги позже раскрашивали масляными красками в разные цвета. Процесс был простым — ехала машина с бочками, в определенных местах на бетонку выливалось энное количество краски того или иного цвета, а идущие за машиной солдаты швабрами размазывали краску по бетонке. То есть из бетонной дороги делали большое камуфляжное полотно. Маскировочные сети, которыми надо было закрыть почти все объекты старта, тоже отнимали много сил. Но такое было время.
С учетом того, что на вооружение Советской Армии поступило стратегическое ракетно-ядерное оружие, на базе соединения в 1961–1962 годах был проведен ряд учений. На учения приезжали представители Министерства обороны, Генерального штаба. Приезжали уже с готовыми рекомендациями, которые рождались вдали от ракетных комплексов, в московских кабинетах. На одном из разборов учений генерал-майор М. Г. Григорьев сказал: «Здесь сидят семь генералов из Генерального штаба Вооруженных Сил. Я прошу вас передать вашим начальникам, что в вопросах ракетно-ядерного оружия, основах его боевого применения вы значительно отстали от нас. У нас есть уже кое-какие мысли и наработки. Поэтому принятие каких-либо скоропалительных решений сверху нежелательно. Приезжайте, но без готовых, к тому же ничем не обоснованных требований и рекомендаций, будем вместе учиться, искать ответы на все вопросы ракетно-ядерного оснащения Вооруженных Сил». В этом весь М. Г. Григорьев — честный, прямой, не идущий против совести ни в одном принципиальном вопросе.
При строительстве и формировании соединения проявились лучшие качества М. Г. Григорьева как командира и человека.
Когда из-за необычайно сложных условий жизни и быта среди офицеров частей начало зреть недовольство, Михаил Григорьевич использовал все свои командирские, ораторские, педагогические способности, выступал в каждой части, убеждал, просил, требовал.
Бывший начальник штаба одной из частей полковник Малеванный вспоминал: «Зимой, при 25-градусном морозе в летней лагерной палатке были собраны офицеры части. Клапаны шапок опущены, воротники подняты, на руках рукавицы. В палатку входит М. Г. Григорьев и командир части полковник Н. И. Тарасов. Оба без шинелей и головных уборов, в парадной форме со всеми боевыми наградами, подтянутые, хорошо выбритые, сильные духом. Михаил Григорьевич произносит короткую пламенную речь. Она настолько эмоциональна, патриотична и аргументированна, что уже через пять минут офицеры принимают достойный внешний вид, а в конце собрания — решение заклеймить позором нытиков и немедленно включиться в выполнение поставленных перед частью задач».
Вначале я хотел привести этот случай как командирский прием, пример высокого педагогического мастерства. Но убедился в том, что это была прежде всего жизненная позиция М. Г. Григорьева — в любых случаях служить для подчиненных примером и образцом.
