— Клянусь Зевсом, нам не достанется справедливая доля; ведь от тех, кто находится посредине, никогда не начнут раздавать!
Услышав эти слова, я был весьма огорчен тем, что он считает себя обделенным, и тотчас подозвал его к себе. Он охотно повиновался. Когда очередь дошла до нас, на блюде оставались лишь самые маленькие куски мяса, так как мы были последними, кто должен был с него брать. Лицо воина выразило явное огорчение, и он воскликнул про себя:
— Что за несчастная судьба, нужно же было, чтобы меня пригласили сюда, на это место! Тогда я сказал:
— Успокойся! Сейчас он начнет разносить от нас, и ты первым выберешь себе самый большой кусок.
Вслед за этим повар стал разносить в третий раз: это была последняя перемена. Сидевший рядом со мной воин взял кусок, но он показался ему меньше, чем другие, и он тотчас же бросил его обратно на блюдо, собираясь взять другой. Однако повар, полагая, что он отказывается от мяса, отошел прежде, чем воин успел взять другой кусок, чтобы обнести других. Такой поворот дела доставил этому воину столь сильное огорчение, что в смятении и гневе на судьбу, придя в самое дурное расположение духа, он опрокинул и оставшийся у него соус. Сидевший рядом со мной лохаг всплеснул руками и расхохотался. Я же притворился, что кашляю, но и сам не смог удержаться от смеха. Вот, Кир, о каком нашем соратнике я тебе рассказал. Все, конечно, рассмеялись, услышав этот рассказ. Но другой таксиарх промолвил:
— Кир, ему, по-видимому, действительно пришлось столкнуться с невоспитанным человеком. Но вот недавно ты обучал нас и затем распустил отряды, приказав каждому таксиарху подобным образом обучать свой таксис. Поступая, как и все другие, я взял один лох и стал его обучать. Впереди я поставил лохага, за ним остальных воинов в том порядке, как мне показалось необходимым. После этого я встал перед ними и, когда наступило время, глядя на выстроившийся отряд, дал команду идти. Тогда молодой воин вышел из-за лохага и устремился вперед. Увидя это, я сказал:
— Человек, что ты делаешь? Тот ответил:
— Иду вперед, как ты приказал.
— Но ведь я не тебе одному приказал, а всем! Услышав эти слова, воин повернулся к остальным лохитам [56]и сказал:
— Не слышите вы, как он ругается? Он приказывает всем идти вперед! Тогда все лохиты, обойдя лохага, двинулись ко мне.
Лохаг приказал им вернуться на прежнее место, и они стали выражать неудовольствие, говоря:
— Кому же подчиняться? Один приказывает идти вперед, другой не разрешает!
Я спокойно отнесся ко всему происшедшему и, построив весь отряд вновь, приказал, чтобы никто из стоящих позади не трогался с места ранее впереди стоящего. Все должны следить за тем, чтобы двигаться друг за другом. Тут ко мне подошел один воин, направлявшийся в Персию, и напомнил мне о письме, которое я написал домой и собирался с ним передать. Лохаг знал, где лежит письмо, и я приказал ему бегом его принести. Тот побежал, юноша же этот последовал за ним, в панцире и с мечом, и все остальные воины, видя это, устремились вслед. Все они вернулись назад, неся письмо. Так мой лох в точности исполняет все твои приказы. Все, разумеется, расхохотались, услышав историю письма с конвоем. Кир же сказал:
— О, Зевс и все боги! Каких соратников мы получили! Они настолько сговорчивы, что за небольшое количество мяса можно приобрести множество друзей! А некоторые настолько дисциплинированны, что бросаются исполнять приказ прежде, чем поймут, что же им было приказано! Я, право, и не знаю, каких нам еще желать солдат!
Так Кир шутливо расхваливал своих воинов. В палатке случайно присутствовал один таксиарх, Аглаитад, отличавшийся особо угрюмым характером. Этот самый Аглаитад сказал:
— Неужели ты думаешь, Кир, что они говорят правду?
— Но для чего они стали бы лгать? — возразил Кир.
— А только для того, чтобы заставить всех посмеяться, вот с какой целью они лгут!
— Выражайся поосторожнее, — сказал Кир, — и не называй лгунами этих людей. Этого названия, по-моему, заслуживает лишь тот, кто притворяется или более богатым или более храбрым, чем на самом деле, или же обещает совершить то, чего не в состоянии сделать, а на поверку обнаруживается, что он заявлял такое только с целью наживы и собственной выгоды. Те же, кто стремится рассмешить людей, не преследуя никакой выгоды, не оскорбляя слушателей и никому не принося вреда, могут быть названы скорее людьми благовоспитанными и остроумными, а не лгунами.
Так Кир оправдывал людей, развлекавших общество. А таксиарх, рассказавший забавную историю с лохом, заметил:
— Аглаитад, если бы мы попытались заставить тебя плакать, наподобие тех людей, которые песнями или речами, излагая что-либо печальное, стараются довести людей до слез, ты бы, вероятно, стал нас очень сильно бранить. А ныне, когда ты и сам знаешь, что мы хотели тебя немного повеселить, отнюдь не причиняя тебе вреда, ты так тяжко нас оскорбляешь!
— И поступаю правильно, клянусь Зевсом, — отвечал Аглаитад, — ибо тот, кто заставляет людей смеяться, совершает более недостойный поступок, чем тот, кто вынуждает их плакать. Ты и сам, поразмыслив, согласишься, что я говорю правду. Заставляя детей плакать, родители воспитывают в них скромность, а учителя обучают полезным наукам. И законы, заставляя людей плакать, обращают их на путь справедливости. А мог бы ты назвать тех, кто вызывает смех у окружающих, людьми, содействующими нашему здоровью или вселяющими в души других склонность к хозяйственным заботам или к государственным делам? На это Гистасп возразил:
— Аглаитад, если хочешь последовать моему совету, смело оделяй врагов тем, что представляет собой столь великую ценность в твоих глазах, и заставляй их плакать. Нам же и присутствующим здесь друзьям нашим щедро удели от того, что так низко тобою ценится, а именно от смеха. Я знаю, в тебе скрыты большие запасы его. Ты ведь не израсходовал сам эти запасы и не давал возможности добровольно посмеяться ни друзьям, ни гостям. Так что у тебя нет оснований отказывать нам в некотором количестве смеха. Аглаитад на это ответил:
— Ты, Гистасп, хочешь посмеяться надо мной?
— Нет, клянусь Зевсом! Это нелепая мысль. Из тебя скорее можно высечь огонь, чем извлечь смех!
При этих словах все расхохотались, зная его нрав, и сам Аглаитад улыбнулся. А Кир, увидев его просветлевшее лицо, воскликнул:
— Таксиарх, ты поступаешь нехорошо, развращая серьезнейшего мужа и заставляя его смеяться, особенно если вспомнить его ненависть к смеху!
На этом и закончилась та история. После этого Хрисант сказал, обращаясь к Киру и всем присутствующим:
— Мне известно, что с нами выступают в поход как доблестные, так и менее достойные воины. Если нам случится одержать победу, все они захотят получить равное вознаграждение. А я вот полагаю, что нет ничего более несправедливого, чем требовать равенства при оценке заслуг и храбрецов и трусов. Кир на это ответил:
— Пожалуй, друзья, если божество увенчает наши ратные труды успехом, нам следовало бы, клянусь богами, посоветоваться со всем войском, как оно рассудит: вознаграждать ли всех поровну, или же оценивать поведение каждого в отдельности и в соответствии с этим назначать награды?
— Но к чему затевать об этом разговор, — сказал тут Хрисант, — а не сказать сразу, что ты поступишь именно так? Разве ты не устроил состязания и не назначил награды подобным же образом?
— Но, клянусь Зевсом, это не одно и то же, — отвечал Кир. — То, что я командую войском, все воины, очевидно, считают правом, принадлежащим мне от рождения, и произведенное мною распределение командных должностей не станут рассматривать как нарушение справедливости. А вот добычу, которая им достанется на войне, они будут считать своим общим достоянием.
— Но постановит ли собравшееся войско распределять вознаграждение не поровну между всеми, а так, чтобы самым отважным достались и самые высокие награды и большая часть добычи? Что ты думаешь по этому поводу?
