Тоскливы лубки твои,

как пьяная поножовщина!

...Пацанка-хромоножка

играет на гармошке.

И рученьки фарфоровые

засунуты в меха,

как руки у фотографа

в таинственный рукав.

Сквозь лобик невозможный

в нахмуренном уме

танцующие ножки

просвечивают мне.

Сидит, как чертик с рожками,

на затылке с ножками.

С прикрытыми глазами

индийский колдунок,

витает над базаром

виденье лунных ног.

«Ах, белые наливы

продались за рубли,

ах, бедные наивы

надежды и любви...»

А Ванька-авангардист:

«Станцуем, — дразнит, — хромая!»

Он мучит ее, садист,

как совесть свою ромашковую.

А вчера, чтоб ее не кадрил,

избил в туалете карманника.

1971

* * *

Отец, мы видимся все реже-реже,

в годок — разок.

А Каспий усыхает в побережье

и скоро станет —

как сухой морской конек.

Ты дал мне жизнь.

Теперь спасаешь Каспий,

как я бы заболел когда-нибудь.

Всплывают рыбы

с глазками как капсюль.

Наверное,

возможное лекарство —

в них воды Севера

вдохнуть!

Но как помочь земле,

не погубивши реки?

Глядит предсмертный лес, ответчик и истец.

Ответственность лежит на тихом человеке.

И воды будут жить, пока ты жив, отец.

И все мои конфликтовые смуты —

«конфликт на час»

пред этой, папа,

тихою минутой,

которой ты измучился сейчас.

Поможешь маме вытирать тарелки...

Сам думаешь: а) море на мели,

б) повернувшись, северные реки

изменят вдруг вращение

Земли?

в) как бы древних льдов не растопили...

Тогда вопрос:

не «сколько ангелов на конце иголки?», но —

«сколько человечества уместится

на шпиле

Эмпайр Билдинг

и Останкино?»

1973

* * *

В скольженье юзом — специфичность.

Но все-таки я повернул.

На полной скорости вцепившись

не в руль — а в абсолютный нуль.

И мне навстречу из Калуги

летели в отблеске луны

в рули вцепившиеся люди —

как в абсолютные нули.

1974

* * *

Расчищу Твои снегопады,

дорожку пробью к гаражу.

По белоцерковному саду

машину свою вывожу.

Тебя соскребаю с асфальта,

весь полон минутою той,

когда Ты повалишься свято

меня засорять чистотой.

Такое покойное поле —

как если чернилами строк

я ночью бумагу заполню,

а утром он — белый, листок.

Но к черту веселой лопатой

счищаю Твою чистоту,

чтоб было Тебе не повадно

вторгаться в ту жизнь, что веду.

Не нужно чужого мне Бога,

я праздную темный мятеж.

Черна и просторна дорога,

свободная от небес!

Мой путь все вольней и дурнее.

Упрямо мое ремесло...

Приеду — остолбенею —

все снова Тобою бело.

1975

ДАМА ТРЕФ

Опера-детектив

Пролог и I-е действие

Шесть церквей повычищали под метелку.

Шесть овчарок повели по алтарям.

Сколько?

Сколько?

Сколько?

Весь урон не сосчитать колоколам.

Сколько, сколько, сколько

разворовано веков по простоте?

Скорбно вместо Сергия и Ольги

ставим свечи мы безликой пустоте.

«Всем, всем — колокольни-балаболки! —

Воры взяты и суду дают ответ».

— Сколько?

Сколько?

Сколько?

— Шесть, семь, восемь лет.

Все иконы по местам вернулись, найдены,