как с рокотовских зеркал,

в жемчужных париках и бюстах

век восемнадцатый витал.

Скрипели красотой атласной

кочанные ее плеча,

мечтали умереть от ласки

и пугачевского меча.

Прощальною позолотой

петергофская нимфа лежала,

как шпрота,

на черством ломтике пьедестала.

Вкусно порубать Расина!

И, как гастрономическая вершина,

дрожал на столе.

аромат Фета, застывший в кувшинках,

как в гофрированных формочках для желе.

И умирало колдовство

в настойке градусов под сто.

* * *

Пируйте, восьмерка виночерпиев.

Стол, грубо сколоченный, как плот.

Без кворума Тайная Вечеря.

И кровь предвкушенная и плоть.

Клыки их вверх дужками закручены.

И рыла тупые над столом —

как будто в мерцающих уключинах

плывет восьмивесельный паром.

Так вот ты, паромище Харона,

и Стикса пустынные воды.

Хреново.

Хозяева, алаверды!

* * *

Я пью за страшенную свободу

отплыть, усмехнувшись, в никогда.

Мишени несбывшейся охоты,

рванем за усопшего стрелка!

Чудовище по имени Надежда,

я гнал за тобой, как следопыт.

Все пули уходили, не задевши.

Отходную! Следует допить.

За пустоту по имени Искусство.

Но пью за отметины дробин.

Закусывай!

Не мсти, что по звуку не добил.

А ты кто? Я тебя, дитя, не знаю.

Ты обозналась. Ты вина чужая!

Молчит она. Она не ест, не пьет.

Лишь на губах поблескивает лед.

А это кто? Ты ж меня любила!

Я пью, чтоб в Тебе хватило силы

взять ножик в чудовищных гостях.

Простят убийство —

промах не простят.

Пью кубок свой преступный, как агрессор

и вор,

который, провоцируя окрестности,

производил естественный отбор!

Зверюги прощенье ощутили:

разлукою и хвоей задышав.

И слезы скакали по щетине,

и пили на брудершафт.

* * *

Очнулся я, видимо, в бессмертье.

Мы с ношей тащились по бугру.

Привязанный ногами к длинной жерди,

отдав кишки жестяному ведру,

качался мой хозяин на пиру.

И по дороге, где мы проходили,

кровь свертывалась в шарики из пыли.

1970

* * *

На спинку божия коровка

легла с коричневым брюшком,

как чашка красная в горошек

налита стынущим чайком.

Предсмертно или понарошке?

Но к небу, точно пар от чая,

душа ее бежит отчаянно.

1970

* * *

Да здравствуют прогулки в полвторого,

проселочная лунная дорога,

седые и сухие от мороза

розы черные коровьего навоза!

1970

* * *

Память — это волки в поле,

убегают, бросив взгляд, —

как пловцы в безумном кроле,

озираются назад!

1972

Время на ремонте

Как архангельша времен

на часах над Воронцовской

баба вывела: «Ремонт»,

и спустилась за перцовкой.

Верьте тете Моте —

Время на ремонте.

Время на ремонте.

Медлят сбросить кроны

просеки лимонные

в сладостной дремоте.

Фильмы поджеймсбондили.

В твисте и нервозности

женщины — вне возраста.

Время на ремонте.

Снова клеши в моде.

Новости тиражные —

как позавчерашние.

Так же тягомотны.

В Кимрах именины.

Модницы в чулках,

в самых смелых «мини» —

только в челочках.

Мама на «Раймонде».

Время на ремонте.

Реставрационщик

потрошит да Винчи.

«Лермонтов» в ремонте.

Гаечки там подвинчивают.

«Я полагаю, что пара вертолетов