МАСТЕРА Поэма ПЕРBОЕ ПОСBЯЩЕНИЕ Колокола, гудошники… Звон. Звон… Вам, художники всех времён! Вам, Микеланджело, Барма, Дант! Вас молниею заживо испепелял талант. Ваш молот не колонны и статуи тесал — сбивал со лбов короны и троны сотрясал. Художник первородный — всегда трибун. В нём дух переворота и вечно – бунт. Вас в стены муровали. Сжигали на кострах. Монахи муравьями плясали на костях. Искусство воскресало из казней и из пыток и било, как кресало, о камни Моабитов. Кровавые мозоли. Зола и пот. И Музу, точно Зою, вели на эшафот. Но нет противоядия её святым словам — воители, ваятели, слава вам! BТОРОЕ ПОСBЯЩЕНИЕ Москва бурлит, как варево, под колокольный звон… Цари, тираны, в тиарах яйцевидных, в пожарищах-сутанах и с жерлами цилиндров! Империи и кассы страхуя от огня, вы видели в Пегасе троянского коня. Ваш враг – резец и кельма. И выжженные очи, как клейма, горели среди ночи. Вас моё слово судит. Да будет – срам, да будет проклятье вам! I Жил-был царь. У царя был двор. На дворе был кол. На колу не мочало — человека мотало! Хвор царь, хром царь, а у самых хором ходит вор и бунтарь. Не туга мошна, да рука мощна! Он деревни мутит. Он царевне свистит. И ударил жезлом и велел государь, чтоб на площади главной из цветных терракот храм стоял семиглавый — семиглавый дракон. Чтоб царя сторожил. Чтоб народ страшил. II Их было смелых – семеро, их было сильных – семеро, наверно, с моря синего или откуда с севера, где Ладога, луга, где радуга-дуга. Они ложили кладку вдоль белых берегов, чтобы взвились, точно радуга, семь разных городов. Как флаги корабельные, как песни коробейные. Один – червонный, башенный, разбойный, бесшабашный. Другой – чтобы, как девица, был белогруд, высок. А третий – точно деревце, зелёный городок! Узорные, кирпичные, цветите по холмам… Их привели опричники, чтобы построить храм. III Кудри – стружки, руки – на рубанки. Яростные, русские, красные рубахи. Очи – ой, отчаянны! При подобной силе — как бы вы нечаянно царство не спалили!.. Бросьте, дети бисовы, кельмы и резцы. Не мечите бисером изразцы. IV Не памяти юродивой вы возводили храм, а богу плодородия, его земных дарам. Здесь купола – кокосы, и тыквы – купола. И бирюза кокошников окошки оплела. Сквозь кожуру мишурную глядело с завитков, что чудилось Мичурину шестнадцатых веков. Диковины кочанные, их буйные листы, кочевников колчаны и кочетов хвосты. И башенки буравами взвивались по бокам, и купола булавами грозили облакам! И москвичи молились столь дерзкому труду — арбузу и маису в чудовищном саду. V Взглянув на главы-шлемы, боярин рёк: – У, шельмы, в бараний рог! Сплошные перламутры — сойдёшь с ума. Уж больно баламутны их сурик и сурьма. Купец галантный, куль голландский, шипел: – Ишь, надругательство, хула и украшательство. Нашёл уж царь работничков — смутьянов и разбойничков! У них не кисти, а кистени. Семь городов, антихристы, задумали они. Им наша жизнь – кабальная, им Русь – не мать! …А младший у кабатчика всё похвалялся, тать, как в ночь перед заутреней, охальник и бахвал, царевне целомудренной он груди целовал… И дьяки присные, как крысы по углам, в ладони прыснули: – Не храм, а срам!.. …А храм пылал вполнеба, как лозунг к мятежам, как пламя гнева — крамольный храм! От страха дьякон пятился, в сундук купчишко прятался. А немец, как козёл, скакал, задрав камзол. Уж как ты зол, храм антихристовый!.. А мужик стоял да подсвистывал, всё посвистывал, да поглядывал, да топор рукой всё поглаживал… |
