– Пора? Будь готов?
– Пора, пора, давно пора, – неохотно улыбнулась вожатая, а Надя и другие девчонки рассмеялись. Они сегодня слышали от Гейлы бессчетное количество раз эти слова, которые она повторяла впопад и невпопад, по всякому поводу. Только эти три слова успела она усвоить из русского языка.
Гейла поняла, что сейчас у нее получилось «впопад», радостно засмеялась и повторила:
– Пора! Будь готов! Очшен, – добавила она еще одно неожиданно вспомнившееся ей слово и помахала рукой Наде, словно уезжала и посылала прощальный привет.
Надя засмеялась чуточку громче остальных, чтобы показать, что отвечает на шутку своей подопечной. Она знала лучше других английский, и вожатые поручили ей шефство над Робертом Митчеллом и Гейлой Пейдж. За день девочки успели привыкнуть друг к другу и сейчас чувствовали себя почти подругами.
– Надия, пора, пора! Ола, пора, пора! Очшен! – помахала она и другой девочке и только после этого спряталась под одеяло.
– А вот это уже не «очшен», – сказала Милана Григорьевна, останавливаясь перед тумбочкой, на которой лежал довольно большой сверток в красивой целлофановой упаковке. – Это пора, пора сдать в камеру хранения, – передразнила она без улыбки австралийскую девушку и потянулась к свертку.
– No, one can't… – испуганно сказала по-английски Гейла и, отбросив быстрым движением одеяло, схватила сверток и прижала к себе.
Милана Григорьевна выпрямилась.
В минуту крайнего удивления она становилась такой преувеличенно длинной, что гольфы на ногах казались носочками, а пилотка доставала чуть не до потолка.
– Что такое? Все лишние вещи туда, – показала она рукой на дверь. – Туда, на гору, в камеру хранения. Нужно сдать.
– No, one can't, – с еще большим напором и умоляющими интонациями в голосе повторила девушка. – Надия, Ола… No, one can't. It is impossible.
Гейла просила девочек вмешаться, помочь ей. Вожатая тоже посмотрела на Олю и Надю.
– Что она сказала?
– Она говорит: «Нет, это нельзя, это невозможно», – перевела Надя.
– Почему невозможно? У нас такой порядок, – стараясь быть спокойной, объяснила вожатая, – все лишние платья мы сдаем в камеру хранения, чтобы ничего постороннего здесь не было. Это у тебя платье?
– Платие! – радостно подтвердила Гейла. – Bombey!
– Вот и нужно его отнести. – Милана Григорьевна опять показала рукой на сверток и на дверь.
Но девушка упрямо мотала головой и спряталась вместе со свертком под одеялом.
– А вот этого у нас совсем делать не положено, – рассердилась вожатая и попыталась потянуть за угол одеяло.
Тогда в свою очередь рассердилась Гейла. Она стремительно вскочила, словно пружины матраса подбросили ее. Одеяло соскользнуло с плеч, девушка наступила на него и, балансируя на пружинах, громко надорвала упаковку свертка и быстро-быстро принялась распускать белую, блестящую полосу материи, которая с легким шуршанием упала к ее ногам.
– I wait a love! – крикнула она, стараясь быть как можно убедительнее, и, как самый главный аргумент, прижала к подбородку верхний край материи.
– Она говорит, что ждет любовь, – растерянно перевела Надя и повторила, чтобы убедиться в том, что не ошиблась: – I wait a love! Да, она так сказала.
– Не может быть, – не поверила Милана Григорьевна.
Гейла с досадой присела на корточки и заговорила быстро-быстро, обращаясь к одной Наде. При этом она энергично жестикулировала, то подбрасывая над кроватью белую полосу материи, то хлопая себя по коленям. Она сердилась на вожатую за то, что та ее не понимает.
Девочки и Милана Григорьевна переводили взгляды с возмущенного и обиженного лица Гейлы на внимательное, предельно сосредоточенное лицо Нади и досадовали, что улавливают только одно часто повторяющееся выражение: «The cinema… Bombey».
Надя не так хорошо знала английский язык, чтобы схватывать на лету быструю речь. Она напряженно хмурилась, стараясь если не перевести точно, то хотя бы угадать приблизительный смысл.
– Девочки! – сказала она. – Все правильно. Милана Григорьевна…
Когда мама отрезала косы, густые черные пряди вместе с челкой составили правильный прямоугольник, из которого Надя выглядывала, как из окошка, и даже не столько выглядывала, сколько пряталась от назойливых взглядов. Но сейчас она одним движением руки отбросила волосы.
– Девочки, – повторила она, – Гейла не может сдать платье в камеру хранения. Это не простое сари. Ей подарили в Бомбее. Там был… там шел… Там была премьера фильма, который снял ее отец. Гейла там исполняла роль. – В этом месте она посмотрела на австралийку. Та нетерпеливо что-то сказала. Надя выслушала, кивнула и уточнила: – Маленькую роль. А на премьере в Бомбее им… ей подарили белое платье.
– Bombey! Bombey! – охотно подтвердила Гейла и засмеялась, радуясь, что к всеобщему удовольствию все выясняется. И закивала, предлагая Наде продолжать.
– Ну, в общем, она теперь должна надеть его, когда влюбится. Поэтому она и говорит, что ждет любовь. Платье должно быть все время близко, – и не очень уверенно добавила, глядя на австралийку: – У индусов, кажется, есть такой обычай дарить девушкам белые платья. Так?
Надя опустила глаза и это сообщило тому, что она сказала, застенчивую убедительность. Все на секунду замерли. Даже Гейла Пейдж перестала жестикулировать и, восхищенная смущением своей переводчицы, тихо и чуточку испуганно кивнула:
– Так, Надия, так! Будь готов!
– Ну, знаете ли, это никуда не годится, – возмутилась Милана Григорьевна.
Ответом ей был неодобрительный гул.
– Что такое? – сказала она.
– Годится! – крикнула дерзко Оля Ермакова из Павлодара, по-мальчишески угловатая и резкая девчонка. – Годится!
И шлепнула себя по коленке. Шлепок получился звонкий. Она размахнулась и с еще большим азартом опустила руку:
– Годится!
Девчонки начали торопливо выпрастывать из-под одеял голые коленки.
– Годится!
– Что вы делаете? Остановитесь! Девочки, что вы делаете?
Но ее не слушали. Одеяла, подбрасываемые ногами, полетели к потолку, справа, слева и за спиной вожатой слышались хлопки. Энергичнее всех выкрикивала свое «годится» Оля Ермакова. Коленки у нее были уже красные, а она размахивалась все сильнее и все с большим азартом дирижировала палатой:
– Годится!
– Девочки, а ну сейчас же прекратите безобразие. Остановитесь, я вас прошу.
– Годится! Годится! – раздавалось в ответ.
Вожатой не хотелось ссориться с девчонками в первый же день. Она присела на край кровати к Гейле Пейдж и крикнула, стараясь их перекричать:
– Годится! Годится!
И ударила себя по коленке. И в то же мгновение ей показалось, что она не передразнивает их, а восторженно беснуется вместе с ними. Девчонки так это и восприняли. Они засмеялись, зааплодировали. Милана Григорьевна растерянно улыбнулась. Она считала безобразием то, что здесь произошло, но хорошие отношения, установившиеся со второй палатой как бы сами собой, не захотела нарушать. И вожатая, воспользовавшись паузой, стремительно поднялась.
– А теперь спать, – сказала она и вышла.
Оля, Надя и все остальные были довольны собой и друг другом. Они отстояли белое сари Гейлы Пейдж. Они отстояли свое девчоночье право ждать любовь.
Кровати девочки из Павлодара и девочки из Москвы были рядом. Все заснули, а они все ворочались с боку на бок. На какое-то время Оля замерла, но затем осторожно приподнялась на локте и заглянула в лицо Наде.
– Ты спишь? – раздался ее шепот.
– Нет.
– Давай поговорим.
– Давай, – согласилась Надя.
– Скажи, только честно, а ты ждешь любовь?
– Не знаю, – искренне ответила девочка. – Иногда жду чего-то. Как будто что-то должно случиться.
– Это ты любовь ждешь, – объяснила Оля. – Ее все ждут.
Ветер, прилетавший с моря, подбрасывал над головами девочек легкую прозрачную штору, которая прохладной тенью скользила по стене. Голова сладко кружилась, как на каруселях. Из отрывочных воспоминаний дня складывалась пестрая картина, заполненная несущимися по кругу лицами. Мелькнул профиль Марата Антоновича, стремительно пронеслась голова медведя, пролетело, развеваясь, как флаг, белое платье Гейлы Пейдж. Оно коснулось лица Нади вместе с прохладной шторой. И замелькали ребята: Ира Перель из Ленинграда, которую сразу прозвали Ира Апрельмай. Рита из Шадринска, мальчишка с едва наметившимися над верхней детской губой усиками. Кажется, Тофик Алиев или Алик Тофиев. А голова все кружилась, кружилась.
