Неторопливо и аккуратно, как умеют ходить люди маленького роста, он двинулся к проходу между кроватями, глядя подчеркнуто прямо перед собой.

Девчонки при его приближении торопливо натягивали одеяла до самых подбородков, а оказавшись за его спиной, быстро поворачивались, устраивались поудобнее.

Марат подошел к раздвижной стеклянной стене и некоторое время смотрел на море, ожидая, когда можно будет обернуться. Несильно, словно нехотя, он толкнул обе створки в боковые пазы и замер в пустоте прямоугольника на фоне моря.

– Ну, о чем мы будем сегодня разговаривать? – мягко спросил он.

– Об отъезде, – сказала Люда, и в голосе ее прозвучали неподдельно печальные нотки.

– Марат Антонович, вы остаетесь еще на один срок? – спросила Оля. – Что вы без нас будете делать?

– Скучать, – ответил он искренне и, оглядев палату, задержал взгляд на лице Нади. Ему были хорошо видны ее глубокие темные глаза. Она смотрела на него, подложив по-детски ладошку под щеку, и молчала.

– Марат Антонович, – продолжали расспрашивать девочки, – а вам с нами хорошо было?

– Хорошо, – сказал он.

Все обрадованно зашумели, а Надя и на этот раз промолчала. Она видела Марата немного сбоку, а за его спиной видела море и две черные скалы между берегом и горизонтом. Море светилось. Оно было вставлено в раму раздвижной стены вместо стекла, и его мерцание распространялось узкой полосой на полу и на потолке.

– А что вы будете делать с тем материалом, что мы собрали для седьмого номера нашей газеты? – спросила Оля.

– Да, – пожалел вожатый, – нам бы два дня, и мы выпустили бы еще одну простыню, – так они в шутку называли свою длинную газету. – Не знаю, что сделаю с вашими материалами. Скорее всего увезу в Москву и оставлю себе на память.

Девочки не возражали, а Марат подумал, что надо будет обязательно вырезать из выпущенных номеров «Артековца» рисунки Нади и забрать с собой.

– Марат Антонович, а вам нравится Милана Григорьевна? – неожиданно спросила Оля.

Все жадно прислушались, что он ответит.

Вожатый засмеялся:

– Это мне напоминает пресс-конференцию. Можно подумать, что я вернулся с Луны, а вы представляете разные газеты и задаете мне вопросы. Ну, что ж, я готов. Но давайте договоримся, на сколько вопросов я отвечу. Ну, скажем, на пять, и мы разойдемся. Уже поздно.

– Нет, на десять, – возразила Оля.

– Ну, хорошо, на десять.

– А про Милану Григорьевну не в счет. Мы его задали раньше, – напомнила Оля.

И опять все замерли.

– Милана Григорьевна мне нравится так же, как и вам, – ответил вожатый и серьезно добавил: – Я рад, что и второй поток мы будем с нею работать вместе.

Девчонкам не очень понравился его ответ. Наступила пауза, во время которой они придумывали свои десять вопросов.

– Марат Антонович, а вы когда-нибудь собирали марки? – сказала Ира Апрельмай.

– Нашла о чем спрашивать, – возмутилась Рита.

– Целый вопрос испортила.

– Она всегда вперед всех выскакивает.

– Тихо, тихо, дети мои. Я готов ответить еще на один лишний вопрос. Марки я собирал.

Он говорил с ними, как с детьми, а им хотелось задавать вожатому, с которым завтра, а некоторые послезавтра должны были расстаться, серьезные вопросы о жизни и слышать от него такие же серьезные ответы. А он стоял перед ними дружески-насмешливый, иронический. Обнимал себя за локти и слегка покачивался на каблуках.

Прошла минута, девочки молчали.

– Надя, задай ты, – сказала Оля.

Но Надя замотала головой.

– Ола! Надия, давай, давай! А? – заволновалась Гейла Пейдж.

– Марат Антонович, – решилась Оля. Вздохнула и сказала: – А значки вы собирали?

На какую-то секунду воцарилось недоумение, а потом девочки дружно рассмеялись. Не было у них серьезных вопросов.

Надя долго ворочалась. Другие девочки тоже не спали. Гейла Пейдж села на кровати, обняла подушку, прижала ее крепко к себе и сказала так, словно сделала важное открытие:

– Рита, пора! Надия, пора! Ола, пора!

Головы девочек взметнулись над кроватями.

– Что пора, Гейла?

– Все пора! Сари пора! – радостно ответила австралийка. Она соскользнула на пол и достала из тумбочки сверток с платьем.

– Ты что, влюбилась? – обрадовалась Оля.

– Влюбилась, – охотно подтвердила Гейла. – Я влюбилась, Ола влюбилась, Надия влюбилась! Все! Годится! – вспомнила она слово.

Девушка взмахнула руками и засмеялась, радуясь тому, что так хорошо выразила свою мысль по-русски. Оля спрыгнула на пол и подошла к австралийке, чтобы помочь развернуть сари.

– Что ты собираешься делать?

– Bombey, – ответила возбужденно Гейла и приложила один конец к плечам девочки из Павлодара. – Хочешь?

– Лучше ты сама, – сказала Оля.

Надя села на кровати и закуталась одеялом, словно ей вдруг сделалось холодно. Австралийка повернулась к ней.

– Надия, хочешь?

– Нет, что ты! – испуганно ответила Надя.

– Я хочу, – подбежала Ира Апрельмай.

– Девчонки, слышите, она хочет, – засмеялась Оля и, повернувшись к Гейле, сказала: – Лучше ты сама. Давай я тебе помогу. Это твое платье, лучше ты сама.

– Сама, я сама… Годится.

Вслед за тоненькой девушкой в белом платье из палаты высыпали на галерею все остальные и потянулись к лестнице, ведущей на крышу солярия. Девочки, подражая Гейле, завернулись в простыни, как в сари. Надя вышла, кутаясь в одеяло. «Я как черная ворона среди белых птиц», – подумала она.

Над крышами гулял ветерок, невдалеке внизу шумело море.

– Давайте не спать всю ночь, – предложила Люда.

– Вот отколем номер, – захохотала Ира Апрельмай.

– Тише ты, Марата разбудишь.

Но Марат не спал. Он стоял перед раздвинутой стеной своей комнаты и тоже смотрел на море. Он и не предполагал, что можно так за месяц привязаться к ребятам.

«Что такое?» – удивился он. Между деревьями мелькали привидения в белых простынях. Они наискосок удалялись от корпуса, негромко смеясь и обгоняя друг друга. Простыни на плечах привидений развевались, открывая синие маечки и трусы.

На берегу девочки сбились тревожной стайкой и притихли. Было слышно, как море разбивается о берег и словно лопатой отгребает к себе гальку, а потом высыпает с глухим стуком и скрежетом назад. Надя любовалась Гейлой. С благодарностью смотрела на подружек. На минуту закрыла глаза и представила, как они летят, размахивая белыми крыльями под звездным небом. Себя среди них она не увидела. Ее любовь была земная, и она надеялась встретиться с Маратом Антоновичем в Москве.

Вожатый спустился вниз кратчайшим путем, без дороги. Он был впервые по-настоящему сердит и собирался как следует отчитать девчонок. Марат опустил ветку каштана, обнял ствол соседнего дерева и уже занес ногу, чтобы перескочить с одного камня на другой, но не перескочил…

Он увидел берег и сбившихся тесным кружком девчонок неподалеку от воды. Он увидел Гейлу Пейдж в ее знаменитом сари. Он все понял, постоял, прячась за деревьями, и вернулся к себе в комнату с ощущением необычайной чистоты, будто пролетевшая мимо стая лебедей зацепила его своими белыми крылами.

Волны набегали и откатывались, в небе стояла высокая луна, мимо которой проплывали неторопливые прозрачные облака. Было за полночь. Разбросанные по всей горе артековские корпуса плыли навстречу утру раздвинутыми стеклянными стенами. И в одном из корпусов девчонок ждали теплые смятые постели.

Утром по дороге в столовую Надя увидела, что валуны, асфальтовые и плиточные дорожки изрисованы мелом. Везде было написано крупными буквами: «П р о щ а й,   А р т е к!»

На ступеньках лестницы «П р о щ а й,   А р т е к!», на стене столовой «П р о щ а й,   А р т е к!», на бетонном столбе, поддерживающем крышу беседки, «П р о щ а й,   А р т е к!».

На всех языках. Никто не писал «до свидания», потому что Артек бывает один раз в жизни. Какой-то мальчишка ползал под корпусом «Ромашка», изрисовывал буквами опорные столбы фундамента: «П р о щ а й,   А р т е к!» Две девочки, черненькая и беленькая, ходили по дну бассейна, из которого выпустили воду, и писали по-монгольски и по-русски: «П р о щ а й,   А р т е к!»