– А как замерзнет Темза, мы идем кататься!

– До встречи, мистер Густавсен. – Розамунда быстро присела в реверансе и побежала к другим фрейлинам, собравшимся у двери, потому что подошло время королеве покинуть зал, а они должны были ее сопровождать. Только перебежав весь зал, она, наконец, вдохнула всей грудью. Голова у нее кружилась.

– О чем это вы так долго разговаривали? – шепотом спросила Анна.

– О танцах.

– Будь я на твоем месте, нашла бы тему получше! Думаешь, ты сможешь выиграть пари королевы?!

Розамунда пожала плечами.

Что могло подтолкнуть его обещать ей фамильное кольцо?!

Энтон сдавил в кулаке тяжелый бокал, наблюдая, как она уходит, – тисненое серебро кубка с вином вдавилось в мозолистый бугорок ладони. Казалось, весь свет собрался вокруг нее в серебряное сияние и нес ее над шумом зала. Он хорошо знал, что заставило его согласиться на такое нелепое пари. Она сама! Розамунда Рамси! И только она! И… то, что он видел в ее больших голубых глазах.

Она не так долго была при дворе, чтобы научиться полностью скрывать свои чувства. Она пыталась скрыть, но каждый раз они прорывались через выразительные глаза, высвечивая страх, нервозность, возбуждение, храбрость, смех, неуверенность.

Он давно жил среди тех, кто всю жизнь носил маски. Скрытность стала частью их, и они уже сами не понимали, кто они и что они чувствуют. Даже он носил маски – целую кипу этих самых масок на любой случай. Они защищали лучше, чем доспехи. Все же, когда смотрел на Розамунду, он чувствовал, как на него давит его скрытность. Он не мог избавиться от своей скрытности, но наслаждался ее свободой от скрытности, пока она не научится надевать свои маски. Ждать недолго, и он чувствовал безотчетную грусть, что эти глаза, милая улыбка превратятся в непроницаемые и фальшивые.

Что ж, он будет наслаждаться ее обществом, пока может. Приближается время и для его задания, и он не должен здесь оступиться. Он разжал кулак и уставился на рубин, который отсвечивал кроваво-красным в свете свечей, напоминая ему об его обещаниях и грезах.

– Устроить пари с королевой?! – Иоганн подошел к Энтону, вырывая его из мрачных мыслей. – Разумно ли, если исходить из того, что мы о ней слышали?

Энтон засмеялся, наблюдая, как королева Елизавета разговаривает со своим главным советником лордом Бергли, его лицо состарили заботы, а волосы и борода подернулись сединой. Служба английской королеве могла принести большие разочарования, как они уже усвоили на своем собственном опыте. По ее прихоти они прохлаждались при дворе, посещали танцы, пока она решала, как обойтись с предложением короля Эрика. Энтон был убежден, что у нее нет намерений выходить замуж за его короля или за кого-то еще, но они не могли уехать, пока не получат официального ответа. А тем временем они танцевали, обедали и осторожно кружили вокруг австрийцев и шотландцев.

Что до личного дела Энтона, то королева вообще не давала ответа.

С ума сойти! В битве проще: там ответ добывается мечом. Однако он человек терпеливый и целеустремленный. Он умеет ждать.

По крайней мере, есть Розамунда, чтобы сделать долгие дни приятнее.

– Я бы не беспокоился, Иоганн, – ответил Энтон, допив вино. – Это пари – просто для праздничного развлечения ее величества.

– Какого развлечения? Ты должен играть рождественского шута? Лорда Мисрула – этого «лорда беспорядка», рождественского короля шутов?!

Энтон расхохотался:

– Что-то вроде… Я должен научиться танцевать!

«Падуб и плющ, самшит и лавр вносят в дом на Рождество! Фа-ля-ля-ля…» – Розамунда улыбалась, слушая знакомую песню, – она всегда звучала, когда дом украшали к Рождеству. Королевские камеристки и фрейлины украшали гирляндами Грейт-холл – Большой зал и коридоры для вечернего и ночного торжества. Установленные вдоль галереи столы покрывали падубом, плющом, омелой, зелеными венками, лентами и усыпали блестками. Под неусыпным оком мисс Эглионби, старшей над камеристками, руководящей фрейлинами и горничными, они должны были превратить столы в произведения искусства. Розамунда с Анной Перси свивали кольца из плюща и наблюдали за Мэри Хауард и Мэри Радклифф, которые раскладывали гирлянды, чтобы измерить их.

Впервые за много дней Розамунда забыла о тоске по дому и своей неуверенности и просто думала о том, как же она любит это время года, эти двенадцать дней, когда мрак зимы отступает перед музыкой, вином, изящными поклонами. Да, Розамунда далеко от дома, но королева устраивает очень веселый праздник, и она должна получить от него как можно больше удовольствий. Розамунда взяла два обруча, связала их в виде шара для ветви поцелуев. Она выбрала со стола самые темно-зеленые петли падуба и плюща, обвила их вокруг шара и закрепила красными лентами.

– Ты поцелуеву ветвь делаешь, Розамунда? – поддразнила ее Анна; сама она вязала венок на каминную полку.

Розамунда рассмеялась:

– Моя служанка Джейн говорит, что если постоять под нею с закрытыми глазами, то увидишь своего будущего мужа.

– А если он подойдет и поцелует, пока ты стоишь с закрытыми глазами, так оно еще лучше, – расхохоталась Анна.

– Это помогло бы все решить с замужеством.

– Нет, я уверена, тебе нельзя такими трюками увлекаться, – прошептала Анна. – Как же тогда твой возлюбленный дома?!

Розамунда нахмурилась, глядя на незаконченную поцелуеву ветвь. В прошлом году под такой же ветвью ее поцеловал Ричард. Тогда ей показалось, что он любит ее, а она его. Сейчас это казалось таким далеким, как будто случилось с кем-то другим.

– Он не мой возлюбленный.

– Но ты же хочешь, чтобы он им был? Розамунда вспомнила поцелуй Ричарда на прошлое Рождество.

– Это невозможно.

– Родители так сильно настроены против него?

Розамунда кивнула и взялась за зеленые, красные и белые розы Тюдоров из бумаги, чтобы добавить их в поцелуеву ветвь.

– Они говорят, что их семья нам не ровня, хотя их поместье по соседству с нашим.

– Единственное их возражение?!

– Нет. Они еще говорят, что его характер несовместим с моим.

Розамунда почувствовала острую душевную боль, когда вспомнила эти слова отца. Она плакала, умоляла, будучи уверенной, что родители отступят, как они делали всегда. Отец, казалось, очень огорчился, что отказывает ей, но был непреклонным.

– Когда ты встретишь того, кого действительно полюбишь, говорил он, поймешь, что мы с твоей матерью имеем в виду.

– Но ты его любишь? – мягко спросила Анна.

Розамунда пожала плечами.

– В наших семьях с нашими чувствами не считаются, – тяжело вздохнула Анна.

– У тебя родные тоже непреклонные? – спросила Розамунда.

– Нет. Мои родители умерли, когда я была еще ребенком.

– О! Анна! – вскрикнула Розамунда. – Как это ужасно!

Ее родители могли дойти до крайнего раздражения, но до появления Ричарда они были нежными и сердечными с нею, своим единственным ребенком. А она с ними.

– Я их почти не помню. Я выросла у бабушки; она такая глухая, что вряд ли знала, что со мной происходит. Не так уж плохо. А потом появилась моя тетя. Она и подыскала мне это место при дворе. Они хотят выдать меня замуж, но по своему усмотрению. Как и твои родители, должна сказать.

– А кого они выбрали? Анна пожала плечами:

– Еще не знаю. Но пожалуй, кого-нибудь старого, ворчливого и беззубого. Какого-нибудь дружка тетиного мужа. Может, хоть богатый будет.

– Нет, Анна, нет!

– А-а-а! Все равно! Нам надо сосредоточиться на твоем романе. Надо придумать, как тайно переправить ему письмо… О, вот, добавь в свою ветвь омелы. Без нее никакого волшебства!

Розамунда засмеялась, взяла у Анны толстую ветку глянцевитой омелы и привязала в центре своей. В самом деле некое волшебство уже плавало в зимнем воздухе: она чувствовала себя легче с приближением Рождества.

Как ни странно, но, глядя на омелу, она видела не светловолосого Ричарда, а темные глаза, сильное худощавое тело под облегающим его бархатом, летящее над сверкающим льдом.