Тем временем Жан накрыл стол на террасе, причем на крахмальной скатерти стояло столько чайников, чашек, сахарниц, приборов, вазочек с фруктами, вареньями, медом, тарелочек с выпечкой, как будто я собирался обедать, причем не один, а с дамой. Отсюда открывался прекрасный вид на Английскую набережную и зеркально отблескивающую бухту Ангелов. Издавая непонятные звуки – не крики, а скорее вздохи, – летали чайки. Я делал сразу три дела: любовался пейзажем, пил терпкий ароматный чай и просматривал газету.
Одна новость мне не понравилась: власти Ниццы запустили некую программу «Радужный город», призванную привлечь сюда туристов-геев. Ницца – мировой гей-курорт! Кошмар… Остается только надеяться, что местные чиновники провалят это начинание столь же успешно, сколь это сделали их российские коллеги с программами типа «Москва – чистый город» и «Малому бизнесу – зеленую улицу!».
«Впрочем, с чего это вдруг немецкий писатель вспоминает российских чиновников?!» – одернул я себя. К тому же во Франции другие порядки, здесь благие начинания доводятся до конца, даже если они превращаются в свою полную противоположность. Вот понавыдавали видов на жительство «угнетенным» нацменьшинствам, а теперь носят кастеты, чтобы от них отбиваться! Кстати, как уживутся геи со всего мира и эти «угнетенные»? Пожалуй, об этом местный муниципалитет не задумывался… А зря. Ох как зря!
Я усмехнулся, хотя по большому счету ничего смешного в складывающейся ситуации не было. Да немецкого писателя она и не касалась.
Чаепитие подходило к концу, когда я стал свидетелем забавной сценки. На соседней террасе официант накрыл завтрак, но стоило ему уйти, как на стол спикировала чайка и принялась жадно поглощать приготовленное не для нее угощение. Подхватив кусок сыра или ветчины, она вскидывала голову, чтобы ловчее было проглотить, затем быстро хватала следующий и расправлялась с ним таким же образом. Чайка – не воробей и даже не голубь, по размеру она с хорошего гуся, а по прожорливости, может, его и превосходит. За пару минут она нанесла существенный урон чужому завтраку, а затем, очевидно заслышав шаги хозяина съеденной еды, расправила крылья и тяжело полетела в сторону моря, снижаясь по косой линии, как тянущий к аэродрому подбитый самолет. На террасе появился немолодой мужчина в махровом халате и растерянно уставился на разоренный стол, а потом начал что-то объяснять вышедшей следом девушке в спортивном костюме, явно рассчитывавшей на романтический завтрак с видом на море…
Я не стал досматривать эту драматическую историю и, надев легкий кремовый костюм, вышел на улицу, прошелся по набережной, лавируя в пестрых толпах разноязычных туристов между легкими колоннадами, под тентами которых можно отдохнуть от прямых лучей жгучего южного солнца. Ветерок трепал флаги государств, граждане которых отдыхали на пляжах расположенных напротив отелей, в которых они жили. Российских триколоров почему-то не было, хотя русская речь слышалась на каждом шагу. Зато телефоны-автоматы по-прежнему встречались через каждые двести метров.
По шоссе катил плотный поток машин. В основном малогабаритные, чтобы удобно было парковаться, – «Рено», «Пежо» или малютки подороже: «Мини Куперы», «Смарты»… Часто встречаются минивэны или микроавтобусы – многие здесь подрабатывают туристическим бизнесом. Ну и конечно, «Мерседесы», «БМВ», «Ламборджини», «Феррари» – они будто транзитом спешат в Монако, где плотность суперкаров на число населения, пожалуй, даже больше, чем в Москве…
Незаметно я добрался до окруженной высоченными пальмами, стройными кипарисами и аккуратно подстриженными пиниями площади Массена, вымощенной черно-белой плиткой и напоминающей шахматную доску. На семи столбах подняты высоко над землей скульптуры обнаженных мужчин в позах медитации, они равнодушно взирают на толпящихся у «Галери Лафайет» людей, на бесшумно скользящие по вделанным в плитку рельсам космического вида трамваи с затемненными стеклами, на вход в подземный торговый центр и телефонные автоматы у лестницы. Все-таки «Франс телеком» – молодец: несмотря на распространенность вредных во всех отношениях мобильников, он не убирает с улиц проверенные временем таксофоны! И это меня радует.
Я посидел на скамейке, безмятежно глядя в ясное синее небо, по которому то и дело низко пролетали неестественно крупные, садящиеся или взлетающие лайнеры. Они были похожи на рыб. «Боинги-767» напоминали вальяжных дорад; хищные, со стреловидными, загнутыми кверху концами крыльев «семьсот пятьдесят седьмые» – стремительных сибасов; округлые «семьсот тридцать седьмые» – серебристых жирных сардин. А может, такая ассоциация вызывалась тем, что эти три породы составляли основу средиземноморской кухни… Налюбовавшись небом, с удовольствием погулял среди беспечных туристов, съел мороженое в уличном кафе, зашел в пару магазинов, поглазел в витрины… Приемы контрнаблюдения ничего настораживающего не принесли – все чисто. Да я и не давал повода: просто отдыхаю, и все. Зачем за мной следить?
Неспешно дошел до Старого города, нашел симпатичное кафе с террасой, нависающей прямо над городским пляжем. Потягивая дешевое, но холодное розовое вино, рассматривал группу девушек, пытающихся играть в волейбол на крохотном пятачке, свободном от распластанных тел. Мяч постоянно улетал в сторону, задевая отдыхающих. Однако ни воплей, ни ругани это не вызывало. Потревоженные пляжники с улыбкой возвращали мяч, игра продолжалась… О, пардон! О, мерси! О, гран миль пардон!..
Вино быстро закончилось, и я знаком показал официанту, что хочу повторить. Когда он подошел ко мне, на поднос неожиданно грохнулся мяч. Тот самый. Бокал вдребезги, вино выплеснулось на скатерть, чудом не испортив мои великолепные кремовые брюки. Мяч укатился под стол, словно нашкодивший щенок. Официант опасно покраснел, и я подумал было, что сейчас идиллия будет нарушена, и я услышу наконец гром и грохот адекватной ситуации прованской брани.
Не услышал. Официант сдержанно извинился, убрал осколки и заменил скатерть. И тут же принес новый бокал.
– Простите, вы не могли бы вернуть наш мяч? – услышал я мелодичный голосок.
Внизу стояла, мило улыбаясь, брюнетка с собранными в пучок волосами, выгодно контрастирующими с узким белым бикини. Точеные, безупречной формы ноги, покрытые ровным загаром, изящные ступни, розовый педикюр – я еще во время игры обратил на нее внимание. Весьма привлекательна и полностью в моем вкусе. На лице юной волейболистки не было и тени раскаяния или хотя бы смущения. Как и на лицах ее подруг, стоявших позади в позах боттичеллевских граций.
– Мяч, вы не могли бы его бросить? – напомнила девушка и сделала руками подбрасывающий жест, решив, видно, что иностранец не понимает, чего она хочет. – Если вам не трудно, конечно!
– Конечно, нетрудно! – ответил я с интеллигентнейшим парижским выговором. – Но, может, вы не откажетесь составить мне компанию и пропустите со мной по стаканчику вина?
Волейболистки переглянулись, окинули меня оценивающим взглядом. Как я понял, обозначая их по цвету купальников, «белая» и «желто-оранжевая» были очень даже не прочь. «Синяя» в общем-то тоже. Но «зеленая в горошек» – кстати, наименее симпатичная из всех – отрицательно покачала головой и вполголоса произнесла что-то вроде: «Да он старый, вы не видите, что ли?» Любопытное подтверждение моей теории о том, что некрасивые женщины чаще всего оказываются вдобавок еще и глупыми. Я считаю, что для своих сорока двух лет сохранился очень даже неплохо, а единственное, что может меня старить, так это груз опыта и интеллекта который в отличие от возраста, скрыть очень трудно.
– Спасибо, лучше в другой раз! – озвучила общее решение девушка в белом бикини. На ее худощавом лице впервые появилось чувство сожаления, что меня позабавило. – Мы хотим закончить нашу игру, месье!
Что ж. Я наклонился и достал мяч из-под стола. Затем извлек гелевую ручку и написал на нем по-французски: «Точный удар, который попал в сердце. Самым очаровательным волейболисткам Ниццы от Зигфрида Майера, 6 августа 2011 года». И поставил размашистую роспись. Немного старомодно, согласен. Изображать из себя рэпера, изрекающего пошлости и почесывающего промежность, как-то не было настроения.
