— Я бывал в городах понизу и изучил их образ жизни, и я побывал в разведчиках колонии, чтобы удерживать индейцев в их вигвамах, — возразил соискатель руки, стремясь напомнить о мужественных поступках, которых можно было обоснованно ожидать от человека, готового отважиться на столь рискованный эксперимент, как женитьба. — Сделка с молодым капитаном насчет участка на холме и гомстеда в деревне вот-вот будет заключена, и поскольку соседи не пойдут на попятный насчет договоренности помочь в закладке или возведении дома, я не вижу ничего, что…
— Ты ошибаешься, наблюдательный Дадли, — прервала девушка, — если думаешь, что твои глаза способны увидеть то, что следует найти, прежде чем наши судьбы соединятся. Ты заметил, Ибен, как побледнели щеки госпожи и как потух ее взгляд с тех пор, как торговец пушниной с неделю пережидал у нас бурю?
— Не могу сказать, чтобы на моей памяти многое изменилось в облике госпожи, — отвечал Дадли, который никогда не отличался мелочной наблюдательностью такого рода, однако доказал остроту своего зрения в отношении предметов, более тесно связанных с его повседневными занятиями. — Она не такая молодая и цветущая, как ты, Фейс; к тому же мы нечасто видим…
— Говорю же тебе, парень, что скорбь владеет ее телом и что она живет только воспоминаниями о пропавшем ребенке!
— Это выводит скорбь за пределы разумного. Дитя упокоилось с миром, как и твой брат Уиттал, вне всяких сомнений. А что мы не нашли их костей, то из-за пожара мало что осталось, так что и говорить не о чем.
— Твоя голова вроде могильного склепа, бестолковый Дадли. Но меня не устраивает то, что внутри него. Человек, который станет моим мужем, должен сочувствовать материнским горестям!
— Что у тебя на уме, Фейс? Разве я могу оживить покойника или вернуть ребенка, пропавшего столько лет тому назад, снова в объятия его родителей?
— Да, можешь! Нет, не раскрывай глаза, словно свет впервые пробился сквозь тьму затянутых тучами мозгов! Повторяю, ты можешь!
— Я рад, что мы наконец высказались открыто, ибо слишком много моей жизни уже растрачено на бестолковые ухаживания, хотя здравая мудрость и пример всех вокруг меня показали, что для того, чтобы стать отцом семейства и чтобы тебя сочли настоящим поселенцем, мне следовало разобраться и жениться несколько лет назад. Я хочу сделать все по-честному, и, давая тебе основания думать, что может наступить день, когда мы станем жить вместе, как положено людям нашего сословия, я посчитал своим долгом просить тебя разделить мою судьбу. Но теперь, раз ты имеешь в виду вещи невозможные, нужно искать в другом месте.
— Ты всегда так поступал, когда между нами устанавливалось хорошее взаимопонимание. Ты вечно чем-то недоволен, и тогда упреки сыплются на того, кто редко делает что-то такое, что в самом деле может тебя обидеть. Что за безумие думать, будто я требую невозможного! Разумеется, Дадли, может, ты и не замечаешь, как натура госпожи уступает иссушающему жару скорби. Ты не способен вглядеться в муки женщины, а не то ты бы более чутко прислушался к плану отправиться на некоторое время в леса, чтобы выяснить, не ее ли дочь, пропавшая из нашего дома, то дитя, о котором говорил торговец, или это неизвестно чей ребенок!
Фейс говорила не только с досадой, но и с чувством. Ее темные глаза утонули в слезах, а окраска загорелых щек усилилась, что послужило для ее приятеля поводом забыть свою досаду во имя сочувствия, которое, каким бы приглушенным оно ни было, все же полностью не пропадало.
— Если поездка в несколько сотен миль — это все, о чем ты просишь, милая, почему не сказать об этом прямо? — заметил он добродушно. — Достаточно было доброго слова, чтобы подбить меня на такую попытку. Мы поженимся в воскресенье, и если будет угодно небу, в среду или самое позднее в субботу я уже буду на тропе торговца с Запада.
— Незачем откладывать. Ты должен отправиться вместе с солнцем. Чем энергичнее ты окажешься в поездке, тем скорее заставишь меня раскаиваться в глупом поступке.
Однако удалось убедить Фейс немного смягчить свою суровость. Они поженились в воскресенье, а на следующий день Контент и Дадли покинули долину ради поисков далекого племени, к которому, как говорили, был таким насильственным образом привит побег от другого ствола.
Нет нужды останавливаться на опасностях и лишениях подобной экспедиции. Пришлось пересечь Гудзон, Делавэр и Саскуэханну — реки, которые жители Новой Англии больше знали по рассказам, и после мучительного и рискованного путешествия отважные путники добрались до первого из той группы малых внутренних озер, чьи берега ныне так дивно украсили селения и фермы. Здесь, в гуще диких племен, подвергаясь какой угодно опасности в поле и на реке, поддерживаемый лишь своими надеждами и присутствием отважного спутника, которого тяготам или опасности нелегко было согнуть, отец прилежно искал свое дитя.
Наконец был найден народ, удерживавший пленницу, отвечавшую описанию торговца. Мы не будем останавливаться на том, с какими чувствами Контент приближался к деревне, где содержался этот маленький потомок белой расы. Отец не скрывал своей цели, и то, в каком качестве он пришел, снискало жалость и уважение даже среди этих варварских обитателей дикой природы. Собрание вождей приняло его на краю своей вырубки. Его препроводили в вигвам, где был зажжен костер Совета, и толмач открыл беседу, назвав сумму предлагаемого выкупа и изложив слушателям самым торжественным образом заверения в мире, с которым явились пришельцы. Американским дикарям не свойственно легко выпускать из рук человека, ставшего одним из их племени. Но смиренный вид и благородная откровенность Контента затронули скрытые качества этих великодушных, хотя и жестоких, сыновей лесов. Послали за девочкой, дабы она предстала в присутствии старейшин народа.
Никакой язык не может выразить чувство, с которым Контент первым взглянул на эту приемную дочь дикарей. Возраст и пол соответствовали ожиданиям, но вместо золотистых волос и голубых глаз утраченного им херувима явилась девочка, в чьих черных как смоль косах и таких же глазах ему было легче проследить потомка французов из Канады, чем отпрыска его собственной англосаксонской родословной. Отец не был слишком сообразительным в делах обыденной жизни, но сейчас природа заговорила в нем во весь голос. Не потребовалось повторного взгляда, чтобы увидеть, как жестоко обмануты его надежды. Приглушенный стон вырвался из его груди, а затем самообладание вернулось к нему вместе с впечатляющим величием христианского смирения. Он встал и, поблагодарив вождей за их снисходительность, не стал делать тайны из ошибки, увлекшей его так далеко ради бесплодного дела. Пока он говорил, знаки и жесты Дадли дали ему основание подумать, что спутник хочет сообщить нечто важное.
В разговоре с глазу на глаз последний подсказал средство скрыть правду и спасти ребенка, которого они обнаружили, из рук его хозяев-варваров. Теперь было уже слишком поздно прибегнуть к обману во имя этой цели, если бы суровые принципы Контента допускали такую уловку. Но перенеся хотя бы часть заинтересованности в судьбе своего собственного отпрыска на чувства неизвестного родителя, подобно ему самому, вероятнее всего, скорбящего о неведомой участи девочки, стоявшей перед ним, он предложил выкуп, предназначенный для маленькой Руфи, в пользу пленницы. Выкуп был отвергнут. Обманувшись в своих обеих целях, искатели приключений были вынуждены покинуть деревню с усталостью в ногах и с еще большей тяжестью на сердце.
Если кто-нибудь, прочитавший эти страницы, испытывал когда-либо муки неизвестности в делах, затрагивающих лучшие человеческие чувства, тот знает, как оценить страдания матери в течение того месяца, когда ее муж отсутствовал во имя своей святой миссии. По временам в ее груди загоралась надежда и отблеск радости снова окрашивал ее щеки и играл в ее глазах. Первая неделя после отъезда была почти счастливой. Опасности путешествия были почти забыты в предвкушении результатов, и хотя мимолетные опасения ускоряли биение пульса той, чей организм с таким страхом реагировал на душевные переживания, в ее предчувствиях преобладала надежда. Она снова расхаживала среди работниц с выражением, в котором радость боролась со смирением подавляемых привычек, а ее улыбки опять стали лучиться обновленным счастьем. До самого дня своей смерти старый Марк Хиткоут не мог забыть внезапное чувство, вызванное мягким смехом невестки, который по какому-то неожиданному поводу донесся до его ушей. Хотя прошли годы между моментом, когда он слышал этот непривычный звук, и временем, до которого добралось ныне наше повествование, он никогда не слыхал, чтобы тот повторился. Желая усилить чувства, преобладавшие теперь в душе Руфи, и находясь на расстоянии одного дня пути от деревни, в которую направлялся, Контент нашел средства послать весточку о своих перспективах на успех. И вот ожившие ожидания должно было обдать холодом разочарования, а вновь пробудившиеся чувства были обречены увянуть под губительным воздействием самого жестокого из всех ударов — сокрушенной надежды.
