— Пусть позовут Вольта, скорее! — приказал капитан.
И когда Итуэла нигде не нашли, для всех стало совершенно понятно, каким образом исчез Рауль. Мигом спустили пять или шесть лодок, в каждую село по офицеру, не считая матросов, и пустились в погоню за беглецами, а на фрегате подняли фонарь.
Было так темно, что совершенно невозможно было увидеть маленькую лодочку. С одной стороны черной массой выделялся остров Капри, а с другой, — слабо виделись очертания берегов Италии. Фрегат направлялся опять к Неаполитанскому заливу, намереваясь стать на якорь приблизительно там же, откуда тронулись накануне.
Иэльвертон первый заметил лодочку, удалявшуюся по направлению берега; заподозрив, что это и есть разыскиваемая лодка итальянца, он устремился за ней, чем навлек за собой погоню своих же двух гичек, заслышавших сильный всплеск весел и принявших его легкую лодку с четырьмя искусными гребцами за удаляющуюся лодку беглецов. Началась сумасшедшая гонка.
Так как Рауль и Итуэл все время не переставали усердно работать веслами, а лодки фрегата потеряли не мало времени на розыски около самого судна, то наши беглецы опередили их по крайней мере на пятьдесят саженей. Их легкая лодка была приспособлена только для двоих гребцов, и их четыре сильные руки действовали как нельзя лучше; но все же их нельзя было приравнять к очень ходкой гичке Иэльвертона с четырьмя отборными гребцами, и чуткое ухо Рауля довольно скоро различило, что расстояние между ними значительно сократилось. Так как весла Рауля были приспособлены таким образом, что не производили никакого шума, то он решил изменить направление и дать гичке Иэльвертона опередить себя, рассчитывая, что тот его не заметит. Эта хитрость вполне удалась ему. Иэльвертон, увлеченный погоней, устремился вперед, все по направлению к берегу, и ему даже по временам казалось, что он видит перед собой лодку Рауля. Рауль и Итуэл перестали грести, давая установиться новому положению вещей, и Итуэл облегчил свою душу несколькими сарказмами в адрес их преследователей. Пропустив значительно вперед себя лодки с фрегата, которые все также устремились за Иэльвертоном, слыша только удары весел с его гички, Рауль и Итуэл медленно направились следом за ними, намеренно сберегая свои силы для какого-нибудь непредвиденного случая.
Подстрекаемый желанием лично отличиться в поимке беглецов, Иэльвертон мчался изо всех сил; другие две лодки старались по той же причине не отставать от него, а Рауль и Итуэл могли только благословлять судьбу, облегчавшую им их задачу.
— Можно подумать, Джита, что ваши друзья — вице-губернатор и подеста распоряжаются погоней, если бы не знать наверное, что они в настоящее время разбирают вопрос, существует ли в действительности остров Эльба, — говорил Рауль смеясь, хотя и шепотом.
— Ах, Рауль! Вспомните об ужасных часах, которые вы только что провели, и не шутите, пока не будете в полной безопасности.
— Честное слово, я теперь не могу не признать за англичанами некоторой доли великодушия! Я не могу отрицать того, что они ко мне хорошо относились; я бы даже, пожалуй, предпочел большую строгость с их стороны.
— Признавать за англичанами великодушие! Это слишком, — сказал Итуэл. — Это жестокий, безжалостный народ.
— Но, мой добрый Итуэл, вы-то уж, кажется, только можете их благодарить за то, что они вас пощадили.
— А почему? Потому что им нужны были лишние руки опытного матроса; иначе бы они не задумались прикончить меня.
— Ну, а что касается меня, то я навсегда сохраню добрую память об этом судне. Капитан Куф принял меня ласково, хорошо кормил, удобно поместил; дал хорошую постель и добыл отсрочку как раз вовремя.
— За нами идут остальные лодки с фрегата, — заметил Карло Джунтотарди, внимательно прислушившийся все время против своего обыкновения.
Эти слова заставили обоих разговаривавших разом замолчать; они перестали даже грести, чтобы лучше прислушаться. Не было никакого сомнения: за ними гнались. Решено было после некоторого обсуждения проехать проход между Капри и Кампанеллой, рассчитывая на то, что едва ли английские лодки поедут дальше этого мыса и что они, по всей вероятности, откажутся от дальнейшего преследования.
— Еще часок-другой, и мы можем высадить вас, дорогая Джита, вас и вашего дядю; там уж вам немного останется дойти до Санта-Агата.
— О, не думайте обо мне, Рауль! Спустите меня при первой возможности и спешите к вашему люгеру. Что для меня значат несколько миль, когда вы все еще находитесь в опасности?!
— Ангел божественный! Никогда ни одной мысли о себе!.. Но о нас не беспокойтесь, мы сумеем отыскать «Блуждающий Огонь». Здесь еще вам рано сходить.
Джита попробовала было возражать, но это оказалось совершенно бесполезным; Рауль настоял на своем, и ей пришлось уступить. Всякие разговоры прекратились, и оба гребца сильно налегли на весла. По временам они переставали грести и прислушивались к шуму весел с лодок фрегата, и им казалось, что теперь те все сгруппировались около мыса. Скоро лодка Рауля далеко отъехала от лодок своих преследователей, хотя в такой темноте нельзя было с точностью определить местонахождение лодок с фрегата. Раулю много помогало то обстоятельство, что его весла скользили бесшумно по воде, и, после некоторого времени усиленной гребли, беглецы почти убедились в своей безопасности.
Еще около часа не прерывалась усиленная работа веслами, и затем Рауль, совершенно уверенный теперь в их безопасности и возбужденный радостным сознанием свободы и близости Джиты, положил весла и принялся весело болтать, подсмеиваясь над Итуэлом, который все еще тревожно прислушивался.
— Ого-го, лодка! — раздался окрик саженях в двадцати от них, ближе к берегу. Голос очевидно принадлежал человеку, служащему на военном судне — он был сух и решителен. С секунду беглецы молчали, так как этот окрик, эта близость неизвестных людей застала их совершенно врасплох. Наконец, Рауль, опасаясь, что чужая лодка подъедет к самому их борту, откликнулся в ответ на итальянском местном наречии.
Клинч — так как это он возвращался на «Прозерпину» из Неаполя и намеренно держался берега, выслеживая люгер, проворчал что-то по поводу затруднений с этими иностранными языками, а затем, как умел, заговорил по-итальянски.
— Вы с Капри? — спросил он.
— Нет, мы из Санта-Агаты, везем винные ягоды в Неаполь, — отвечал Рауль.
— Из Санта-Агаты? А, это деревушка на горе. Я в ней ночевал у Марии Джунтотарди.
— Кто это может быть? — прошептала Джита. — Тетя не знакома ни с какими иностранцами.
— Судя по его выговору, он англичанин, — отвечал Рауль. — Надеюсь, что он у нас не спросит винных ягод себе на ужин.
Между тем Клинч продолжал:
— Не попался ли вам тут где-нибудь люгер с французской оснасткой и французским экипажем?
— Как же, синьор, мы видели, как он направился к северу, в Гаэтский залив, перед самым солнечным закатом.
— А фрегата не видали около мыса Кампанеллы? Английское большое военное судно!
— Как же, синьор! Вон там горит на нем фонарь на верху мачты. Мы его видели весь вечер, и он даже подтянул нас немного на буксире.
— А! В таком случае вы мне, может быть, сообщите кое-что. Не знаете вы, был повешен человек на этом судне при закате солнца?
Рауля немного покоробило — он не мог решить, какой ответ мог быть приятнее спрашивающему.
— Если это вам доставит удовольствие, синьор, то я могу вам сказать, что казнь действительно была назначена, но капитану угодно было отменить ее.
— После того, как даны были три выстрела со стороны Неаполя? — с живостью спросил Клинч.
«Черт возьми! Это, пожалуй, тот человек, который меня спас», — подумал Рауль.
— Да, после трех выстрелов, — отвечал он громко, — только я не знаю, какое они могли иметь отношение к казни?
— Какое отношение! Да я сам об этом распорядился: это был сигнал об отсрочке, данной адмиралом этому бедному Раулю Ивару. Как я рад, что все так прекрасно удалось! Не люблю я этих казней!
