— Но где это было?

— На море, само собой, капитан Куф, подобной вещи не могло случиться на земле.

— Вне всякого сомнения. Но, видите ли, так как точное доказательство настоящего положения вещей может иметь очень важное значение для решения участи подсудимого, то нам и было бы желательно проследить все это дело обстоятельно.

— Я оставил люгер приблизительно в полуверсте от того места, где теперь стоит ваш фрегат, — вмешался Рауль, — но его здесь нет, как вы видите.

— Где же он теперь? Вы присягнули говорить правду, свидетель, отвечайте!..

— Я право затрудняюсь, капитан Куф; именно ввиду моей присяги, я по совести не могу вам ответить на этот вопрос. Никто не знает, где в настоящее время находится люгер, кроме тех, кто на нем.

Куф был немного смущен этим ответом, а капитан Лейон иронически улыбался и сам обратился к Итуэлу:

— Вы совершенно верно заметили, что только людям на борту люгера известно, где они находятся; но не скажете ли вы нам, где вы условились найти друг друга, когда сошли с судна, предпринимая ваше смелое путешествие?

— Я протестую против этого вопроса, как противозаконного, — отвечал Итуэл с такой силой и порывистостью, что прокурор вздрогнул, а прочие члены суда переглянулись с удивлением.

Затем, ввиду важности и затруднительности положения, суд удалился для совещания. После того как каждый высказал свое мнение по этому поводу решено было все-таки вторично предложить свидетелю этот вопрос, принимая во внимание его значение для дальнейших действий фрегата. Суд вернулся в комнату, где происходило разбирательство дела, и прокурор снова обратился к Итуэлу:

— Свидетель, суд постановил, что вы обязаны отвечать на этот вопрос. Итак, в каком месте условился Рауль Ивар встретится со своим экипажем?

— Не думаю, чтобы капитан Рауль о чем-нибудь условливался со своим экипажем; я, по крайней мере, не слыхал. Да и не такой человек капитан Рауль. Он решает все один, а другие его слушаются, вот какой человек капитан Рауль.

— Бесполезно его спрашивать, — опять вмешался Рауль. — Я оставил судно здесь, как уже говорил вам, и в случае, если бы подал сигнал, прошлой ночью меня ожидали бы близ скал Сирен, но так как сигнал не был дан и время для него уже прошло, то более чем вероятно, что мой старший лейтенант отправился на другое условленное между нами место, о котором свидетель не знает и которого я, конечно, никогда вам не назову.

Рауль сохранил полное самообладание и твердость, держал себя так спокойно и с таким достоинством, что не мог не внушать к себе невольного уважения. Его ответ сделал бесполезным дальнейший допрос Итуэла, и после нескольких незначительных замечаний со стороны прокурора оставалось только выслушать оправдание подсудимого.

— Господа, — начал Рауль, — я не скрыл от вас своего имени, своей национальности, характера и профессии. Я — француз и ваш враг так же, как и враг Неаполитанского короля; я одинаково истреблял как ваши, так и его суда. Если вы отпустите меня на мой люгер, я примусь опять за прежнее. Все враги Франции — враги Рауля Ивара. Такие достойные моряки, как вы, господа, не могут этого не понять. Я молод, у меня не каменное сердце, и меня не могут не трогать красота, скромность и добродетель другого пола. Я полюбил Джиту Караччиоли и вот уже год как добиваюсь ее согласия выйти за меня замуж. Должен признаться, что она не поощряет меня в этом направлении, но от этого она ничего не теряет в моих глазах. Мы расходимся с ней во взглядах на религию, и я думаю, что, отказав мне в своей руке, она сочла за лучшее удалиться из Арджентаро, чтобы больше не встречаться со мной. Таковы девушки, господа, но мы, как вам должно быть известно, мы не так легко соглашаемся на подобную жертву. Я узнал, куда отправилась Джита, и последовал за ней. Ее красота, как магнит, притягивала мое сердце. Необходимо было войти в Неаполитанский залив и пройти среди неприятельских судов, чтобы разыскать ту, которую я любил; но это совсем не то, что взяться за гнусное ремесло шпионажа. Кто бы из вас, господа, поступил иначе? Я вижу молодых среди вас, они должны сознавать силу красоты; да и другие, более пожилые господа, верно, испытали в свое время подобные страсти, присущие всем людям. Господа, мне больше нечего сказать, вы знаете все остальное. Если вы осудите меня, то осудите как несчастного француза, сердце которого оказалось слишком слабым, но не как подлого и вероломного шпиона.

Сила и искренность этой речи не прошли бесследно, и если бы решение зависело от воли сэра Фредерика, подсудимый был бы немедленно оправдан. Но Лейон не понимал любви и к тому же обладал неудержимым духом противоречия, не допускавшим его легко соглашаться с чужими мнениями. Подсудимого увели, а судьи приступили к обсуждению дела.

Было бы несправедливостью перед капитаном Куфом не сказать, что он почувствовал некоторую долю сострадания к мужественному врагу; и если бы решение зависело от него, то он отпустил бы его на борт «Блуждающего Огня», дал бы ему отъехать на известное расстояние и затем снова начал бы свою погоню за ним. Но решение зависело не от него одного, да к тому же его связывало присутствие королевского прокурора, не обладавшего большей мягкостью, чем сам Лейон.

Результат совещания, длившегося добрый час, оказался роковым для подсудимого. Двери открыли, подсудимого ввели и прочли приговор. Он заключался в том, что Рауля Ивара, пойманного переодетым среди враждебных ему союзных эскадр, как шпиона, присудили к повешению завтра на одном из английских судов, по указанию главнокомандующего.

Так как Рауль и не ожидал ничего другого, то он выслушал приговор спокойно и вежливо и с достоинством поклонился военному совету, после чего его увели, чтобы заковать в кандалы, согласно установленному для подобных случаев обычаю.

Больт не был призван к суду, так как относительно его судьбы возникало много затруднений и разногласий. Капитану Куфу дано было полномочие неограниченного произвола в подобных случаях, но в нем заговорило чувство гуманности по отношению к иностранцу, насильно завербованному в число английских матросов. Куф решил взять Итуэла обратно на свое судно на том основании, что он не может быть подвергнут суду, пока не докажет своей национальности — к такому выходу из затруднительного положения нередко прибегали капитаны, желавшие избежать необходимости произнесения смертного приговора. Во всяком случае Куф решил переговорить об этом с адмиралом, который далеко не был чужд снисходительности, когда не был под влиянием прекрасной сирены, у которой он находился в положении покорного раба.

После произнесения приговора над Раулем и после того, как он был уведен из комнаты совещания военного совета, суд поспешил немедленно отправить лодку к Нельсону, чтобы отвезти ему копию с судебного приговора для подписи. Затем возникли горячие прения относительно местонахождения люгера «Блуждающий Огонь» в настоящее время и способах изловить его, что всех сильно занимало. В одном все были согласны, это — что люгер не должен быть далеко, — но где именно? Этого никто не мог сказать. Офицеры были отправлены на все прибрежные высоты Капри, откуда можно было обозреть море по всем направлениям на большом протяжении; но все было безуспешно, люгер как в воду канул.

Большая часть дня прошла таким образом, потому что полное затишье в воздухе не позволяло ни одному из судов двинуться в путь. Капитан Куф настолько был уверен в том, что преследуемый люгер находится неподалеку, что даже сделал уже некоторые приготовления к новой атаке, рассчитывая на этот раз на больший успех ввиду соединенных сил трех судов. Но вот возвратилась и последняя лодка, посланная на разведку к острову Искии, и с тем же результатом — нигде никаких признаков «Блуждающего Огня».