— Из-за этого не убивают, — перебил Прегер.
— А по-вашему, убивают только из-за денег, мистер Прегер? Ну, так я вам скажу, что леди Мод, так же как и я, не знала действительного финансового положения Лотти. А что если она видела будущее Мирмаунта без Лотти, но зато с деньгами Прегера? Может быть, в ее больном мозгу родилась идея, что с этими деньгами она сможет вернуть замок. Да вы сами, мистер Прегер, хорошо знаете, что она одержима манией величия. Брендан говорил, что в ту ночь я ничего не совершил, но допустил, чтобы это совершилось. Почему то же самое не сказать о леди Мод?
— А ей этот вопрос кто-нибудь задавал? — спросила я. При всей убедительности слов Коннора я не избавилась от моих сомнений.
— Э, леди Мод! — Прегер махнул рукой. — Если она не захочет, от нее ничего не добьешься... После гибели Лотти я сидел в этой комнате и задавал всем эти вопросы, в том числе и ей. Но она считает, что обычные законы и правила — не для нее. Она не хотела отвечать мне — не заставлять же ее отвечать на вопросы следователя, судьи. Один из этих двоих людей — виновник гибели Лотти — может быть, сознательно не предупредил ее об опасности, а может быть, невольно, потому что она слишком поспешно уехала. Я очень сомневаюсь, что правосудие дало бы мне более четкий ответ на эти вопросы, чем я мог получить сам. Поэтому тогда мы все предпочли молчание. С тех пор, пожалуй, ничего не изменилось — только теперь во все это вовлечены и вы. Я знаю, — обратился ко мне Прегер, — вы ни о чем не просили. Но кто просит, чтобы, то или иное событие случалось в жизни? Не так уж часто у нас бывает возможность выбора. Но что нового узнали мы сегодня? Остались те же вопросы, те же сомнения. Мора подозревает Коннора в покушении на жизнь старой леди, и все, что мы в состоянии для нее сделать, — предупредить: берегитесь, он может совершить покушение еще на одну жизнь...
В это время дверь отворилась, и Прегер, единственный, кто сидел лицом к двери, встал и воскликнул:
— Леди Мод!
Она появилась на пороге внезапно, опираясь на трость, высокая, худая, с изможденным лицом. И все же в ее облике было что-то внушительное. Рядом стояла Энни, которая растерянно, не без испуга поглядела на Прегера и заговорила первой:
— Простите, мистер Прегер! Разве ее милость не посылала Бриджит, чтобы узнать, кто сюда приехал так рано? Она спросила меня, но поскольку я была совсем расстроена...
— Замолчите, Энни, — велела старая леди.
— Простите, миледи, но я дала обещание мистеру Прегеру...
— Вам не следует давать обещания кому бы то ни было, кроме меня. Теперь оставьте нас...
— Но, миледи, вы едва держитесь на ногах...
— Я сказала: сейчас же!
Энни повиновалась. Когда она вышла, снова заговорил Прегер:
— Леди Мод, прошу вас, садитесь. Вы были нездоровы...
— Герр Прегер, я не привыкла, чтобы мне предлагали сесть в моем собственном доме. Этот дом мой, даже если вы и полагали, что ваши деньги дают вам на него какие-то права.
— Это жест вежливости, леди Мод, а не заявление о правах. — Прегер слегка поклонился.
— Никаких прав вам никто и не давал. А теперь, — она подняла одну руку, указывая тростью в нашу сторону, а другой держась за дверную раму, — ответьте мне, что вы все здесь делаете? Я никого из вас, кажется, не приглашала.
— Это не светский визит, леди Мод, — продолжал Прегер. — Мы пришли сюда для того... чтобы решить некоторые вопросы.
— Вопросы? У вас не должно быть ко мне вопросов, герр Прегер, как и ни к кому в моем доме. Вы явились, как и прошлый раз, чтобы возводить неподобающие обвинения, чтобы клеветать!
— Нет, леди Мод, вы ошиблись. Мой визит не имеет отношения к вам. Это было сделано ради Моры...
— Ради Моры? Мора — моя внучка, Герр Прегер, но она уже находится под вашим влиянием, не так ли? Приезжает по вашему зову, делает то, что вы ей поручаете... Ваше имя — растлитель, герр Прегер. Вы развращаете всех и пожираете все, что есть на вашем пути. Горе и страдания повсюду следуют за вами и за вашим родом. Ваша дочь принесла столько вреда этому дому, что ваших денег не хватило бы, чтобы оплатить его. Я знаю, зачем вы пришли, — чтобы украсть у меня внучку, чтобы мучить мою служанку и заставить ее повторять сказки, до которых она сама бы не додумалась, чтобы настроить внучку против меня...
— Леди Мод, на этот раз вы зашли слишком далеко, гораздо дальше, чем позволяют правила приличия! И ваша служанка сегодня и в ту ночь, когда погибла моя Лотти, говорила правду, то, что видела собственными глазами.
— Все это ложь! Ваша дочь умерла потому, что она заслужила смерть. Это было плодом ее развращенности. Семена зла уже дали свои всходы в душах двух молодых людей, которые здесь стоят. Прежде чем она покончила со своей жизнью, дом уже начал превращаться в навозную кучу. Что она умерла — это к лучшему, но зло не умерло вместе с ней. Вот здесь, — она указала тростью в мою сторону, — есть еще одна, в чью душу зло проникло через этих молодых людей и через вас, герр Прегер. Каким-то образом вам удалось привлечь ее на свою сторону, и она верит вашей лжи. Она продалась за лесть и посулы и, насколько мне известно, была подкуплена. У вульгарных богачей есть свои способы воздействия, и мне стыдно, что кто-то из рода Тирелей мог так пасть. Когда она приехала ко мне, то я решила, что настал конец моему долгому ожиданию, что есть теперь человек, которому можно оставить все, что я еще имею. Она — моя плоть и кровь, но вы все сделали ее чужой...
— Вот это и есть ложь! — не выдержала я. — Все эти годы я была вам чужой, леди Мод, по вашей собственной воле. У вас было двадцать три года, чтобы сделать из меня близкого человека.
— Твоя мать предала меня. Ты думаешь, что она не могла разрушить и осквернить все то доброе, что я готова была дать тебе. Так вот, могла. Бланш была не лучше, чем та, другая, чем ваша дочь, герр Прегер. Бланш предала меня и все будущее Тирелей ради мужчины. Потом та явилась в наш дом и попыталась украсть у меня все, что еще оставалось... Теперь вот и моя внучка... Но она уже принадлежала к вашей породе. Ей не следовало верить лжи. Но я напрасно надеялась, что она станет иной, чем ее мать, просто потому, что она Тирель, что она будет иной, чем все эти себялюбивые, тупые, испорченные молодые женщины, населяющие ныне землю. Теперь совершено последнее предательство, и у меня больше нет надежды. Но где нет надежды, там, по крайней мере, может еще быть покой. Я изгоняю отсюда и вас, Коннор, и тебя. Мора. У вас обоих не было никаких прав, кроме тех, которые я могла вам даровать. Но я лишаю вас их. Вы мне ничего не дали. Я вам ничего не должна. Вот и все!
Леди Мод, стараясь держаться прямо, повернулась к нам спиной, вышла из кабинета и стала медленно подниматься по лестнице. Никто из нас ничего не сказал и не пошел вслед за ней. Я сама не пыталась помочь ей, зная, что помощь будет с негодованием отвергнута. С грустью смотрела я вслед этой безумной старухе, которая до сих пор воображала себя аристократкой. Подумала я и о том, что, не отвергни она того письма Бланш двадцать три года назад, наша с ней судьба могла бы сложиться совсем по-другому.
Дойдя до площадки лестницы, она вдруг споткнулась и потеряла равновесие. И вместе с ней полетело вниз множество вещей, из тех, что в этом доме повсюду стояли на площадках и даже на ступеньках: какие-то вазы, фонари, часы... Поднялся оглушительный шум, и мы даже не могли расслышать, вскрикнула ли она. Первым, кто оказался рядом и опустился на колени подле нее, был Коннор.
— Леди Мод! — Голос его звучал необычайно мягко.
К ним подошел Прегер.
— Позвольте мне... Я много раз имел дело с больными.
Он неуклюже опустился на колени с помощью Брендана. Глядя, как он щупает пульс и слушает, дышит ли старая леди, словно опытный медик, я поняла, что этот опыт он приобрел в концентрационном лагере, где люди часто болели и умирали. Наконец он выпрямился, поднял голову и с трудом сказал, глядя не на Коннора, а на меня:
