– Вот именно. Так странно! Я всегда избегала этого бородатого приемчика с идентичными близнецами. А потому, когда я наконец сочла нужным им воспользоваться, то решила в моем фирменном духе извлечь из идеи все до последней капли.

Видите ли, – продолжала она тараторить, включив теперь в число слушателей и Дона с полковником, – центральные персонажи романа – двое идентичных близнецов, братья Фабер, Кеннет и Джордж. Они не только абсолютно похожи, но и одеваются абсолютно одинаково. Они даже общаются на закодированном языке, который больше никто не понимает, и без конца допекают всякими розыгрышами, злыми, отвратительными проделками своих соседей, а те, разумеется, не способны различать их.

– Но я…

– Самое же странное, – продолжала писательница, игнорируя попытку Трабшо перебить ее, – что они постоянно вздорят между собой, и читатели вскоре узнают, что они втайне презирают друг друга. А потому ясно, когда один убит, что убил его другой. Но поскольку оставшийся в живых упорно отказывается назвать себя, перед Алексой Бэддели встает дилемма: кто есть кто? Ей приходится напрячь весь свой внушительный интеллект, как вы любезно выразились, старший инспектор, чтобы установить, Кеннет л и убил Джорджа или Джордж убил Кеннета.

– И который убил? – спросил Трабшо, чья голова шла кругом в буквальном смысле слова.

– Вы говорите, что читали роман, – сухо возразила Эвадна Маунт. – Вот и скажите мне.

Он уставился на нее почти, а то и вовсе невежливо, прежде чем сообразил, что сейчас не время для литературных реминисценций.

– Миссис Маунт, нас друг другу не представили, так что я возьму эту честь на себя. Старший инспектор Трабшо. Или мне следует сказать бывший старший инспектор Трабшо.

– Рада познакомиться, – парировала писательница.

– А я с вами. Собственно, весьма польщен. Однако я должен все-таки настоять, чтобы вы незамедлительно вернулись в гостиную к остальным гостям. Тут не место для дамы.

Эвадна Маунт бесстрастно взглянула на распростертое тело Реймонда Джентри.

– Вздор. Не могу говорить от имени всех моих собратьев-женщин, но я способна глядеть на мертвое тело, не хлопаясь в обморок, будто беспомощная дурочка. И мне как автору детективов полезно понаблюдать за надлежащим – как говорят в Скотленд-Ярде, верно? – процессом?… Ах, нет-нет, процедурой, так ведь?

К тому же, как только что заметил Роджер, это преступление из тех, какие предположительно случаются только в книгах, а однако, согласно одной моей теории, даже в реальной жизни случаются таинственные убийства, для разгадки которых мы, писатели, подходим больше, чем вы, полицейские. Разумеется, я не предполагаю, что вы разделяете эту точку зрения, но, конечно же, вы согласитесь, что чем больше, тем веселее?

– Чем больше, тем веселее, по-вашему? Вы так считаете? – сказал старший инспектор по размышлении. – Пожалуй, не слишком удачное выражение в двух шагах от трупа? И раз уж мы коснулись этой темы, полковник, должен кое-что вам сказать. Хотя, с одной стороны, я, бесспорно, подметил то ошеломление и ужас, какие испытала бы любая группа респектабельных граждан, узнав, что практически на их глазах было совершено зверское убийство, от моего внимания, с другой стороны, не ускользнуло, что никого из вас смерть этого молодого человека не ввергла в особое горе.

Как заметил Трабшо, полковник, казалось, не находил адекватного ответа.

– Ну-у… – промямлил он. – Просто… ну… Откровенно говоря, я просто теряюсь, что сказать.

– В конце-то концов, этот молодой человек был вашим гостем.

– В том-то и суть, что не был.

– Не был?

– Боюсь, что так, – сказал полковник.

– В таком случае что он здесь делал?

– Суть в том, Трабшо, что я никогда прежде Реймонда Джентри в глаза не видел. До того, как он приехал в Сочельник. Вместе с моей дочерью Селиной и с Доном. Он был гостем Селины, а не моим или моей жены. Изменение планов в последнюю минуту, как это в заводе у молодежи, полагаю, потому, что им тогда кажется, будто они – настоящая богема и ни от кого не зависят.

Я обожаю мою дочь, поймите, но она такая же, как все в ее компании. Ничего дурного у нее и в мыслях нет, но в то же время она не считается с тем, какие неудобства ее «веселая выдумка» может причинить всем нам. В ее возрасте мне бы в голову не могло прийти навязать моим родителям на Рождество незнакомого человека, какого-то молодчика, не приглашенного, никому не известного.

Но что вы хотите, таково молодое поколение, свободные художники и все такое прочее. Они сами себе закон, никуда не денешься, и так же держатся за свои привычки, как мы за наши. А стоит хотя бы чуть-чуть намекнуть, что не мешало бы прежде узнать наше мнение, и на тебя махнут рукой, как на безнадежно отсталого старого брюзгу.

– Она вас никак не предупредила?

– Нет.

– А этот Реймонд Джентри, неужели он не испытывал неловкости, оказавшись среди людей, которые не могли или не желали скрыть, что его присутствие им неприятно?

Полковник фыркнул:

– Джентри? Ха! Послушайте, Трабшо, я нисколько не удивлюсь, узнав, что идея приехать сюда изначально исходила от самого Джентри.

– Ага. Насколько понимаю, этот молодой человек вам не по вку… был не по вкусу.

– Был не по вкусу? – забрызгал слюной полковник. – Джентри был таким омерзительным субъектом, каких мне еще не доводилось встречать. Знаете, чем он зарабатывал себе на так называемую жизнь? Он был, нет, вы подумайте профессиональным сборщиком сплетен для пресловутой возмутительной газетенки «Тромбон». Ну, пасть ниже невозможно!

Да-да, я понимаю, что он лежит мертвый у нас под ногами, но бывали минуты, когда я готов был хлыстом выгнать его из дома и прогнать взашей до ворот! И ведь только подумать, если бы я это сделал, прощелыга был бы теперь жив!

– Так почему же вы этого не сделали? – спросил Трабшо вкрадчиво.

– Чего я не сделал?

– Не выдрали хлыстом? Не прогнали взашей?

– Ответ один: Селина. Как я сказал, его пригласила она и как будто просто помешалась на этом жутком молодчике. Не спрашивайте меня почему. Селина всегда была своевольной, а последнее время особенно, но она наш единственный ребенок, и мы с Мэри в ней души не чаем. Ну я и решил улыбаться и терпеть – попытаться улыбаться и попытаться терпеть. Так сказать, проглотить пулю, вместо того, чтобы выстрелить ею, ха-ха-ха!

Кстати, старший инспектор, на случай, если вы не уловили, это был мой способ заверить вас, что, как ни силен бывал соблазн на протяжении этих суток, Реймонда Джентри я не убивал.

На эту декларацию его допросчик, чьи хитрые старые глаза уже шарили по убогому помещению, никак не отозвался.

– Полагаю, – сказал он взамен, – нет смысла спрашивать у вас, не оставалось ли здесь лежать орудие убийства?

– Мы ничего похожего не видели.

Трабшо шагнул к столу и разом дернул оба ящика – один из них потребовалось потянуть с силой, прежде чем тот соблаговолил со скрипом выдвинуться, – и увидал, что они пусты.

– Непонятно… – пробормотал он.

– Что именно?

– Да только то, что убийца, если он намеревался представить смерть Джентри самоубийством – а учитывая адские хлопоты с запертой дверью, зарешеченным окном и прочим, на которые он пошел, то он, очевидно, хотел замаскировать истинную причину случившегося – ему оставалось только оставить револьвер в руке Джентри. Забрав оружие, он – или, разумеется, она, – наоборот, привлек наше внимание к тому факту, что произошло убийство.

Он отошел к окну и провел пальцем наискосок по подгнившей деревянной раме. Затем мощной хваткой попытался раздвинуть железные прутья. Ни левый, ни правый даже не дрогнул.

Потирая свои – теперь пропыленные – ладони, он снова повернулся к полковнику.

– Слуги выше подозрения, так?

– Боже великий, разумеется! Они все служат у нас много лет – или месяцев, говоря о горничных, но ничего другого в нынешние дни ожидать нельзя. – Он на секунду задумался. – Конечно, Тоумелти.