— Тогда пошли быстрей, пока этот… — Сухмат замялся, — пока он и деревья гнуть не начал…

— Пошли. — отдал команду Рахта, но был неожиданно остановлен возгласом Нойдака.

— Нет, постойте!

— Что такое?

— Так мы действительно пойдем так же, как и шли, но этого мало, — начал было северянин, но его перебил Рахта.

— А чего же еще?

— А то, что теперь мы можем узнать, где сидит леший!

— Как это?

— Да он сам себя выдал своим колдовством!

— Не понимаю! — Рахта выразил всеобщее мнение. Даже Лёкки, только что казавшийся таким мудрым, ничего не мог понять.

— Да смотри те же, — Нойдак указал на лежавшие камешки, на которых вчера изображали перемены в расположении деревьев, — двигать деревья колдовством — это не просто так, это как бы веревочки привязать и тянуть!

— Ну и что? — продолжал недоумевать Сухмат.

— А то! Если бы он был здесь, в том направлении, куда мы шли, то, потянув за колдовские веревочки, он только бы приблизил их друг к другу, но не сместил, для этого надо тянуть со стороны. А вот если леший сидит вот здесь — и Нойдак показал, где примерно сидит леший, — вот смотрите, камешки сюда и поползут, вот так, раскидываясь по полукругу…

— Точно, я понял! — вскричал Рахта, — Умница, Нойдак, леший действительно сам себя выдал! Где-то там… — и богатырь указал рукой.

— Делаем отметки и — вперед? — спросил Сухмат.

— И вперед! — подтвердил Рахта.

Впервые у богатырей появилась непоколебимая уверенность, что они на правильном пути. Уж теперь-то леший от них не уйдет! Еще бы, два таких мудреца в их малой дружине…

Богатыри перешли через мост и выстроились в новую цепочку, сменив направление. Теперь передвигались они не спеша. Как бы чувствуя, что леший — где-то рядом. К счастью, пройденное болото было единственным, они ступали сейчас по твердой земле. Было тепло, даже травка кое-где пробивалась. Видно, зима была лешему не указ!

— Тихо! — прошептал Сухмат, — Я чую его дыхание!

Богатыри остановились и прислушались. Кажись, и действительно, кто-то там, впереди, медленно и тяжело дышал. Леший! Дальше наши герои пошли крадучись, мальчика Рахта жестом остановил и показал, чтобы ждал здесь. За Нойдака он не беспокоился, потому как знал, что северянин — хороший охотник. Вот Полину бы он точно оставил, да нельзя — еще рассердится, забудется, да по-женски крик устроит!

Сухмат молча показал на дерево впереди. Все замерли. Высоко на ветвях гигантского дуба расположилось невиданное чудо-юдо. Как бы человек, но огромный-преогромный. Весь волосатый, с головы до ног. С головой, как бочонок, со странным сплюснутым носом, низким любом, близко сидящими глазами. По счастию — закрытыми. Чудовище спало. Осталось опробовать — правду ли говорят предания, что сон лешего так крепок, что на него можно и цепи одеть, а он и не вздрогнет… А как узнать — не попробовав? Ясное дело — надо начинать, чего ждать-то, пока проснется — что ли?

Полезли Сухмат и Рахта — помогая друг другу. Железные цепи захватили сразу. И по мечу — другого оружия не взяли, могло только помешать. Нойдак и Полина остались внизу, девушка приготовила лук и стрелы, хотя шансов подранить это чудовище обычной стрелой было мало. У него одна голова была больше всего тела поляницы, да чего там…

Сколько лет этому дубу-великану? Тысяча? Две тысячи? Да, велико дерево, велико. Но хорошо, что это дуб — ведь у него толстые ветви, расположены часто — только и лазить — одно удовольствие. Была б сосна гигантская — помучились бы немало, по голому стволу ввысь взбираясь. А так — раз, два — и на нижних ветвях! Рос бы этот дуб-великан под Киевом — лазили бы все мальчишки на него. Или нет — был бы он тогда заветным, вокруг — капище соорудили бы, а само дерево — Рода Прародителя символом стало бы…

Дуб был весь покрыт листвой. Зеленой! Здесь, стало быть, зимы вроде бы и не существовало. Желуди, понимаешь ли… Впрочем, не один дуб здесь зеленый, вот и вокруг травка зеленеет! Но дуб…

Видно, не простое было это дерево. То и дело цепляло оно богатырей уродливыми ветвями, сучки подставляло ломкие, так и норовило сбросить с себя гостей непрошеных. Но не для того заявились сюда Рахта да Сухмат аж от самого Киева, чтобы с дубочка упасть. Забрались, начали к чуду-юду подбираться. А леший и ухом не ведет. Кстати, ну и лопоух же этот леший, хоть и велик, да смешон с ушами оттопыренными!

Долго и с превеликой осторожностью шла эта работа. Богатыри одели цепи на руки и ноги лешего, сковали все как нужно. Не раз и не два примеряли они эти кандалы, высчитывали, как цепочки тянуть, да где сковывать. Вот и справились сейчас с работой легко, как будто всю жизнь только тем и занимались, что на леших цепи одевали.

В этот момент чудовище проснулось и открыло глаза. Глаза оказались большими, глубокими и почти человеческими, даже голубыми. Самое удивительное состояло в том, что леший продолжал смиренно сидеть на ветвях. Богатыри ожидали буйства, ярости — а он только сидел и смотрел на них Как будто знал, что сопротивляться бесполезно. А может, и вправду знал, как одевали железа на его собратьев, как они бились в бессильном гневе, нанося сами себе раны.

— Ну что, братец леший, попался? — спросил Рахта.

Леший ничего не ответил. Только смотрел своими огромными глазищами на малюсеньких людишек, так просто и глупо поймавших его. Переводил взгляд то на Рахту, то на Сухмата.

— Вот, поедем теперь с нами, Киев посмотришь, — улыбнулся Сухмат, но ему почему-то не было весело. Не было и чувства победы, того самого великого чувства, которое он не раз испытывал, когда войско русов опрокидывало неприятеля, когда они, русские богатыри, гнали степняков с родной земли…

— Кажется, он понимает русскую речь, — сказал Рахта, — ну давай, друг сердешный, слезай на землю!

Леший и не думал двигаться. Рахта повторил еще раз, указал вниз. Молчание, никакого движения. Богатырь вынул меч, уколол чудище, снова показал на землю. И вновь — ничего! Рахта начал сердиться, нажал на рукоять меча. Клинок неожиданно глубоко вошел в бок лешего. Показалась кровь — настоящая, красная! Но и теперь лесной человек оставался недвижим. Рахта закричал на него. И вдруг замолк — он увидел, как из огромного голубого глаза лешего упала большая слеза…

— Что делать? Он же не слезет! — спросил Сухмат. Было ясно, что снять человеческими, пусть даже богатырскими руками эту громадину — совершенно нереально. Да и потом что делать?

— Не слезет, ясное дело, — согласился Рахта, — и он все понимает…

— Может столкнуть его — волей-неволей да придется…

— Нет, он просто упадет и разобьется…

— Насмерть?

— Может быть.

— Тогда давай спустимся и поговорим с остальными. Может, Нойдак чего скажет?

Богатыри спустились с дерева. Полина и Нойдак уже все поняли. Рядом был и отрок, успевший что-то наговорить Нойдаку.

— Так что будем делать?

— Нам его не дотащить на руках, да и на лошадях — вряд ли бы вышло…

— Может, убить, отсечь голову, и привезти в Киев? — предложил Рахта, — люди подивятся! Хотя мне его жалко, понимает все, плачет…

— Корова тоже плачет, когда под нож идет, — вздохнул Сухмат.

— Я его убивать не стану, — вдруг решил Рахта, — если хочешь — давай, браток, вперед, я твою руку удерживать не буду!

— Я и животинок никогда не режу, и коровку порешить — тоже не для меня. Ты лучше сам… А то ведь вернемся в Киев — не поверят, засмеют!

— Князь все едино недоволен будет, что ему голова, — Рахта начал доказывать уже самому себе, что голова — все равно ничего не даст, но был остановлен Полиной.

— Чего зря брехать, не хотите вы его убивать, ясное дело, так?

Богатыри промолчали. А молчание — знак согласия.

— А ты — Нойдак?

— Что я? Я просто с друзьями поехал, мне леший без надобности…

— А я так сама кое-кого другого прирезать желаю, — сказала Полина, — и голову отрежу, уж точно, и на кол насажу… Только не этому лесному бедняге, последнему, видать, в их роде…