Если жизнь идет под откос, и человек не знаешь, как вернуть все на круги своя, нужно устроить карнавал. Пусть все видят, что ему весело, и никакого отчаяния и в помине нет.

Дитрих старательно следовал этому совету, стараясь не столько испортить настроение окружающим, сколько улучшить его себе.

Вполне возможно, у него были какие

то неправильные понятия о веселье, но он таким вырос. Родители не ошибались, говоря о своей вине. Они, правда, слишком многое Дитриху позволяли. Единственный ребенок, как это часто бывает, вырос эгоистом. Привык, что мир практически всегда вращался вокруг него, родители пытались угодить ему, баловали, исполняли все желания. Теперь, когда все было плохо, когда личная жизнь была в упадке, Дитрих не мог не раздражаться. Понять не мог, почему судьба устраивает ему такие испытания. Он ведь, на самом деле, хочет быть с Люси, он собирается строить с ней серьезные отношения. Так почему же ему не верят? Почему все считают, что он не способен на большое чувство? Кто сказал им такую чушь?

Нет, Дитрих не стал бы оспаривать опасения Кристины, если бы за ним тянулся шлейф сомнительной славы. Но о нем в школе практически ничего не знали. Он держался со всеми на расстоянии, друзьями обзаводиться не спешил, шумные компании вокруг себя не собирал. К сигаретам не приближался, об алкоголе даже речи не шло. В отношениях с какой

либо девушкой замечен не был, так что можно было не опасаться игры на два фронта. У него была сейчас только Люси.

Хотя… Была ли?

С такой группой поддержки, как Кристина Вильямс, их отношения обещали закончиться, не начавшись.

Удивительно дело, но Дитриха это задевало. Даже бесило.

Он никак не хотел мириться с поражением. Но все факторы играли против него, пророча горькое фиаско. Дитрих не желал с этим мириться. Он твердо поставил перед собой цель понравиться директрисе и получить от нее разрешение встречаться с Люси. В этом деле, вероятно, решающим аргументом была искренность, а искренности у Дитриха имелось, хоть отбавляй. Он верил, что хочет быть рядом с Лайтвуд. На самом деле. И это не игра, не стремление соблазнить и бросить невинную девушку, записав в свой блокнотик очередную любовную победу. Это истинное чувство, пока еще поверхностное, но обещающее перерасти в глубокое, всепобеждающее. То, что называют любовью.

У каждого мужчины есть свой определенный идеал женщины. Кого

то уносит от роскошных стерв, кому

то по душе кокетливые простушки, а кого

то тянет к девушкам, что умеют сочетать в себе несочетаемое. Яркий пример выражения «в тихом омуте черти водятся». Вот Люси к такому типу и относилась. Она была спокойна и сдержанна внешне, но в душе у нее полыхало пламя борьбы. Категория людей, что не станут спокойно идти на гильотину, скорее поднимут восстание. Возможно, проиграют, но шанс побороться за жизнь не упустят. Именно стальной характер и был самой привлекательным для Дитриха. Его оставляли равнодушным девушки, которые поднимали вой из

за сломанного ногтя, бесили те, что причитали по поводу и без повода, те, что пытались спрятаться за чужую спину, а сами палец о палец ударить не удосуживались для улучшения своей жизни. Слабовольные, изнеженные, легко ломавшиеся под воздействием обстоятельств, они не вызывали у него никаких эмоций, кроме желания поскорее избавиться от подобного окружения. Попадались, конечно, настойчивые, не понимавшие с первого раза, но чаще всего Дитрих доносил до них свое мнение открытым текстом, не пытаясь юлить. Он давал понять, что в отношениях ему нужно равноправие, а не подчинение, заглядывание в глаза и просьбы уберечь от злых людей. Человека, что смог бы заслужить его уважение, он и сам бы стал защищать, без просьб, без уговоров. По велению сердца.

Дитрих последний раз посмотрел на себя в зеркало. Все строго, элегантно, и главное – никаких нововведений. Форма, значит форма. Он будет теперь стараться во всем следовать школьным правилам, вести себя, как примерный мальчик и не позволит усомниться в себе ни на секунду. Он просто обязан это сделать, чтобы убедить директрису – на него можно положиться, ветер в его голове не гуляет.

Сорвав с вешалки пальто, он выскочил на улицу. По пути застегивая пуговицы, вышел со двора. Впереди маячила уже знакомая фигура. Разумеется, Паркер, тоже совершавший пешие прогулки к школе, в этот момент направлялся в родное учебное заведение, получать знания. Впрочем, Ланц не был уверен, что до школы Эшли доберется. Его сосед был не таким уж частым гостем на занятиях, что не мешало ему не запускать свои оценки и показывать высокую успеваемость.

Учителя сколько не старались, а поставить в итоге Паркеру низкую оценку не могли. Не было вопроса, на который бы он не знал ответа. А, если чего

то и не знал, то тут же пускал в ход свое обаяние и навыки оратора.

Дитрих отличался от Паркера излишне взрывным характером и неумением мимикрировать под воздействием обстоятельств. Он понимал, чего от него ждут, но все равно не умел изображать из себя хамелеона. Его реакцию можно было предсказать легче легкого. Естественно, он выходил из себя и принимался крушить все вокруг.

– Паркер! – крикнул он, надеясь, что Эшли сегодня не взял с собой плеер, и услышит, что к нему обращаются.

Надежды оправдались, потому как Эшли обернулся на голос. Ему не верилось, что Дитрих может обратиться к нему просто так, без особой на то причины. Именно по этой причине он и остановился. Хотелось узнать, что теперь мучает Ланца, раз он решил заговорить со своим врагом.

Откровенно говоря, Паркер Дитриха врагом не считал. Слишком категоричное слово для характеристики Ланца. Врагам свойственна лютая ненависть, а они просто не испытывали положительных эмоций от общения друг с другом. Вряд ли это была ненависть.

– Не думал, что ты остановишься, – выпалил Дитрих, догоняя Паркера.

Эшли пожал плечами в ответ на это заявление и откусил кусок от яблока. Оно интересовало его гораздо сильнее, чем Ланц с его подозрительностью и мнительностью.

– Хотел идти дальше, но любопытство пересилило, – пояснил чуть позже.

– Почему, когда я сталкиваюсь с тобой перед школой, ты всегда что

то жуешь?

Ланц решил начать с отвлеченного вопроса. Сразу закидывать Паркера вопросами о директрисе казалось неразумным поступком.

– Может, потому что это время завтрака? – резонно заметил Эшли. – Или, по

твоему, нельзя есть, когда ты смотришь? Извини, что оскорбляю твое чувство прекрасного.

– Можно. Приятного аппетита.

Паркер удивленно посмотрел на Дитриха, едва не подавившись от неожиданности. Вот уж чего он не ждал от своего соседа, так это вежливости. Казалось, что Ланц вообще с таким понятием, как «этикет» не знаком, и малейшего представления ни о чем подобном не имеет.

– Спасибо. А с тобой все в порядке?

– Разумеется, – расцвел в улыбке Дитрих. – Разве это ненормально пожелать человеку приятного аппетита?

– Нормально. Но от тебя я почему

то ничего такого не ожидал. Только, если тебе снова не нужна какая

то информация о нашей директрисе.

Дитрих скис. Все его попытки быть хорошим оказались провальными. Эшли раскусил его с первого раза, играючи, не прикладывая никаких усилий.

– Если я угадал, то не тяни, расспрашивай. Весь – внимание, – ухмыльнулся Паркер, доставая из рюкзака упаковку влажных салфеток и вытирая руки.

– Я хочу с ней поговорить, но не знаю, как это устроить. У тебя есть варианты?

– Варианты есть всегда, – усмехнулся Эшли.

– Например?

– Ну… Разбей окно в школе, нагруби учительнице, скажи, что

нибудь вызывающе

грубое, очень

очень пошлое. И ты обязательно попадешь в кабинет директора. Тебя туда даже отведут, дорогу искать не придется.

– В любой другой ситуации я с удовольствием воспользовался твоими советами, – ехидно отозвался Дитрих. – Но сейчас я не в том положении, чтобы вот так запросто пятнать свою репутацию. Мне наоборот нужно убедить директрису в том, что я замечательный человек, и она может без риска вручить мне жизнь своей дочери.