Он и сам готов был растерзать тех людей, что причинили боль его сестре, заставив страдать.

– Чему планируешь посвятить день? – поинтересовался Эштон осторожно.

Его сестра в последнее время потеряла интерес ко всему. Практически перестала читать, хотя раньше книга была ей верной спутницей; перестала смотреть фильмы. Только и делала, что слушала мрачные песни, внушавшие мысли о том, как ужасен этот мир; за собой ухаживать перестала.

Раньше Аманда много времени проводила перед зеркалом. Была самой настоящей женщиной в привычном понимании этого слова. Она обожала наряды; могла долго

долго крутиться перед зеркалом, выбирая себе нечто сногсшибательное, любила косметику, восхищалась красивой обувью. Но в какой

то момент все краски в её жизни поблекли, от прежнего рвения не осталось ничего. Она делала все на автомате, без прежнего куража, без особого вдохновения.

В былые времена Аманда часто говорила, что быть женщиной – искусство. Это тоже, своего рода, роль. Сложная, многогранная. Нужно быть всегда на высоте, уметь преподнести себя, подать в обществе, постоянно играть роль слабой, томной ромашки, которой требуется защита. При этом слабый пол давно перестал быть слабым, и Аманда знала это по себе. Она не любила излишне слащавых девушек, что окружали её, называли себя «подругами», на деле ненавидели и мечтали улучить момент, чтобы вогнать ей нож в спину по самую рукоятку. Они все были какими

то… куклами, скорее всего. Иного слова Грант подобрать не могла. Нет, она никогда не говорила, что косметика, красивая одежда и стремление привлечь к себе внимание противоположного пола – это плохо. Это было само собой разумеющееся, вполне нормальное желание, присущее любой девушке. Но во всем и всегда нужно знать меру.

Иногда лучше меньше, да лучше.

Такое окружение раздражало Аманду.

А вот Эштон был от него в восторге. Почти все девушки у него были, как под копирку. Эти самые куклы, без искорки в глазах, без жизни. Слепое копирование стиля звезд, обожание и подражание моделям с обложек глянцевых журналов, которые всегда ценились у молодежи выше, чем чувство собственного стиля. Подростки, в большинстве своем, тем и отличаются, что не вырабатывают свой неповторимый стиль, а хотят быть похожими на людей, попавших на первые полосы газет и журналов.

То, что индивидуальность всегда ценилась выше массовости, доходит до них позже, гораздо позже.

В юности же стремление выделиться из толпы чаще всего оборачивается прямо противоположным результатом. Девушки читают советы из глянцевых журналов, и потом пытаются проверить все советы оттуда на себе. В ход идет мамина одежда, из маминых же косметичек извлекается вечная классика – красная помада, что призвана свести с ума любого молодого человека, а на деле, обычно вызывает у него только приступы неконтролируемого хохота. Во всяком случае, если этой помадой накрашены губы девушки лет четырнадцати.

– Я не знаю, – честно призналась она. – Просто прогуляюсь по городу. К вечеру обязательно вернусь домой, так что, если у тебя какие

то дела…

– Дел у меня никаких нет. Думаю, ты не станешь возражать, если я составлю тебе компанию?

– Слушай, Эш, – задумчиво протянула Аманда. – А когда мы последний раз выбирались куда

нибудь вдвоём?

Эштон задумался на время.

Это было давно. Очень давно. Он даже позабыть успел.

– Не помню, – ответил спустя пару секунд раздумий.

– Вот и я не помню, – вздохнула девушка. – Куда уходит наше детство? Куда исчезает наша дружба?

– Она никогда никуда не исчезнет, – решительно заявил Эштон. – Для меня никогда не будет в этом мире человека ближе и роднее, чем моя сестренка.

– Правда?

– Правда.

– Честно?

– Честно

честно.

Эштон наклонился, запечатлевая на лбу сестры целомудренный поцелуй.

– Всё будет хорошо, – произнес чуть тише.

– Я хочу отомстить, – выдохнула Аманда и вновь замерла, ожидая реакции на свои слова.

– Обязательно отомстим. Только, пожалуйста, не пори горячку и не торопи события. Однажды все будет.

– Конечно, – фыркнула девушка. – Будем верить в мифическое правило кирпича.

– Что за правило? – растерянно выдал Эштон.

– Кирпич падет на голову обидчика, когда он будет меньше всего этого ждать, – с пафосом и желчью в голосе отозвалась Аманда.

В этот момент ей казалось, что Эштон просто над ней издевается. Пытается заговорить зубы, чтобы на время она позабыла о своем несчастье.

Но до тех пор, пока обидчик не будет наказан, девушка не собиралась расставаться со своими планами мести.

Как и все люди, чья душа требовала мести, она была порывиста в движениях и совсем не думала о последствиях. О том, что станет с её жизнью после того, как она провернет свою операцию. Эштон данный момент из вида не упускал, потому и старался обезопасить сестру, заставить её на время отложить все, что она задумала и не делать поспешных выводов. Да даже в это самое, пресловутое правило кирпича поверить, только не совершать ошибок, что могут сломать ей жизнь.

– Родители ничего не предпринимают, ты ничего не хочешь делать. А я не могу больше ждать, – произнесла она хрипловатым голосом. – Просто не могу. Я вижу его счастливую улыбку, я слышу его смех, я просто наблюдаю за ним и понимаю, что больше не могу. Он сломал мою жизнь, но так до сих пор и не был призван к ответу. Не хочу оставлять это так. И, если ты не со мной, то ты против меня, Эш.

– Я с тобой, – произнес он.

Аманда слабо улыбнулась. Совсем чуть

чуть. Едва приподняла уголки губ, но это была одна из самых ценных для Эштона улыбок. Искренняя.

– Мне не на кого больше надеяться. У меня есть только ты. И только я.

– А вместе мы – сила, – улыбнулся Эштон в ответ.

– Да.

Аманда прикоснулась к его руке, осторожно переплетая его пальцы со своими. Эштон крепко сжал её ладонь, давая понять, что девушка не одинока. Она снова улыбнулась, но больше ни слова не проронила. Вновь закрыла уши наушниками и погрузилась с головой в мир своей откровенно мрачной музыки, от которой у Эштона волосы дыбом вставали.

*

Аманда торопилась, едва ли не бежала.

Нужно было попасть домой, как можно раньше. Пока стихия не разыгралась в полную силу. Пока только редкие капли падали на асфальт, время от времени слабые порывы ветра колыхали ветки, небо уже стало серым. Его постепенно затягивали тучи.

Как назло, все пошло не так, как они планировали с самого начала. Все началось с опозданием. Прогон, за ним ещё один. Аманду к концу репетиции даже начало подташнивать от всех тех действий, что она должна была делать на сцене. Она и так идеально знала свою роль, она знала, что и когда нужно делать. Ей не нужна была эта репетиция. Аманда не сомневалась, что и так сыграла бы на отлично. Это был её спектакль, это была её роль. У нее все получалось естественно и органично, слова сами собой всплывали в памяти, не нужно было делать томительные паузы, не предусмотренные сценарием, чтобы вспомнить текст.

Ролью нужно проникаться. Вживаться в нее от начала и до конца.

Как только услышишь имя героини, нужно стать ею, а о себе настоящей забыть, только тогда все получится.

Аманда всегда перечитывала сценарий несколько раз.

Один раз читала непосредственно текст, при втором прочтении старалась выявить скрытые доселе факты. Увидеть все то, о чем сказано между строк. Иногда именно там и прячется весь смысл поведения героини в той или иной ситуации. Излишняя прямолинейность никогда не была сильной стороной драматургов. Они были иносказателями. И каждый актер, как личность творческая, должен был понимать задумки авторов, а не просто повторять слова, не понимая того, о чем говорит, зачем и для чего. Это все нужно было пропускать через себя. Неоднократно.

Правда, и избавляться от своего альтер

эго следовало так же стремительно, как и родниться с ним. Отыграть роль, прожить жизнь, снова стать собой.